— Вы видите, моя дорогая, что мне надо поехать в Англию: наш замечательный друг не терял ни минуты с тех пор, как оказался там. Нужен приказ — мой или его, мы увидим.

Алиенора, радуясь, что вновь убедилась, насколько Генрих по-прежнему энергичен, не могла удержаться, чтобы не высказать своего восхищения. Король привлек ее к себе. Он разоткровенничался:

— Нам еще предстоит много совместных дел, Алиенора, и вы доказали вашу привязанность ко мне. Вы ведете себя, как подобает королеве Англии. Любезной королеве — любезный король. Я потерял советника, брата, дорогое мне существо. Но, по крайней мере, у меня осталась моя супруга. Моя мать Матильда права, она достойнее своей репутации.

Глава 20

Розамонда, цветок зла

Мало-помалу большой зал Вудстока наполняется народом. Сеньоры и бароны окружают короля и королеву по случаю большого праздничного обеда. Королевская чета еще не подозревает, что с завтрашнего дня в их жизни все пошатнется. Юная девушка, Розамонда Клиффорд, которой только что исполнилось шестнадцать лет, решила во время праздника вызвать благосклонность короля. Она сумела завладеть его вниманием и приготовила ловушку в тот час, когда после праздника все поднимались наверх, в спальни.

— Эта красивая Роза, которой так идет это имя, очень нуждается в защите, как мне кажется, — пробормотал король, который в течение всего вечера не сводил с девушки глаз.

Польщенная Роза ждала короля в самом темном месте винтовой лестницы. Увидев, что он идет, она пересекла ему дорогу.

— Что вы делаете в этом укрытии? Неужели вы собираетесь выйти ночью без сопровождения? — спросил он.

— Мой господин, я ищу вашей защиты, поскольку в конце этого праздничного вечера мне грозила опасность быть опороченной.

— Конечно, — отвечает он, делая вид, что попался на удочку, — честь молодой девушки может подвергнуться опасности, когда она так очаровательна и пользуется этим.

Ее молодое личико дышало свежестью, что было приятно королю. Мгновение он спрашивал себя, наивна ли она или безрассудна. Он был не настолько опьянен вином, чтобы упустить предоставленную ему возможность. Но Генрих колебался. Если она еще девственница, эта юная девушка из семьи Клиффордов, и будет обесчещена королем? Однако Роза не оставляет ему времени на размышление. Когда Генрих медленно привлекает ее к себе, она словно обвивается вокруг его талии, умело прижимаясь к мужскому телу. У него появляется уверенность, что он имеет дело не с наивной девушкой, а с очень ловкой разбитной женщиной. И над этой Плантагенет хочет остаться повелителем. Внезапно он хватает Розу, словно девушка соломенное чучело, и уносит в надежное место, где может воспользоваться своей добычей. Король торопится, тем более, что девица испускает негромкие стоны удовольствия и страха одновременно. Несколько грубо он находит ее рот. Ранее безмятежный взгляд голубых глаз в порыве страсти становится обжигающим. К издаваемому ими шуму примешивается мягкий звук. Генрих уже проскользнул к стене, но девица, изо всех сил вытягивая шею, старается разглядеть кого-нибудь из гостей, чтобы взять в свидетели того, кто мог застать их среди ночи в объятиях друг друга. Ее взгляд и улыбка полны наглости и удовлетворения: она будто хочет афишировать, что Генрих II похитил Розамонду Клиффорд. Генрих немного смущен — отец девушки его вассал и к тому же гость. С торжествующим видом она целует короля в губы. В темноте он прижимает Розу к стене и лихорадочно берет ее. Приоткрытая дверь захлопывается, но Генрих ничего не замечает; Роза же становится еще более вызывающей.

Парочку застигнула врасплох женщина, у которой подкосились ноги. Она прижала руки к вискам: в голове стоял шум. Внезапно она рухнула как подкошенная: это была Алиенора. Полумертвая от горя, она приходит в себя в объятиях Нанн и немного успокаивается. Нанн уже все знает. Горничная заметила маневры короля и девицы Клиффорд, поведение которых немедленно осудили в кругу Алиеноры. Оставшись наедине с няней, Алиенора доверяется ей.

— Этот вечер, моя маленькая Алиенора, был отвратителен. Забудьте все это, — шепчет ей Нанн, — и завтра к вам вернутся ваш цвет лица и ваша улыбка. Что касается короля, я знаю, что его капеллан предупредит о том, что недоброжелатели короля придумывают всяческие козни, чтобы нанести ему урон. Надо уберечь его величество от завистников. Переживания из-за предательства Томаса Беккета тоже способствовали этому недоразумению. Вы его супруга, он нуждается в вас, поэтому гоните прочь последние столь тяжелые часы из вашей памяти.

— Если бы он послушался своей матери, то не поссорился бы с Томасом Беккетом. Сегодня вечером он показал мне жестокую реальность, — королева не может сдержать слез. — В будущем мне придется иначе вести себя с мужем.

