Маривонн Микель - Королева Алиенора, неверная жена

Тем временем все персоны, которые ожидали перед воротами города, подошли к ним, напевая любимые песни Алиеноры, и особенно песню соловья: «Пел ли ты, лесной соловей, слышал ли ты его голос?»

Ворота города открываются очень быстро. Раздаются звуки труб, и вскоре звонят колокола всех церквей, объявляя о прибытии герцогини Аквитанской. Через несколько часов зажгутся тысячи свечей; уже можно видеть, как из домов выходят старые женщины в праздничных головных уборах, молодые женщины с грудными детьми на руках, собираются мужчины — все хотят увидеть королеву. Девочки и мальчики кричат: «Орлица взлетела, прощай, Плантагенет!» Взявшись за руки, они танцуют фарандолу. Алиенора приветствует их, спускается с лошади, берет на руки детей и смешивается с толпой.

«Неосторожная», — думает Эрменгарда и подает знак своим слугам, чтобы те усилили охрану королевы. Но Алиенора расталкивает всех, кто встает между нею и ее народом; радость от встречи тождественна той симпатии, которую вызывает королева. Она направляется к рыночной площади и к строительству церкви Нотр-Дам-ла-Гранд, которое в самом разгаре. В двух шагах от паперти гудит рынок.

Приехав во дворец, они находят милый их сердцу беспорядок. В большом центральном зале с высоким потолком, который Генрих и Алиенора совсем недавно приказали построить, нашествие веселых трубадуров. Слуги королевы от радости потеряли голову, вздохи старого раздатчика хлеба просто надрывают душу.

— Они нас опередили, — говорит Эрменгарда, входя решительным шагом. — Однако это не причина, чтобы считать, что вам все дозволено, — бросает она трубадурам. — И представьтесь нам, господа, каждый по очереди, это вам замок, а не мельница.

Они повинуются, обнажают голову. Позвякивают погремушки, которые некоторые жонглеры носят на поясе, вызывая всеобщее веселье. Каждый берет свой музыкальный инструмент. В первом ряду дебютанты, которые еще не беспокоятся о совершенстве техники игры, они подражают старине. Некоторые пришли из Оранжа, где начинает проявлять себя некий Рамбаут, чьи рифмы и музыку очень ценят слушатели; другие — из Нарбонны или Монпелье. Эрменгарда извиняется за такое количество музыкантов перед Алиенорой.

— Репетируйте, друзья мои. Пусть вам подадут лучшее вино наших виноградников в изысканных кубках и вдоволь местной ветчины. Внимание, нарбоннцы, провансальцы и пуатвенцы, щедрость не означает опьянение, если только речь не идет о любви. Мы хотим трубадуров. И пусть те, кто мог бы счесть, что их прекрасная дама, которой они адресуют свои «кансоны»[127], уже не в том возрасте, чтобы вдохновлять, не обращают на это внимания. Пусть думают о своих прелестницах, но на мгновение заставят почувствовать, что поют только для нас. В шестнадцать лет мы не имели права слушать трубадуров, а еще меньше любить вас, прекрасные молодые люди.

Пейре Рожье, трубадур, влюбленный в Эрменгарду, подобные комментарии не одобряет…

— Нам она нравится, — заявляют гасконцы. — У нас есть наша Алиенора, которая для всех жителей Прекрасная Дама. Мы любим Аквитанскую орлицу.

Они громко кричат, выражая свою любовь, и королеве с трудом удается их успокоить. Она ждет, когда наступит тишина, чтобы было слышно, как трубадуры представляются. Рамбаут д’Ауренга[128], молодой, высокий тонкий юноша, светлолицый, с тонкими чертами лица, мечтательным взглядом, немного флегматичный, обладающий подлинным поэтическим даром. Это он изобрел так называемый секретный стиль. Рамбаут отбивает такт, перебирает струны, заставляя своих слушателей замереть, и запевает:

Пальцы перебирают струны, от низкого и теплого голоса исходит участие, Алиенора завоевана.

В свою очередь другие тоже хотят представиться. Некоторые громко скандируют: «Бернарт, Бернарт!», но Бернарта де Вентадорна нет.

— Пейре, ты от меня что-то скрываешь, — говорит Эрменгарда. — Правда ли, что Бернарт — как об этом говорят — у графа Тулузского?

Пейре — коренастый невысокий мускулистый мужчина, который так искренне, от всего сердца воспевал Эрменгарду, что сам влюбился в нее. Он живой, остроумный. Его никогда нельзя застать врасплох, он вдохновенный и забавный. Единственная слабость веселого трубадура — виконтесса. Он ее любит, и она оказывает ему знаки внимания, осыпает всяческими благами. Ревниво за ним следит, заманивает, прогоняет, потом просит прощения и подчиняется. Однако Эрменгарда взяла с трубадура клятву никогда не рассказывать об их связи. Такова воинственная виконтесса, которая не хочет попасть в любовную западню. Он же, Пейре, сбегает со своими друзьями в таверны и в другие злачные места. Тогда она следует за ним.

— Еде Бернарт де Вентадорн?

— Не сердитесь, мадам, — шепчет Пейре. — Он вернется. Без сомнения, в этот час он уже в дороге.

