Вопреки совету отца, Ричард, влюбленный в этого коня, хочет сам отвести его в конюшню, чтобы обтереть соломой. Генрих что-то бурчит о его непокорном характере.

— Мы можем немедленно отправиться в Пуатье, Ричард и я, — предлагает Алиенора, выдерживая взгляд своего супруга.

— Нам надо принять решение.

— Хорошо, говорите. Я вас слушаю.

— Без сомнения, во время блестящих вакханалий, происходивших в Пуатье, вам не было времени следить за переменами ситуации в Пуату? в Нормандии? в Бретани? Вы так мало интересуетесь тем, что я делаю, — говорит он с горечью.

— Мне известно, — повторяет Алиенора, — что вы передали замок Бридье Бернару Фульку де Броссу, заклятому врагу виконта Лиможского, и, учитывая это, я воздержалась от приглашения в замок виконтессы, его супруги.

— Мои враги также и ваши, Алиенора, не забывайте этого.

— Я знаю, что вы встретили в Суассоне графа Филиппа Фландрского, — продолжает она. — Граф Шампанский, Генрих ле Либераль, принадлежал к вашим сторонникам. Моя дочь Мария, проездом через Пуатье, рассказала мне все это. Я знаю также, что вы стали полным хозяином Лузиньяна, с чем вас и поздравляю.

— Мне нравится, что вы это говорите, — насмехается он. — Ваш первый супруг опять ведет себя как дурак набитый. Аквитанцы и бретонцы оставили ему заложников. Все вместе они строят против меня и против вас заговор. Людовик находится в замешательстве и обещает Пороэ не подписывать со мной сепаратный мир, однако он боится своей тени — а еще больше меня — и выходит из спора. И что происходит с заложниками, которых он держит в своих руках? Я — их сеньор, суверен, они — мои вассалы, а он их мне не возвращает. Я требую, а он удерживает. Это нелепый человек. Поскольку срок перемирия истекает, мне придется снова взяться за оружие, покорить область Ванн… осадить Жосслен.

— Один Бог знает, — говорит Алиенора, — какую судьбу уготовили этим заложникам ваши люди!

— Мои люди всегда находились здесь, чтобы служить вам, — раздражается он. — Лучше, чем это делал ваш первый супруг. Ваша память изменяет вам, Алиенора. Легче играть на цимбалах теплым приятным вечерком, чем воевать. Мне кажется, вам нравится, когда дарят короны по дешевке. Вы могли бы постараться обращаться со мной в вашей столице как с королем и пригласить меня туда, как я того заслуживаю. Не забывайте, что она удостоила меня титула герцога Аквитании.

— Если вы любите дифирамбы, то разве прежде я вам пела их недостаточно? Обратитесь к сиренам, у них такой мелодичный голос. Мое место больше не при дворе, Генрих. Вы там надо мной много смеялись. Можно задуть много свечей в своей жизни и сменить свадебные подарки.

Алиенора наконец-то обрела присутствие духа и теперь сражалась жестко.

— Что вы сказали?

Резким и грубым движением Плантагенет схватил супругу за запястья и сжал их так, что чуть не сломал. Она вскрикнула.

— Не играйте со мной в подобные игры. — Он бросил на нее пылающий гневом взгляд. — Вы слишком дорого можете за это заплатить. Я не знаю, что удерживает меня от того, чтобы вас не ударить и приказать запереть здесь, — продолжал он, указывая пальцам на донжон.

В разгар спора появляется Ричард. Он выгладит таким несчастным, таким оскорбленным, что королю на мгновение становится стыдно. Он вспоминает про обещания, данные своей матери Матильде на смертном одре, про обязательства защищать свою семью и жену. Плантагенет старается овладеть собой, пока гнев не охватил его полностью, не вызвал дрожь и не начались конвульсии.

— Я думаю, что мы все сказали друг другу, — вступила в разговор Алиенора, — и я желаю немедленно вернуться в Пуатье вместе с сыном.

— Вы уедете только завтра. Этой ночью вы будете спать в соседней с моей комнатой, под хорошей охраной. И вернетесь в Пуатье в компании с Патрисом Солсбери, который станет правителем Пуату, моим первым представителем там со всей полнотой власти. Давно пора призвать к порядку Рауля де Фей, вашего отвратительного дядюшку, мародера и жулика, и отправить в собачью конуру вашего старого раздатчика хлеба и всех этих бесполезных работников, которые воображают, будто служат вам. Ваша семья из Шателлеро. Аквитанцы — все предатели, они поймут, что у меня с ними нет ничего общего. Я верну себе одно за другим их семейные гнезда, эти рассадники вероломства. Я пойду на приступ. Они все будут у моих ног: Туары, графы Ангулемские и графы де ла Марш; Лузиньяны уже там, и вы тоже, мадам: я поставлю вас на колени. Вы думаете, я не в курсе всего, что произошло в Пуатье в мое отсутствие? Ричард Илчестер, наш архидьякон в этом городе, самый верный и надежный из всех моих советников.

— Действительно, — с насмешкой отвечает Алиенора, — думаю, что вы имеете в виду того, кого прозвали «чокнутым» в Кентербери? Илчестер — это предмет ненависти Беккета, предатель Церкви, но зато верен вашим Кларендонским уложениям. С чем вас и поздравляю, Генрих.

— Мадам, — торжественно говорит Генрих, — вы меня предаете. Здесь мне нечего вам предложить, кроме приюта на одну ночь и обычную пищу солдат: сырой лук, немного вареной чечевицы с салом, сухого сыра и орехов. В прежние времена вам понравилась бы лагерная жизнь. Вам предоставляется случай оценить ее еще раз. Что касается Ричарда, я на некоторое время оставляю его при себе. В оружейном зале я сумею понять, чего он стоит.

