Маривонн Микель - Королева Алиенора, неверная жена

И снова Алиенора догадывается, что он опередит своих врагов в скорости и получит выгоду от своей связи с Папой Александром.

Даже не интересуясь согласием Людовика, Александр дает необходимое разрешение для свадьбы маленького Генриха с маленькой Маргаритой. Плантагенет потребовал соблюдения самой высокой секретности: свадьба должна состояться в Нёйбурге, и возглавить церемонию должен Робер де Нёйбург, воспитатель малышки. Генрих уже отправился в Жизор, где он под взглядом тамплиеров воздвиг знамя со своим гербом.

Едва женившись вновь, Людовик узнает две плохие новости: вынужденная свадьба своей девочки и падение Жизора. Цинизм Плантагенета и предательство Папы были для него сильнейшим ударом. Рухнули все обещания, данные им умирающей Констанции по поводу маленькой Маргариты. На карту поставлена его честь.

В первые минуты гнева Людовик изгоняет всех тамплиеров из Парижа и созывает своих союзников. Вот они собрались на границах Турени, откуда наблюдают за приездом Генриха и его наемников. Плантагенет бросается на замки Шомон, Амбуаз и Фретеваль. Армии, собранные Людовиком, и жители Шампани бессильны перед этими каторжниками. Генрих слишком хорошо платит своим войскам.

Союзники отходят в сторону Вексена. Генрих, обосновавшийся в Жизоре, дает им немного времени. Приближается Рождество, которое приносит передышку. Каждый возвращается к себе — Генрих в Анжу, Людовик к воротам его любимой Нормандии.

Так идут по жизни Генрих и Алиенора, соединенные неподвластной судьбой, и колесо фортуны, объятое пламенем страсти, приветствует их в час триумфа.

Императрица Матильда ждет сына в своем внушительном и темном Руанском замке. Генрих неуловим, слишком часто отсутствует. Необходимо с ним поговорить. Это касается интересов короля и даже его будущего. Материнская интуиция подсказывает, что уже слышны погребальные звуки труб, почти сливающиеся с триумфальными, прославляющими сына. В ее ушах еще звенит погребальный звон по Теобальду Кентерберийскому, а перед глазами так и стоят темные буквы его завещания на восковых табличках, в которых записано имя человека, которого он выбрал королем Англии: Генрих Плантагенет.

В соответствии с завещанием Теобальда новая августинская школа Иоанна де Солсбери предвидела и выразила пожелания, чтобы Томас был назначен главой церкви в Англии. Он будет обязан подчиняться воле Рима и уважать его главенство. Августинцы не забыли наставления святого Бернарда: Церкви — полнота власти, а государству — полное подчинение ее воле. Не настолько же безумен Генрих, чтобы не почувствовать опасность, которой подвергал себя, доверяя Томасу такую честь?

Старая императрица смотрит сквозь бойницы замка. В судьбе Плантагенета нет места для поражения. Как только сын приезжает, чтобы ее поприветствовать, Матильда начинает разговор:

— Сын мой, помните ли вы тот день в 1144 году, когда город Руан пал от рук вашего отца? Тогда он пожаловал городу хартию вольности, которую мы с вами затем подтвердили.

Однако королева-мать избегает разговора с Генрихом о его последних военных походах, преследовании им короля Людовика в нормандских землях, чтобы отомстить за неудачу при осаде Тулузы. Она также не затрагивает тему Шомона, крепости, которую он отобрал у шампанцев в ответ на внезапную женитьбу Людовика VII на Адели, последней дочери графа Либо Шампанского[80].

— Я хочу с вами поговорить о Томасе Беккете. Оставьте его своим канцлером, но ни в коем случае не допускайте к завещанию покойного Теобальда, который указал Беккета в качестве преемника архиепископа Кентерберийского. Сделать Томаса архиепископом Кентерберийским — значит подписать смертный приговор вашему королевству. Все ваши победы развеются как дым, если вы поставите Томаса во главе архиепископства.

— Отчего такой страх? Место архиепископа все еще остается вакантным, ничто нас не торопит. Почему же Томас Беккет, который преданно служит мне уже более семи лет, не имеет права получить доказательства моей благодарности? Вы, наверно, забыли, как он заботится о моей защите?

— Мы имеем право ожидать это от канцлера. Но все совершенно изменится, когда вы дадите ему власть над английской церковью. Преданность, которую он вам доказал, тотчас же исчезнет. Вы потеряете человека и усердного помощника. Завещание Теобальда погрузило архиепископа в невероятные душевные муки. Он так опасался последней воли человека, который выбрал его своим преемником, что долго колебался, прежде чем встретиться с Иоанном де Солсбери, который ухаживал за Теобальдом во время агонии. Надеюсь, вы заметили, что Церковь находиться в глубокой разрухе, с тех пор как Барбаросса решил избрать антипапу Виктора. Он вызвал схизму[81], которая потрясает весь христианский мир.

— Вы не сказали мне ничего нового.

