Маривонн Микель - Королева Алиенора, неверная жена

— Как ты уверен в себе, Томас, — сказал Генрих. — Как тебе удается заранее предвидеть события, хорошо проводить сделки?

— Я никогда не уверен в себе, но всегда уверен в вас.

— Вот настоящий комплимент. Мой брат Жоффруа был товарищем моих детских игр, и тогда мы были с ним близки, но жизнь развела нас в разные стороны. Ты лучше, чем кто бы то ни было, знаешь, чего мне стоил граф Анжуйский. Я должен был выплатить ему баснословную сумму. Прибавь к этому, что в момент, когда Алиенора пыталась встретиться со мной, он чуть-чуть не увел ее у меня из-под носа, чтобы жениться на ней насильно. Разве это достойно брата? Как он узнал о намерениях Алиеноры?

— Вам надо будет убедить Конана IV, признанного графом Ричмонда, уступить нам Нант.

— А затем намереваюсь усмирить Бретань, я хочу все герцогство. Конан будет сохранять спокойствие, имея две тысячи стерлингов и две тысячи анжуйских ливров дохода, которые он получил за графство Ричмонд, иначе я не дам дорого за его шкуру! Без меня Конан уже гнил бы в застенке замка Рауля де Фужера или Эдона де Пороэ, чьи хозяева оспаривают у него герцогскую корону.

— Вы же собираетесь произвести на Конана впечатление развертыванием ваших войск в Авранше, и он станет кротким, как ягненок. Вы добьетесь его покорности, Генрих.

— Самый неуступчивый из них — Эдон де Пороэ. Этот засылал к нам в Аквитанию шпионов еще до Рождества. Надо было его убить!

— Отделите сначала тех, кто не соглашается, от тех, кто с трудом примет, что король Франции, став обязанным вам, больше не отвечает их требованиям.

— Этот французский королек только и мечтает о паломничествах. Привезите его в Мон-Сен-Мишель в присутствии Робера дю Нёйбурга, чтобы он убедился, что малышка в хороших руках. Мы вместе поедем молиться в аббатство. Самое главное, не забудь передать достойные пожертвования во все аббатства Нормандии — он очень набожный. Подумаем прямо сейчас, Томас, о том, чтобы подготовить роскошный визит для короля и королевы Констанции, потому что эта кастилийка захочет сопровождать свою дочь как можно дальше. Надо также считаться со стремлениями женщин к власти. Милостью небесной, я добился своего от Алиеноры с помощью чисто мужских доводов. Благодарю небо за то, что она осталась вне всего этого. Она вполне способна провалить столь важный замысел своими требованиями к Капетингу, которого презирает. А заставляет действовать этого коронованного осла только страх нашествия со стороны Барбароссы с востока или с моей стороны — с запада. Он нам даровал мир.

— Знаете ли вы, что короля Людовика во всем королевстве называют Rex Pacificus? А не называют ли вас в Англии также Генрих Rex pacificator?

Осенний ветер на заре этого ноябрьского дня 1158 года мел ступени аббатства Мон-сен-Мишель, поднимая за собой песок. Король Людовик VII был неподвижен, словно статуя, и удрученно смотрел на враждебное море. Он не спал всю ночь. Его жизнь была сплошной чередой неудач и капитуляций. Людовик злился на себя за то, что не был достаточно боеспособным в поединке с этим Плантагенетом и теперь должен заплатить слишком большую цену за мир, который, как утверждал Генрих, он принес королю. Он горько упрекал себя, что согласовал с ним границы Бретани и Нормандии, в то время как Рауль де Фужер и его союзники Пороэ лишь только ждали от него сигнала, чтобы спасти свои герцогства.

— Вы передаете нашу дочь этому дьяволу во плоти, Плантагенету, — упрекает его Констанция, — и в то же время жалеете, что у вас нет сына. Лишь один Бог знает, что бы он задумал сделать с этим ребенком, если бы тот родился, — добавила она. — Будем надеяться, что Бог в своей доброте избавит нас от худшего. За королем Генрихом следует страх и ужас. Знаете, что говорят о брабантцах, его наемниках? Что они снимают кожу с живых людей!

— Вы полагаете, Констанция, что я этого не знаю? — мрачно отвечает Людовик. — Война — это бич. Я больше не хочу навязывать ее несчастным невинным людям. Если Конан, который вернул себе город Нант после смерти Жоффруа, вновь отдает его Генриху вместе со своим графством Me, то делает это только для того, чтобы избавить простых людей и своих солдат от опасности попасть в руки жестоких наемников. Для видимости король Англии осуждает все бесчинства брабантцев, но стоит отвернуться, как он потакает им. Плантагенет наказывает нескольких мучителей, чтобы завоевать доверие и соблюсти приличия, но никого этим обмануть нельзя.

— Меня тоже нельзя обмануть лицемерными церемониями, которыми Генрих окружает нас с самого Парижа. В Эвре граф Симон де Монфор, ваш вассал, очень напугал меня. Ему кажется, что он улыбается, а получается жуткая гримаса. Все эти люди очень жестоки, а вы не такой, как они, Людовик. Отдайте им Вексен, и заберем нашу дочь.

