Эта ночь пролетела без сна, с рассветом Джек уже поднялся. Без особого удовольствия, наспех, он проглотил какой-то завтрак на кухне, оставил вежливое послание герцогу и выехал, когда на траве еще лежала тяжелая утренняя роса. Ему предстоял долгий путь до Глостера.

Джеку не верилось, что еще несколько недель назад он, смеясь, поддразнивал Норри в Норкроссе. Он с изумлением понял, что ему очень не хватает всего этого, не хватает Онории.

Да и чему тут удивляться? С той самой ночи на террасе, когда он понял, что от его беспечности не осталось и следа, он запутался в ее сетях. Он завлек ее в постель, но не потому, что она прельщала его своей невинностью, а потому что он нуждался в ней, он хотел быть с ней.

Ее влюбленные взгляды и наивные планы об их будущем одновременно и пугали, и привлекали его.

Джек столько времени убеждал себя, что свободен, что и не заметил, как потерял эту свободу давным-давно — может быть, с того самого момента, когда заключил с ней эту сделку. Он боролся, сопротивлялся, выражал недовольство, спорил, но с самого начала уже предвидел свою судьбу.

Он полюбил ее. Джек понимал, что это не то чувство, которое Джек испытывал раньше к другим женщинам, он знал, что это что-то другое, что заставляло его ощущать себя таким жалким и беспомощным. Он жаждал пожертвовать всем ради нее, чтобы вымолить ее прощение, спасти ее и защитить.

Онория бы удивилась, что Джек считал это жертвой. Какой человек не захочет стабильной устроенной жизни, уверенности в завтрашнем дне, обеспеченного будущего? Это являлось предметом ее мечтаний. Но для Джека это означало — решетки, клетки, замки. Он тогда потерял бы свободу и был бы вынужден стать таким, каким его хотели видеть другие.

Даже Норри хотела изменить его. Хотела, чтобы он к чему-то стремился в этой жизни, строил какие-то планы на будущее… Для того, чтобы обеспечить безбедность и устроенность в жизни. Когда она начинала говорить о доме, детях, будущем, ему хотелось бежать, как испуганному зайцу.

Джек уже давно признался себе, что устал от жизни, которую вел на протяжении многих лет. Он хотел бы начать все сначала, поступать по чести и совести на этот раз. Иметь слишком много свободы также опасно, как вообще ею не располагать; абсолютная свобода дает человеку неограниченные возможности разрушить самого себя. Не потому ли он оказался на эшафоте виселицы в Гортоне и даже испытывал облегчение, что должен был вскоре умереть?

Сейчас, по крайней мере, он хотел жить. И только благодаря Норри. Она дала ему еще один шанс, заставив понять, какая это ценность — жизнь. Слишком дорогая, чтобы выбросить ее ни за что, одним движением брошенных игральных костей или перевернутой карты. Настолько ценная, что нужно, в конце концов, попытаться как-то устроиться в ней, что-то изменить в своем существовании.

Джек никак не мог представить себя заточенным навсегда в Лонгмиде. Он не испытывал тяги к деревенской жизни, впрочем, как и к церкви. Но он сможет обрести хоть какую-то опору в жизни, обретя собственный дом. И жить в нем с женой, которую выберет ему его мать. Внезапно его осенило, и мысль, пришедшая ему в голову, показалась Джеку ясной как божий день. Джек даже рассмеялся, насколько все получалось просто. Существует только один человек, который смог бы сделать его жизнь в Лонгмиде более сносной; только один человек, которого Джек мог представить рядом с собой. Онория. Где-то в глубине души он понимал, что для него это единственный путь, что бы угодить своему отцу, приспособиться к новой жизни и при этом остаться самим собой.

Но Джек отчетливо представлял, что ему еще предстоит грандиозная задача — убедить ее в преимуществах совместной жизни.

Джек мог использовать для этого посулы и угрозы. Она не раз испытывала эти уловки на нем. Но, кажется, настала пора покончить с обманом и всеми хитростями. Между ними с этого момента и впредь должны установиться только доверие и честность. Джек объяснит ей, почему нуждается в ней, что она — единственный человек, кто по-настоящему узнал его. Она знала его даже лучше, чем он сам. И она любит его таким, какой он есть, не требуя, чтобы он изменился.

Доехав до развилки дорог, Джек повернул на юг. Он сделает небольшой крюк и успеет приехать в Сиренкестер еще с небольшим запасом времени, чтобы присоединиться к отцу. Он просто хотел быть уверен, что все свершится достаточно быстро, и что он не испугается и не передумает. А главное, прежде, чем его родители успеют принять какие-то меры для выполнения собственных планов в отношении него.

Это станет последним проявлением его непослушания до того, как он остепенится и начнет жить по общепринятым меркам. Жить полнокровной жизнью, радуясь и наслаждаясь, он сможет, только если рядом с ним будет Норри.

Джек прошел через двор конюшни в Сиренкестере, бросая настороженные взгляды на ворота каждый раз, когда слышал звуки приближающегося экипажа.

«Где же герцог? Уж не передумал ли он?» Джек взглянул на часы. Половина первого. Если герцог не прибудет с минуты на минуту, им придется отложить до завтра поездку в Спринт — Мидоу. Еще один день Онории придется томиться в неволе.

