Легче всего Плантагенету добиться этого в Англии, чем где-либо в другом месте, считает Алиенора. В Анжу, так же как и в Пуату, он встретил бы больше сопротивления.

Подобно своему деду-трубадуру, Алиенора не доверяла церковникам. В Англии они вознесли Генриха на трон. Ведь архиепископ Теобальд Кентерберийский, пожалуй, самое влиятельное лицо в Англии. Это он собственноручно скрепил договор между Стефаном и Генрихом о праве наследования трона. И это он взял обещание с Генриха установить мир в стране. Алиенора знает, что хартия Генриха II, инспирированная правлением его предшественника, не удовлетворяла Церковь. Этот возврат к обычаям казался прелатам опасным. Он только укреплял власть короля по отношению к Церкви. Теобальд поделился своими опасениями с двумя могущественными нормандскими прелатами — Арнулем из Лизье и Филиппом из Байё, затем с епископом Винчестерским, братом покойного короля Стефана Блуаского. Согласие Церкви, тем не менее, оставалось для Генриха не менее важным, чем согласие нормандских баронов. Генрих способен защитить себя, но ему надо провести серьезную кампанию по реабилитации королевской власти в Англии! Алиенора поможет ему, опасаясь за своего сеньора не только со стороны отстраненных баронов, но и со стороны нескольких слишком усердных прелатов, всегда готовых захватить власть. Такая ситуация была хорошо знакома королеве: во Франции в годы ее юности правили Сугерий и Бернар Клервоский. Благодаря небу, Генрих не Людовик. Однако могла ли Алиенора предположить, что на ее пути встанет противник более опасный, чем монах, умная и утонченная личность, культурный и элегантный мужчина — будущий канцлер Англии Томас Беккет?

Глава 5

Томас Беккет

После рождения второго сына Генрих дал небольшую передышку супруге. Она не проводит целые дни в детской со своими сыновьями, но продолжает брать малышей на руки, петь им колыбельные песни. Особенно часто поет песенку «Жаворонок», которую ей посвятил трубадур Бернарт де Вентадорн, это настоящий гимн любви и радости жизни. Алиенора считает своей обязанностью научить сыновей петь «Жаворонка». Она слишком много страдала от пересудов во время развода и теперь наконец-то счастлива. Только одна печаль преследует королеву: ее дочери, оставленные с Людовиком. Ослепленная страстью к Генриху, она даже не подумала о том, чтобы взять девочек с собой, понимая, что Людовик все равно запретил бы сделать это! Иногда Алиенору одолевают чувство стыда и угрызения совести. Однако судьба готовила ей другое место, и она не желала упускать свой жребий. Со своими дочерьми королева сможет встречаться, когда они с Генрихом будут путешествовать по континенту.

В этом году весна не слишком поздняя. Иногда она ходила на прогулки со своими сыновьями вместе с кормилицей, несколькими слугами, охраной и роем молодых девушек, которые пели перед восхищенными малышами. Алиенора верила, что красота порой олицетворяет счастье, если сочетается с благородством, и предпочитала доверять своих детей красивым феям. Подобно своим предкам, она считала, что надо радоваться и наслаждаться жизнью. Маленькие ослики везут корзины с едой для пикника, и вдоль всей пустынной дороги слышны бубенчики экипажа Алиеноры. Ей обычно не свойственна мечтательность или меланхолия, и она пользуется этим свободным временем, чтобы лучше узнать свое новое королевство.

Сожалеет ли она о Провансе или о Северной Франции? Почувствовав свободу, Алиенора опьянела от новизны ощущений. Красота Лондона приводила ее в восторг.

Они с Генрихом временно живут в Бермондси, потому что лондонский замок еще не приведен в порядок после многолетних войн и разрухи. Многие часы королева проводит у окна, наблюдая через матовые стекла за фламандскими кораблями с поднятыми парусами, которые ждут, чтобы бросить якоря у причалов.

Места в лондонском порту[27] стоят дорого, поскольку здесь пересекаются пути торговцев с Крайнего Севера, везущих пушнину, соленую рыбу, янтарь, из которого делают модные украшения, и купцов с Юга, торгующих выделанными кожами и пастелью. Самые бесстрашные из всех — генуэзцы и каталонцы, стоящие у входа в гавань, — прибыли за оловом и высококачественной крученой английской шерстью для банкиров во Флоренции и Милане, откуда они везут шелк. В порту царит постоянное оживление.

Алиенора предпочитает этот город Парижу. В нем осталось всего тринадцать монастырей и сто двадцать шесть приходов, уцелевших благодаря принятию акта повиновения при Вильгельме Завоевателе, что дало возможность избежать разрушения, которому он подверг другие города. Злополучная буря 1091 года уничтожила сотни деревянных домов. Страшный пожар, случившийся в начале правления Стефана, от деревянного Лондонского моста перекинулся на город и разорил его, при этом почти полностью сгорел собор Св. Павла. Город восстановили в камне. Камень и черепица украсили его. Появились прекрасные ровные прямоугольные кварталы с удобным жильем и садами или парками. В Лондоне есть чистые рынки и улицы, поскольку построена канализация и имеются стоки. По ту сторону моста, в менее ухоженных кварталах, бродит множество бездомных собак. Город обзавелся мэром с двенадцатью помощниками, которые осуществляют контроль за соблюдением законов, содержат в порядке городскую стену[28]. Раньше Алиенора никогда не видела Лондона с его ипподромом, ежегодным карнавалом, санными гонками и вообще никогда не видела зимы в городе. Она была поражена той ловкостью, с которой народ передвигался по льду в сапогах, поставленных на металлические полозья.