— Я повторяю вам, — снова заговорила его мать голосом, лишенным всякого выражения, — что обязательства такого порядка по отношению к Томасу опасны вашей короне. Став архиепископом Кентерберийским, он перестанет быть вашим человеком. Вы полагаете, что ему будет легко служить двум господам? Томас глубоко набожен. Вскоре Бог станет его единственным хозяином. Вся Церковь переживает сейчас полное преобразование. Вы потеряете свою власть.

— Ну, это мы еще посмотрим, — отвечает Генрих, с глазами, пылающими гневом, — прекратим этот разговор, матушка. Мое почтение, я удаляюсь.

Ошеломленная Матильда делает слишком энергичное движение, чтобы удалиться, но задевает сына концом своей палки. Он оборачивается в раздражении.

— Прислушайтесь к моим советам, Генрих. Я видела королей, архиепископов, епископов, которые приходили на смену друг другу. Я видела, как они губили себя в ссорах, которые приводили к разрушению их государства.

Гораздо сильнее смятенный, чем хотел это показать, Генрих отправился к Алиеноре. Он нашел ее спокойной, но чуткой к его волнению, и рассказал о разговоре с матерью и ее решимости.

— Она права, — осмелилась сказать Алиенора. — Эта женщина лучше нас знает, в какую ловушку вы рискуете угодить.

Генрих, у которого подобный ответ вызывает лишь раздражение, отвечает, что мать толкает его на то, чтобы отправить Томаса с их сыном Генрихом в Англию, чтобы сразу приняться за подготовку мальчика к будущим обязанностям короля. Алиенора бледнеет.

— Доверить образование Генриха Томасу, это ваша воля, но отпустить ребенка в путешествие с ним без нас?.. Так не делается…

— Мои проекты вас не касаются, а будущее Генриха — мое дело. Он будет обязан короной Англии своему отцу.

Позиция королевы сразу вызывает у Генриха чувство неприязни: он не любит, чтобы ему противоречили.

— Вы говорили о Галеране де Мелане[82],— продолжает Алиенора, — и о запоздалых угрызениях совести вашей матери по отношению к нему. Разве разумно, что она пытается заставить признать подлинность хартии, которую вы подписали вместе с ней и которая в глазах Церкви всего лишь фальшивка? Первым, кто захотел построить это аббатство в принадлежащем ему владении, ведь был сам Галеран? Вы заставили заключить Галерана в замке Орбек, чтобы беспрепятственно завладеть приданым его супруги.

— Так-то, мадам, вы встаете на сторону предателя моей и вашей короны, но зато бывшего приверженца вашего бывшего мужа!

— Не отправляйте моего сына в Англию из-за простого распоряжения вашей матери, даже если я знаю, что Роберт Лестер[83] — близнец Галерана.

— Мадам, пожелайте мне долгих лет жизни, чтобы я мог защитить английское королевство, наших детей и вас от всех хищников. Ибо еще меньше, чем моя мать, вы будете способны к царствованию. И отныне предоставьте мне все решать и спрашивать совета в борьбе за судьбу Англии у того, у кого захочу.

Со времени смерти Теобальда, происшедшей 18 апреля 1161 года, духовного отца Томаса и владыки в Кентербери, Беккет потерял счет месяцам и временам года. Генрих II действительно решил, чтобы английские епископы назначили Томаса архиепископом Кентерберийским при поддержке Папы Александра III, причем у каждого был свой интерес. Теперь всем известно, что перед смертью Теобальд отправил Генриху письмо, в котором просил Плантагенета согласиться со своей последней волей: его преемником должен стать Томас Беккет.

Беспокойство и страх подорвали здоровье Томаса. Куда делся удалой рыцарь, который вызывал на дуэль Ангеррана де Трие после осады Тулузы? Он жил как затворник, ослабевший, полный сомнений и дурных предчувствий. Этой весной 1162 года он безрадостно взирал на распускающиеся почки во дворе дворца в Руане. Томас уединяется, как бы заранее предчувствуя будущую ответственность. Не превратился ли он в труса? Он никогда не был ленивым. Работал без отдыха вместе с сотнями клерков над многочисленными счетами, выверял долги, прогонял вместе с Генрихом всех иностранцев, особенно фламандцев, тех, которые не были торговцами, честными коммерсантами, а скорее бандитами, заставлявшими голодать население деревень. В то время когда по приказу Генриха разрушали замки, построенные ландскнехтами на королевских землях, Томас выплачивал жалованье самым бедным, защищал деревни и монастыри от разбоя, грабежей, огня. Чего только он не сделал бы, чтобы поставить на ноги это бедное королевство, разоренное десятилетиями гражданской войны? Нужда никогда не вызывала у него отвращения. Что же происходит теперь?

— Вы архидиакон Кентерберийский, декан Гастингса, — говорит ему приор Лейстера, настоятель Беверли, администратор архиепископства и каноник во многих других местах. Если доверять слухам, распространяемым при дворе, вы без пяти минут архиепископ.

— Если когда-нибудь я был бы возвышен до этого почетного поста, мне надо было бы либо потерять доверие короля, либо пренебречь службой Господу, монсеньор, чего я не сделаю[84]. Однако сообщите королю, что я уезжаю примерно через час.