– Я так рада, что ты здесь, – справившись с бренди, сказала Америка.

Она казалась такой испуганной, что у меня сердце разрывалось от жалости, хотя сейчас ей явно ничего не угрожало. Уж не знаю, через что ей, бедняжке, пришлось пройти, но я была полна решимости сделать для нее все, что в моих силах.

– Я всегда рядом, Америка. Ты же знаешь. – Улыбнувшись, я убрала выбившуюся прядь волос у нее со лба. – Куда тебя опять понесло?

В ее глазах я прочла сомнение. Признание явно давалось ей с трудом.

– Мне казалось, это хорошая идея, – наконец сказала она.

– Америка, ты просто кладезь дурацких идей. Благородных намерений, но при этом безумных идей, – с трудом сдерживая смех, ответила я.

Она надула губы, желая показать, что поняла мой намек.

– Как у вас тут со слышимостью? – поинтересовалась Энн у гвардейцев, из чего я сделала вывод, что это их комната.

– Все в порядке, – ответил один из них. – Стены достаточно толстые.

– Это хорошо, – кивнула Энн. – Так, теперь все выходите в коридор. Мисс Марли, мне понадобится место, но вы можете остаться.

Я уже настолько отвыкла слышать свое настоящее имя из чужих уст, за исключением Картера, что едва не разрыдалась. Ведь я даже не представляла, как много оно для меня значит.

– Я не буду лезть под руку, Энн, – сказала я.

Мужчины вышли в коридор, и Энн взялась за дело. Отвлекая Америку разговорами, она готовилась зашить ей рану, а я смотрела, широко открыв глаза, и удивлялась ее непрошибаемому спокойствию. Мне всегда нравились служанки Америки, особенно Люси, потому что та была ну просто ужасно милой. Но сейчас я увидела Энн в новом свете. Жаль, что такому одаренному кризисному менеджеру выпала судьба оставаться всего-навсего прислугой.

Наконец Энн начала промывать рану, которую мне пока что так и не удалось идентифицировать. Америка глухо стонала в прижатое ко рту полотенце, и, хотя в этом было мало удовольствия, мне ничего не оставалось делать, как крепко держать ее. Взгромоздившись на Америку, я приложила максимум усилий, чтобы она не дергала раненой рукой.

– Спасибо, – пробормотала Энн, вытаскивая пинцетом из раны какие-то черные кусочки.

Что это было? Грязь? Гравий? Энн, слава богу, действовала очень аккуратно. Америка могла получить инфекцию даже из воздуха, но я поняла, что Энн этого категорически не допустит.

Америка снова вскрикнула, и я ее успокоила.

– Скоро все закончится, Америка, – сказала я, вспомнив слова Максона накануне порки и то, что говорил мне Картер во время экзекуции. – Думай о чем-нибудь хорошем. Думай о своей семье.

Я видела, что она очень старается, но у нее ничего не получалось. Ей было слишком больно. Поэтому я дала ей еще немного бренди, а потом еще и еще и так до тех пор, пока Энн не зашила рану.

Наконец все было закончено, но Америка, похоже, уже толком не помнила, что с ней делали. Когда Энн наложила на рану повязку, Америка принялась распевать детскую рождественскую песенку и чертить пальцем воображаемые рисунки на стене.

Наблюдать за ней было ужасно забавно.

– А кто знает, где сейчас щенки? – спросила Америка. – Куда их увезли?

Мы с Энн смеялись чуть ли не до слез, нам даже пришлось прикрыть рот рукой. Опасность миновала, Америка под присмотром, и теперь ее голова занята исключительно щенками.

– Пожалуй, не стоит никому об этом рассказывать, – заявила Энн.

– Да, я тоже так думаю, – вздохнула я. – А что, по-твоему, с ней произошло?

Энн сразу напряглась:

– Даже не собираюсь гадать, чем они там занимались, но могу с уверенностью сказать, что у нее пулевое ранение.

– Пулевое ранение?! – воскликнула я.

– Да, немного левее – и она могла умереть, – кивнула Энн.

Я оглянулась на Америку, которая тыкала пальцами в щеки, словно проверяя их на ощупь.

– Слава богу, что с ней все в порядке!

– Даже если бы она не была моей госпожой, мне все равно хотелось бы, чтобы она стала принцессой. Ума не приложу, что бы я делала, если бы мы ее потеряли. – Сейчас в Энн говорила не служанка, а подданная. И я прекрасно ее понимала.

– Хорошо, что сегодня рядом с ней была ты. Пойду попрошу мужчин отнести Америку в ее комнату. – Я присела на корточки возле подруги. – Эй, мне пора идти. Но ты уж береги себя. И постарайся больше не калечиться. Ладно?

Она ответила, едва ворочая языком:

– Да, мэм.

Похоже, завтра она вообще ни о чем не вспомнит.

Гвардеец, который привел меня сюда, стоял на страже в конце коридора. Еще один сидел на полу под дверью комнаты, нервно потирая руки, а Максон нетерпеливо расхаживал взад и вперед.

– Ну что? – спросил принц.

– Ей уже лучше. Энн обо всем позаботилась, и Америка… Ну, я влила в нее полбутылки бренди, и теперь она плохо соображает, что к чему. – У меня в ушах снова зазвучала та детская рождественская песенка, и я хихикнула: – Вы можете войти.