Заслышав звонкое позвякивание упряжи, цоканье копыт и скрип колес, Джек вскинул голову и увидел изящную карету герцога Монингтонского, въезжающую во двор. Джек с облегчением вздохнул. Секретарь герцога, ожидавший прибытия Его Светлости вместе с Джеком, подбежал к карете, опустил подножку, и герцог величественно сошел на землю.

— Все приготовления сделаны? Секретарь кивнул.

— Хорошо. — Монингтон обернулся к Джеку. — Твои намерения не изменились?

Джек покачал головой. Он хотел увидеть выражение лица сэра Ричарда еще сильнее, чем раньше.

— Позволь мне немного передохнуть, и мы отправимся в путь, — попросил Джека отец.

Отдых герцога продлился совсем недолго, как он и обещал. Не прошло и получаса, как карета с витиеватым гербом на дверце выехала со двора, направившись в сторону Норкросса.

Герцог обратил свой взгляд на своего секретаря.

— Фокстон, подозревает ли мистер Стерлинг о цели моего визита?

Фокстон сделал отрицательный жест.

— Я лишь сказал, что вы желаете обсудить с ним кое-какие финансовые вопросы. Он крайне удивился, но я не стал отвечать на его расспросы.

— Отлично, отлично, — герцог повернулся к Джеку. — Говорил ли ты с девушкой?

— Я обожду, пока она выйдет из приюта, — ответил тот спокойно.

Герцог, кивнув, отвернулся к окну и погрузился в молчание.

Вскоре они прибыли в Норкросс. Лакей, открывший им дверь, недоуменно уставился на Джека, но потом чуть не остолбенел от изумления, когда герцог велел доложить о своем прибытии. Беспрестанно кланяясь, он почтительно проводил их в кабинет, где их ожидал сэр Ричард.

Стерлинг выступил навстречу, когда герцог вошел в комнату. Увидев входящего в кабинет Джека, сэр Ричард вздрогнул и в растерянности не мог оторвать от него взгляда.

— Вы?! — Стерлинг повернулся и подобострастно посмотрел на герцога. — Простите меня, Ваша Светлость, но знаете ли вы, кто этот человек?

— К сожалению, — ответил герцог, — но я здесь по его просьбе.

— Но, — пролепетал, заикаясь, сэр Ричард, — ваш человек сказал…

— Мой человек сказал то, что я велел ему сказать. — Герцог снял перчатки и сел в кресло. — Пожалуйста, сэр Ричард, присаживайтесь. Мое время дорого мне, и я не желаю потратить ни секунды больше, чем это необходимо.

Джек улыбнулся, увидев ошеломленное выражение лица Ричарда.

— Я здесь, — начал герцог, чтобы просить вас освободить вашу племянницу, Онорию, так, кажется, ее зовут, из приюта в Спринг-Мидоу.

— Она и этот негодяй сговорились, чтобы украсть у меня одну очень ценную вещь, — пожаловался сэр Ричард. — Я лишь играю роль правосудия.

Герцог нетерпеливо взмахнул рукой.

— Мы обсудим вопросы правосудия позже. А сейчас я хочу, чтобы вы написали письмо смотрительнице приюта, в котором бы распорядились отпустить вашу племянницу.

— Я не знаю, что этот мошенник сказал вам, но он столь же виновен, как и она. И даже больше, так как именно он украл ожерелье.

— Но, если я правильно понял, ожерелье снова у вас. И поэтому я не вижу необходимости держать вашу племянницу в заточении.

Сэр Ричард злобно ощерился.

— Не вижу, какой интерес вам во всем этом?

— Очень большой интерес, — веско произнес герцог. — Такой же, какой возникнет у властей, когда они узнают, что ожерелье принадлежит вам не по праву.

— Как единственный наследник моего брата…

— Вы воспользовались возможностью и лишили свою племянницу ее части наследства, — оборвал его герцог. — И я думаю, вы не захотите, чтобы это стало всем известно.

Стерлинг кинул полный ненависти взгляд на Джека.

— Наверно, этот подлец забил вам голову такими нелепыми сказками? Он, всего-навсего, вор; вы не должны верить ни одному его слову!

— Хотя поведение моего сына, может, и недостойно, в его правдивости я никогда не сомневался, — произнес герцог невозмутимо.

Сэр Ричард вытаращил глаза.

— Вашего сына?

Джек вежливо поклонился.

— Лорд Джонатан Деррингтон Говард, к вашим услугам, сэр Ричард.

Стерлинг вскочил с кресла, глупо переводя взгляд то на отца, то на сына.

— Именем Господа, что за игру вы вдвоем здесь затеяли?

Герцог дал знак Фокстону приблизиться.

— Бумаги.

Секретарь достал пачку документов, которые и разложил на столе перед сэром Ричардом.

— Если вы будете так добры, подпишите эти… — герцог нерешительно кашлянул.

Стерлинг остановился перед Джеком и угрожающе поднял палец.

— Я требую, чтобы ты сию же минуту убрался из моих владений!

Герцог посмотрел на Джека.

— Наверно, будет лучше, если ты обождешь в коридоре, — предложил он сыну. — Я уверен, что мы с сэром Ричардом сумеем быстро прийти к соглашению, если ты нас оставишь.

Джек и сам хотел уйти. Он увидел все, что мог пожелать, — реакция сэра Ричарда на его появление явилась для него достаточным вознаграждением. Все, о чем он сейчас мечтал, — поскорее завершить это дело и забрать Норри из приюта.