Алиенора понимает, что отныне Генрих будет вести с ней игру. Рушился целый период жизни. Огромные усилия, которые она приложила, чтобы с достоинством выполнять обязанности королевы, бесконечные переезды по его воле, чтобы следить за выполнением королевских проектов, энтузиазм, который она не раз демонстрировала, — все это было унесено шквалом безумной ревности и досады. Генрих, со своей стороны, поспешно закрыл целую главу своей жизни. У него впереди более серьезные осложнения, чем те, в которые его увлек Томас Беккет.

В 1163 году черные тучи сгущались над головой архиепископа. Но это было ничто по сравнению с теми, которые появились вслед и разразились молнией. Однако метаморфоза была предсказуема таким серьезным и набожным человеком, каким был Томас Беккет. К тому же нельзя не принимать во внимание, что его соперник Жилберт Фолио не уставал бичевать архиепископа в своих гнусных речах. Это зашло настолько далеко, что тот посчитал себя недостойным своего сана. «Томас-архиепископ, — поругание этому титулу, — повторял Фолио. — Человек, привязанный к светским ложным ценностям. Когда он стал кандидатом, у него даже не было священнического сана. Все эти годы он прожил в показной роскоши. Представьте его отправляющимся с визитом в монастырь к нашим монахам в митре и ризе, богато отделанной куницей и соболем? Только преклонный возраст Теобальда Кентерберийского объясняет его столь ошибочное решение».

Генрих говорил себе, что он сыграет шутку по-своему со всеми этими воронами, приносящими беду, поставив во главе Церкви человека, который укажет их место, человека, слушающего все его советы, покорного политике короля. Но ему пришлось признать свою ошибку. Когда Генрих заставил повторить разговоры, которые Томас вел со своим секретарем Гербертом де Босхемом, он был огорошен. Откуда это желание постоянного самобичевания и умерщвления своей плоти? В чем настоящий источник несчастий Томаса? Он больше не желает понимать Беккета. Генрих слишком ревнив к власти и считает необходимым прежде всего утвердить свою законность, а не задумываться над тем, что, исполняя возложенные на него обязанности, Томас мог вступить в противоречие со своей совестью. Для Генриха непослушание — это предательство. Диалог с Томасом прерван.

Количество случаев, в которых его можно было бы в чем-то обвинить в ходе этого процесса, увеличилось[88], что дало Генриху неожиданную возможность утвердить перед Томасом королевские прерогативы и свою абсолютную власть; он отчаянно ждет, что Томас подчинится и вернется к нему. Перед принципиальностью этого человека, хотя и ставшего в его глазах черной фигурой, король совершенно безоружен. Возмездие кажется ему единственным средством, чтобы заставить себя уважать. Когда в итоге одного из подобных процессов, в котором к участию в деле привлекаются церковные юридические учреждения, не подчиняющиеся Генриху, тот громко провозглашает: «У церкви — право судить, а у меня и моих судей — право наказывать!» Он обращается к Томасу, чтобы предупредить о риске, которому тот подвергается, недооценивая королевскую власть. Он слишком долго был младшим при своем канцлере, которым все возмущались. Теперь Генрих уже не такой.

На открытии пленарного заседания в Вестминстере 1 октября 1163 года, когда Плантагенет намекнул на уважение древних обычаев, то высказался раз и навсегда. Он упомянул своего деда, Генриха I, который самым жестоким образом расправился с упрямым епископом, вспомнил своего прадеда Вильгельма Завоевателя, который не раздумывая убил архиепископа, виновного в том, что тот короновал Гаролда, несчастного соперника, убитого в битве при Гастингсе. Прелаты в зале не осмеливаются больше поднять голову. Лишь один Томас сохраняет достоинство, но перед страхом, воцарившимся в зале, кажется беззащитным. Однако безжалостная дуэль возобновляется, когда Генрих, намекая на тот старый налог (danegeld), который он хочет заставить всех платить, замечает, что Томас этого не одобряет.

— У вас нет никакой причины противиться этому налогу, — бросает король ему. — Этот налог будет зачислен в доходы короны, клянусь Богом.

Генрих видит, что архиепископ встает, огромный, словно крест перед толпой паломников, и начинает говорить нараспев, как будто читает псалмы, чтобы его лучше слышали:

— Я клянусь, что ни один арендатор на церковных землях не заплатит вам ни единого су.

Это преступление! Оскорбление величества! На следующее утро, прежде чем покинуть Лондон, Генрих велит передать свой приказ Томасу: возвратить короне все ленные владения и замки, которые были пожалованы, когда он занимал должность канцлера.

Во время этого кризиса юная Розамонда не сумела оценить риск, которому подвергалась. Она считала себя уже признанной любовницей короля и мечтала ни больше ни меньше, как свергнуть с трона королеву. Однако Генрих держит ее, словно охотник дичь, в заветном месте, которое предназначено для удовольствия, и она больше не появляется при дворе. Правда, король обещает, что она туда вернется — в лучшие времена. Ведь перед ней вся жизнь! Розамонда ждет, но ее тревожит неясное предчувствие. Она слышит разговоры о конфликте, о соперничестве между Томасом Беккетом и Генрихом II. Чего она опасается, так это осуждения архиепископа в ее адрес. Не окажется ли она в Фонтевро среди монахинь?