Когда все собираются сесть за стол около камина вокруг тяжелых подмостков, где подрумяниваются кровяные и ливерные колбасы, цыплята, гуси и утки, слуги объявляют о приезде в замок кареты Марии Шампанской и ее сестры, Аэлис де Блуа. Алиенора хватается за сердце, которое готово выскочить из груди. Что она скажет своим старшим дочерям, которых давно потеряла из виду? На мгновение мысли ее возвращаются к молодой Матильде, слишком рано разлученной с нею. Окруженные писцами и охраной, к ней приближаются две молодые элегантные женщины, крайне взволнованные. Алиенора, смущаясь, идет навстречу, стыдливо обнимает дочерей, не скрывая радости вновь видеть их. Мария Шампанская унаследовала от матери слегка выступающие скулы, блестящий, живой взгляд и находчивость — в этом гасконцы могли убедиться. Очень скоро она себя проявит. Аэлис — застенчивая и более сдержанная — вылитый Людовик VII в женском варианте.

Их ободряют, предлагают лучшие места за столом. Женщины согреваются, беседуя между собой и со своими многочисленными соседями. Писцы, которые их сопровождают, не произносят ни слова. Один из них наблюдает за застольем шумных и веселых людей. Когда настает момент представиться, его голос звучит еле слышно.

— Голос не считается, — говорит Мария Шампанская, — но перо расчистит ему дорогу. Вы сможете оценить его роман, «Тристан и Изольда»[130], когда он прочтет вам отрывки. Если Богу будет угодно, то напишет и другие романы. Его имя Кретьен де Труа, — продолжает Мария.

Тем временем трубадуры переспрашивают друг друга: этот молодой человек с опущенным взглядом им совершенно неизвестен.

— Он будет представлен ко двору. Его произведения замечательны, — вступает другой гость.

Еще не наступил прекрасный месяц май, да и добрый ветер из Сен-Жана еще не задул. Однако с возвращением Алиеноры в Пуатье там поселилось праздничное настроение. В глазах жителей Пуатье она всегда оставалась «весенней королевой», привлекающей веселую молодежь.

Трубадуры и жонглеры репетировали всю ночь, шум стоял немалый в службах замка, в приземистых залах, кухнях; они завладели кувшинами с вином, не задумываясь вскрыли несколько бочонков, отмеченных герцогской печатью. Повара, привыкшие быть у себя дома хозяевами, делали страшные глаза, понимая, что их часы работы увеличатся в сотни раз, по крайней мере на ближайшие две недели. Они перешептываются между собой, проклиная незваных гостей.

Придворные дамы, не ожидая торжественных приглашений, прибыли в замок, невзирая на соперничество семей, не боясь запретов и даже гнева супругов. Пуатье стал для них городом исполнения заветных желаний. Увидев, с какой скоростью они приготовили свой багаж и оседлали лошадей, можно догадаться, что остановить их было бы невозможно. Пусть гремит гром, дождь превращается в град, охрану ожидают засады — им все равно. «Королева Алиенора зовет нас!»

«Безумные бабы!» — ворчали сеньоры. Вызовут ли они недовольство королевы Англии, герцогини Аквитанской, если запрут дома своих супруг? Их удерживает ветер норд-ост и страх показаться смешными. Новая куртуазность налагает свои обязательства. Не станут ли их называть ревнивцами, старыми перечницами? Некоторые серьезно рискуют: супруги убегают и больше не возвращаются. Тогда мужья обращаются за помощью к Алиеноре.

Из Нарбонны — по приглашению Эрменгарды — и стар и млад отправились в странствие, вдоль берега моря, чтобы затем пересечь горы в направлении Пуату. Движение взад-вперед повозок, привозивших этот бомонд в замок, трудно описать: повозки тянутся друг за другом, цепляются, всё останавливается, происходит такой беспорядок, что охрана с трудом справляется. Некоторые приглашенные, теряя терпение, в конце концов выходят из своих карет и отправляются пешком, по крайней мере те гости, чьи плащи, блио, платья не волочатся по полу. Обеими руками они их приподнимают, а их сопровождающие занимаются шлейфами. Наконец, они входят в парадный зал, беря его с бою, чтобы соперничать в элегантности.

Однако Ангулемский дом — так же как и семейство Лузиньянов и Туаров — здесь не представлен. Виконтесса Лиможская тоже отсутствует: не прошло и месяца с тех пор, как Генрих Плантагенет нанес оскорбление ее мужу: послал в его пограничную область вооруженных представителей, дав приказ передать замок Бридье виконтам де Бросс, заклятым врагам виконтов Лиможских. Это тяжелое оскорбление.

Трубадуры, которые рассеялись по коридорам замка, к появлению дам возвращаются. Они уже выбрали самых красивых, самых соблазнительных и самых богатых — тех, которые могли бы обеспечить им кров, обед и поощрения, потому что жить на что-то нужно. Музыканты уже научены, что быть влюбленными в слишком молодых и резвых хозяек замков значит навлечь на себя неприятности со стороны супругов: получить пинок в зад от слуг и оказаться на навозной куче с несколькими ремнями вместо багажа. В то время как, расхваливая достоинства дамы среднего возраста, чей сеньор уже не беспокоился на ее счет, они могли рассчитывать на лошадь, локти хорошего сукна, а в лучшем случае — если преуспели в сочинительском искусстве — даже на маленький домик.