Маленькая кастилийка, покорная с виду, внезапно распрямляется во весь рост, готовая услышать самое худшее. Людовик настолько потрясен, что не мешает ей считать, будто он одобряет то, что она сказала, прекрасно зная, что Плантагенет в конце концов отнимет у них ребенка.

— Дорогая Констанция, Генрих заставил Либо, моего вассала, отдать ему в знак уважения замки Амбуаз и Фретеваль на анжуйской границе. Он ничего не предоставляет случаю. А что касается Тьерри Фландрского, то когда в прошлом году тот отправился в Иерусалим, то доверил своего сына Филиппа не мне, своему сюзерену, а Генриху Победителю.

— Ну хорошо, давайте вернемся в Кастилию, там мы будем под защитой.

— Добрая и нежная супруга моя, как бы мне хотелось защитить вас, нашу дочь и себя самого. Я всего лишь довольно плохой король и никуда не годный защитник тех, кого люблю. Однако не следует полагать, что за англичанином останется последнее слово. Если гарантии будущего нашей дочери не будут отражены в брачном контракте, вы поедете в Шампань к моей дочери Марии, где будете в полной безопасности. А если будет необходимо, возвратитесь в Кастилию. Я назначу залог, чтобы вернуть Маргариту. Пусть Бог отнимет у меня жизнь, которую дал. Дайте мне подумать обо всем сегодня ночью. Мне необходимо увидеть канцлера Беккета.

Томас совсем не спал, думая о своем паломничестве в Мон-Сен-Мишель, ставшем символом мира, который достигнут с таким трудом. Генрих приехал поздно ночью с маленькой Маргаритой. Родители хотят забрать девочку, Томас догадался об этом. Генрих же, перед тем как заснуть мертвым сном, успел сказать Томасу, что поменял с графом Ротру дю Перш, зятем Тибо, владение Беллем на городки Бонмулен и Муленла-Марш на нормандской границе. Томас спустился по ступеням аббатства, направляясь навстречу Людовику, который, словно призрак, появляется в холодном воздухе. Напротив них, в бледно-розовом небе, возникая из ночного тумана, вздымается большая стрела аббатства. Быть может, она тоже подтверждает единство и серьезность бытия в тот момент, когда остров отделяется от земли, как душа от тела, чтобы достичь иного мира… Томас приближается к Людовику и, не говоря ни слова, начинает молиться рядом с ним.

— Сир, — шепчет Томас, — я даю слово христианина, что вам не придется жалеть о том, что вы доверили нам вашу дочь и подписались под этим миром, о котором мечтают наши королевства.

Людовик, качая головой, протягивает руки Томасу, своему брату во Христе. Они обнимаются в этот торжественный и строгий час. В этот момент вырисовывается силуэт женщины с маленькой спящей девочкой на руках. Заря золотит их нимбы из пара.

— Дочь моя, — шепчет Людовик, направляясь к ней.

Ребенок просыпается, вырывается из рук кормилицы и бросается в объятия отца.

На лице Томаса появляется одна из его редких улыбок; аббатство же, столь дорогое сердцу Матильды и Генриха, благословляет эту трогательную сцену.

Весть о том, что замок Туаров попал в руки Плантагенета, не удивила Эрменгарду Нарбоннскую. Трехдневная осада — это все-таки рекорд. Она хотела знать подробности. Как женщина, привыкшая к войнам, виконтесса понимала, что такое взятие замка, если он хорошо защищен: месяцы усилий, часто связанные со значительным развертыванием войск, тяжелые стенобитные орудия, дорогостоящие и трудно перевозимые, а затем подготовка, тактика выжженной земли, опасная для жизни осажденных. Нужно особое военное умение, чтобы заставить пасть стены Туара, Шинона или Жизора.

Эрменгарда размышляет: все это, очевидно, не просто так, была какая-то военная хитрость, уловка и, без сомнения, измена среди осажденных жителей. Достаточно ли Жоффруа IV Туарский платил своему гарнизону, достойно ли обращался со своей дружиной? Она уже прислушивается к слухам, которые распространяются среди аквитанцев: говорят, что Генрих заплатил своим сообщникам за то, чтобы они позволили его войскам проникнуть ночью в замок. По мере того как виконтессе сообщают о «подвигах» Плантагенета, отвращение к Генриху перерастает в страх перед ним. Она разгадала подлинную суть этого человека. Он хочет получить выход на Средиземное море и сделать графа Тулузского своим вассалом. Однако коалиция, задуманная Генрихом против молодого графа Тулузского Раймонда V, имеет кое-что привлекательное и для Эрменгарды[75].

Виконтесса вспомнила свою старую неприязнь к Альфонсу Журдену, графу Тулузскому, который остановил свой выбор на ее виконтстве во времена ранней молодости Эрменгарды, в момент, когда она только что потеряла отца. Альфонс Журден давно умер, но его наследник тоже не похож на миролюбца. Она испытала даже некоторое удовольствие, когда услышала, что Генрих объявил о создании коалиции. Проснулись наконец-то граф де Фуа и виконт де Беарн, Гастон V. Эрменгарда играла роль соединительного звена в этом большом семействе. Она не та женщина, которая может позволить приблизиться к своему виконтству. Неужели эти мужчины хотели бы видеть ее во главе нарбоннских войск? Будет ли реакция Плантагенета, главы коалиции, дружелюбной по отношению к ней?