Ценящая утонченность восточной кухни, Алиенора не желала пробовать овсяную кашу и пиво, научившись от своих трубадуров и жонглеров ценить вина Аквитании, которым те отдавали предпочтение. Ее рассмешил вид музыкантов, заблудившихся в весеннем утреннем тумане и похожих на мокрых собак, барахтающихся под дождем. Она радуется своему переезду в Англию словно возрождению.

После коронации Генрих торжественно представил королеву английским сеньорам, сохранившим ему верность. Все, или почти все, они при распределении титулов и должностей оказались в первом эшелоне. Таким образом, приехав сначала в Саутгемптон, а потом и в Лондон, Алиенора смогла познакомиться с самыми влиятельными баронами Англии.

Она узнала, что среди самых крупных феодалов, участвовавших в распрях между Стефаном и Матильдой, а также соперничавших друг с другом, самым важным был придворный граф Дарем. Его владения граничили с Шотландией, и его поддерживал епископ, который имел почти абсолютную власть над своими подданными с XI века.

Ричард де Люсе был назначен Генрихом верховным феодальным судьей отнюдь не за верность — он служил Стефану, но за другие достоинства. Алиенора уже имела случай поздравить его с зачислением на службу к новому королю. Он склонился перед ней:

— Я ожидаю нового канцлера, Томаса Беккета, чтобы нас вместе принял король. Все твердят, что он очень быстро добился резиденции прево Беверли, одной из самых богатых в Англии… Его упрекают в том, что он устроился в резиденции архиепископов в одном из самых элегантных районов Лондона, рядом с церковью настоятеля Св. Григория и виноградником, на который зарится Церковь Христа.

Алиенора замечает, что к ней приближается мужчина, скромный вид которого королеве кажется слишком нарочитым. Томас Беккет в действительности был больше похож на принца, чем на монаха. Высокий, с мягкими движениями, открытым лицом с правильными чертами, пронзительным взглядом, он казался противоположностью своего сеньора, очень молодого короля Англии. Старше Генриха на пятнадцать лет, Беккет мог сойти за его наставника. Разглядывая канцлера, Алиенора вдруг почувствовала себя словно не в своей тарелке. Интуиция подсказывает ей держаться настороже. Она глядит на Ричарда де Люсе, тоже, по всей видимости, смущенного респектабельностью сына простого шерифа, внезапно возведенного в чин канцлера. Не должен ли был им стать сын Теобальда, спрашивает она себя. Томас склоняется перед Алиенорой и с самым добродушным видом справляется о здоровье королевы и ее детей. Какой вывод? Он торопится, и можно догадаться, что Беккета интересует только его король. Однако довольно скоро он тоже чувствует неловкость и, не говоря ни слова Ричарду, уступает тому место перед дверью в зал совещаний и быстро отходит от Алиеноры, присутствие которой в таком месте кажется ему излишним. Герцогиня Аквитанская в Англии всего лишь супруга короля. Опыт при французском дворе давно помог ей осознать, что Церковь допускает почитание лишь святых женщин, скромных служительниц Христа и тех, кто обладает богатством и властью.

Что поделаешь со своим мнением? В глубине души Алиенора возмущается, но это старый рефлекс. За куртуазными манерами Томаса она угадывает не подлежащее обжалованию мнение о себе. Ведь она предала своего первого мужа, Людовика. Церковь не оказывает доверия неверным женам.

Королева молит небо, чтобы Генрих морально не поддержал Беккета в его начинаниях. Она угадывает серьезное влияние на своего царственного и такого молодого супруга со стороны этого зрелого мужчины, который, тем не менее, не производит впечатления прелата, рвущегося к власти. Она размышляет, кого бы мог предать Томас на пути к своей должности. Об этом много говорят… Какие качества присущи ему? Прозорливость? Несомненно. Умеренность? Она в этом вовсе не убеждена! Энергичность? Это чувствуется. Говорят, канцлер проявляет настоящие чудеса ясновидения при анализе той или иной ситуации. Даже сам Папа обратил на него внимание. Факты убедительные, но, тем не менее, внутренний голос предупреждает: «Берегись этого человека!»

Алиенора припоминает, что слышала о нем: Томас Беккет родился в Лондоне в семье почтенного купца около 1118 года. Его отец был городским шерифом — это примерно то же самое, что купеческий старшина в Париже. Томас получил хорошее образование у каноников Мертона, короткое время учился в Париже. Отец, опасаясь, что он наберется в Париже свободомыслия, отзывает сына в Англию. В самом деле, в аббатстве Сент-Виктор не перестают обсуждать ссору Бернара и Абеляра и, в особенности, бурный роман последнего с юной Элоизой! Настоящей удачей для Томаса Беккета была встреча с архиепископом Теобальдом Кентерберийским. Проницательный Теобальд взял Томаса под свою протекцию и отправил его в посольство в Рим, где обнаружился дипломатический талант последнего. Именно это послужило поводом для Генриха II назначить Томаса Беккета канцлером. «Король Англии сам вполне справится со своей задачей, — думает Алиенора. — Зачем навязывать ему человека, которого он не выбирал?» Поездка Томаса была блестящей: он присутствовал на соборе в Реймсе под руководством Папы Евгения III в 1148 году, а три года спустя отправился в Болонью для изучения канонического права. После недолгого пребывания во Французском королевстве в 1154 году снова пересек Ла-Манш и получил титул архидиакона Кентерберийского, а Теобальд, который к этому времени состарился, передал Томасу всю власть над финансовыми делами архиепископства. В тридцать пять лет, назначенный диаконом, он имеет права на доход с церковного имущества. Таким образом, Беккет был выдвинут Церковью на пост канцлера, пост, вызывающий наибольшую зависть. Благодаря его назначению Церковь утверждала себя в государственной власти.