Сидевший на полу гвардеец тотчас же вскочил на ноги, и Максон открыл дверь. Мне хотелось спросить, что случилось, но я понимала: сейчас не самое подходящее время.

Я устало поплелась в свою комнату. После всплеска адреналина в крови я чувствовала себя совершенно разбитой. Картер стоял в коридоре под дверью.

– Ой, тебе не стоило меня ждать, – тихо, чтобы не будить соседей, произнесла я.

– Я уложил ее в нашу постель. И поэтому решил подождать тебя здесь.

– Ты о ком? И кого это ты уложил в нашу постель?

– Ту девушку, что пришла с гвардейцем на кухню.

– Ну ладно. – Я присела на пол рядом с Картером. – Но от меня-то ей что нужно?

– Ты что, ее проверяешь? Ее зовут Пейдж, и, судя по тому, что она успела мне рассказать, сегодняшняя ночь была еще той ночкой!

– Что ты имеешь в виду?

Картер еще больше понизил голос:

– Она была проституткой. Утверждает, будто Америка нашла ее и привела сюда.

Я растерянно покачала головой:

– Ну, я знаю только то, что мне пришлось помогать Энн зашивать Америке простреленное плечо.

Мои слова повергли Картера в полный шок.

– Интересно, что могло заставить их подвергать себя такой опасности?

– Без понятия, – зевнула я, – но мне кажется, это могло быть лишь доброе дело.

И хотя разговор о проститутках и пулевых ранениях был не слишком жизнеутверждающим, одно я знала наверняка: Максон всегда стоял за правое дело.

– Ну ладно, – сказал Картер. – Ты вполне можешь лечь рядом с Пейдж. А я буду спать на полу.

– Нет, – отрезала я. – Куда ты, туда и я.

Более того, сегодня вечером мне особенно хотелось быть рядом с ним. У меня в голове царил полный сумбур, а Картер был моей тихой гаванью в этом бушующем море страстей.

В свое время я считала, что Америке глупо обижаться на Максона за вынесенный мне приговор. Но теперь я смотрела на вещи совсем под другим углом. И при всем моем уважении к Максону я не могла не сердиться на него за то, что он подставил Америку под удар. Впервые за все это время я посмотрела на ту приснопамятную экзекуцию глазами подруги. И поняла, что очень ее люблю, впрочем, как и она меня. Если во время порки она волновалась пусть даже вдвое меньше, чем я сейчас, этого уже было более чем достаточно.


Прошло полторы недели, а страсти так и не улеглись. Буквально все во дворце только и делали, что говорили об атаке повстанцев. Я еще оказалась в числе немногих счастливчиков, которым удалось уцелеть. Пока во дворце продолжалась настоящая бойня, мы с Картером прятались в своей комнате. Когда раздались первые выстрелы, Картер работал в саду. Моментально сориентировавшись в обстановке, он ринулся на кухню, схватил меня в охапку, и мы побежали к себе. Подперли дверь кроватью, а затем для надежности легли сверху.

В объятиях мужа я дрожала как осиновый лист от страха, что повстанцы нас обнаружат, поскольку не слишком верила в их милосердие. Я неустанно спрашивала Картера, не безопаснее ли будет покинуть дворец, но он продолжал настаивать на том, что здесь нам ничто не грозит.

– Марли, ты не видела того, что видел я. Вряд ли нам удастся прорваться.

Итак, нам оставалось только терпеливо ждать, напряженно прислушиваясь к звукам боя. Но вот по коридорам дворца разнеслась радостная весть, и мы с Картером облегченно вздохнули. И надо же, очередной причудливый поворот судьбы: когда мы входили в нашу комнату, королем был Кларксон, а когда вышли оттуда – им стал Максон.

Когда на трон взошел Кларксон, меня еще не было на свете. И поэтому переход власти к наследнику короны показался мне вполне закономерным для страны изменением. А возможно, еще и потому, что я всегда была сторонницей Максона. Но от смены власти работы во дворце не убавилось, и нам с Картером некогда было думать о новом правителе страны.

Я как раз заканчивала приготовления к ланчу, когда на кухню вошел гвардеец и выкрикнул мое новое имя. В последний раз такое случилось, когда Америка лежала, истекая кровью. И я, естественно, насторожилась. Более того, рядом с гвардейцем я увидела мокрого от пота после садовых работ Картера.

– Ты, случайно, не знаешь, в чем дело? – шепотом спросила я Картера, пока мы поднимались за гвардейцем по лестнице.

– Понятия не имею. Мы вроде ни в чем не провинились. Но, честно говоря, меня несколько сбивает с толку то, что за нами прислали гвардейца.

Я взяла Картера за руку, мое обручальное кольцо прокрутилось, узелок на веревке стал тонкой преградой между нашими сплетенными пальцами.

Гвардеец провел нас в Тронный зал, которым обычно пользовались только для приема почетных гостей или специальных церемоний. Максон, с короной на голове, сидел на троне. Король. Мудрый правитель королевства. У меня сразу потеплело на душе, когда я увидела по его правую руку, на троне поменьше, Америку. Правда, пока без короны – корону наденут ей на голову в день бракосочетания, – но ее волосы украшал ослепительно сияющий гребень, да и вообще вид у нее был вполне царственный.