Ричард, растерянный, присутствует при этой ссоре, ему не по себе. Он торопится объяснить:

— Матушка, я остаюсь. Пусть меня испытают! Я должен каждый день тренироваться, поэтому не беспокойтесь за меня. Лагерная жизнь меня не пугает. Вы не будете разочарованы, — говорит он, повернувшись к отцу, — ни тот, ни другой.

— Наконец-то слышу приятные речи, — говорит Генрих. — Я ждал их годами. Идите, Ричард, ваше место не рядом с трубадурами вашей матери, а среди моих людей.

Он повернулся, дав приказание, чтобы королеву сопроводили в его покои. Там ее будут охранять.

Алиенора отказывается от любой пищи, боясь, что ее могут отравить. На походной койке, которую ей приготовили в закрытом закутке, она проводит без сна всю ночь. Гарнизон Ньора, в большинстве своем английский, явно враждебно относится не только к ней, но и к Розамонде. Стража считает развратницами обеих. Алиенора узнала, что Розамонда в Англии. Генрих приказал построить для нее около Оксфорда замок неслыханной роскоши, дворец Эверсуэлл, с фонтанами с родниковой водой, напоминающими монастырские. Розамонда снова беременна. Она навязывает себя при дворе и требует к себе почтения.

Алиенора встает, она вся в слезах, ее овладевает страх: ведь иногда нежеланных жен душат во сне. Она слышит храп Генриха в соседней комнате. Как они смогли дойти до такой ненависти друг к другу? Как никогда королева чувствует себя покинутой и беспокоится о детях. Она хотела бы убежать, покинуть этот ужасный дом, увезти с собой Ричарда, снова увидеться с Эрменгардой, Бернартом, Пейре и всеми друзьями.

Рассвет все не наступает, она дрожит от холода и страха. Где теперь может находиться Бернарт? Преследует ли его ненависть Генриха? Она пытается успокоиться. Бернарт должен ожидать Эрменгарду в Нарбонне вместе с Пейре и проклинать препятствия, которые разлучают его с любимой Алиенорой. Она тихо повторяет имя возлюбленного. Среди этих толстых стен королеве кажется, что она задыхается и сходит с ума. Наконец наступает день. Ричард с самой зари на ногах, тревожно ожидает мать у оружейного зала. Молодые рыцари общаются между собой: сержанты, кутилье[146] — они, чтобы упражняться во владении холодным оружием, пользуются более примитивным залом. Алиеноре не хочется обнимать сына перед этими мужланами, которые потом будут насмехаться над ним. Она просто спрашивает у него, где Бель Амор, на которой она отправится, как надеется, к свободе. Но на лице Ричарда растерянность.

— Бель Амор был ранен этой ночью. Ему вставили под подкову два гвоздя, и теперь он не может идти.

Алиенора без промедления бежит в конюшню. Ее прекрасный конь лежит на боку и стонет. Увидев хозяйку, он пытается приподняться и смотрит на нее с бесконечной грустью. Алиенора подходит к животному, гладит ему шею и тихо разговаривает с ним.

— Кто этот подлец, который ранил моего коня? — кричит она. — Пусть покажется. Я сама выну эти гвозди. Ричард, пойди, принеси щипцы!

Испуганный мальчик-прислужник приносит все необходимое, а в это время к ним присоединяется кузнец. Ноги коня крепко зажаты, гвозди извлечены, но раны кровоточат, и конь не может сделать ни шага. Появился граф Патрис де Солсбери, поздоровался с королевой, обеспокоенный, потому что знал, каким грубым, опасным при малейшем ему возражении может быть Генрих. Ераф не хочет ни раздражать короля, ни оскорблять королеву.

— Дорогой граф, — говорит ему Алиенора, — надо как-нибудь погрузить нашего коня, я его не оставлю.

Патрис не знает, что ему делать. Он увидел, что к нему бежит молодой и элегантный Еийом ле Марешаль, его племянник, который состоял в свите графа. Они возвращались из деловой поездки в Сен-Жиль, где встретили графа Тулузского от имени Генриха и вели мирные переговоры. Мир, столь всеми желанный и так редко достижимый. Гийом, довольный, что встретил Алиенору и Ричарда, со всех ног устремляется к ним в надежде узнать новости о Матильде и замечает, что Бель Амор лежит. Гийом, как большой знаток лошадей, смазал смолой и обвязал льняным очесом подошву копыта, потом изготовил подобие повязки. Животное не сопротивлялось.

— Мы его погрузим на двухколесную тачку для навоза, пустую и глубокую, — предлагает ле Марешаль. — Обычно лошади быстро восстанавливают свои силы.

— А если наша дорогая королева согласится остаться еще на один день в Ньоре, — предлагает Патрис де Солсбери в стремлении — положение обязывает — примирить короля и королеву, — животное наверняка выздоровеет.

Однако Алиенора хочет уехать немедленно, и ее приказ исполнен. Королеву сопровождает отряд вооруженных дворян, назначенный Генрихом. Она будет не одна. Кажется, что у нее отняли не только Пуату, но и корону. Охваченная бешеным гневом, она делает усилие и улыбается Ричарду, который обещает приехать к ней в Пуатье. У Алиеноры возникает чувство, что она бросает сына: встревоженное юное лицо Ричарда напоминает ей Матильду при расставании на германской границе.