Я протянул руку, собрав прядь ее волос и обвил их вокруг пальца.

– Почему ты так убеждена, что он невиновен?

Гнев вспыхнул за завесой ее голубых глаз.

– Он мой отец, – вскрикнула она.

Я поморщился, брови сошлись над переносицей.

– Одно не делает другое правдой.

Рот Делэни открылся, но не прозвучало ни слова. Вместо этого она отвернулась, прислонив лоб к окну машины, чтобы холодное стекло успокоило ее разгоряченную кожу.

– Просто знаю, окей?

Боль пронзила мое нутро от того, как Делэни защищала своего отца с абсолютной уверенностью. Каково это, когда кто-то в тебя так верит? Я ослабил хватку, наблюдая, как темные пряди распускаются, сползают по запястью, чтобы свернуться калачиком на плече девушки.

– Я попрошу Тревиса запустить процесс передачи. Его переведут к концу месяца.

Развернувшись обратно, она посмотрела на меня с благодарностью, как будто я, словно Иисус, раздвинул море.

– Спасибо тебе, Шейн.

Я распахнул руки, и Делэни упала в них, ее волосы, как атласные ленты, касались моей шеи. Мы оба смотрели в окно на волны океана, его необъятность усиливалась бесконечным пространством неба над головой. Какое-то время никто из нас ничего не говорил.

– Должно быть, трудно оставить это, чтобы поехать на гастроли. – приговорила она.

Положив подбородок на ее голову, я рассматривал открывшийся вид и понял, что Делэни была права. Она даже заставила чертов Малибу почувствовать себя местом, где я могу остановиться.

– Точно. Хотя раньше мне нравилось находиться в дороге. Легко уклоняться от вещей, с которыми нет желания сталкиваться, переезжая из города в город каждую ночь.

Она потерлась щекой о мою рубашку, мое сердце задрожало у ребер, когда я погладил неистовый шлейф волос, разлившийся по ее плечам.

– Ты говоришь так, будто делаешь это до сих пор, – ее голос был едва слышен даже в тишине машины.

Прячусь? Я? Да никогда.

– Не - а. Просто не так выразился.

Делэни отодвинулась, ее глаза сузились, когда нашли меня.

– От чего ты прячешься, Шейн?

Я проглотил стон, сжимавший горло.

–Ни от чего. Призраки.

Она начала отдаляться, но я обхватил рукой ее крошечную талию и крепко сжал, осознав, что если я хочу держать ее близко, мне придется ответить на ее вопрос.

– Я тоже попал в автомобильную аварию. Это было очень давно, – слова покатились еле-еле, сквозь мои стиснутые зубы.

– Что произошло? – мягко спросила Делэни.

– Это длинная история. Но я кое-кого потерял. Моего лучшего друга, его звали Калеб.

– Вот почему...

– Да, – перебил я, зная, что ей интересно, почему я не дал тому парню сесть за руль.

– Прости, – ее шепот остался витать в застоявшемся воздухе лимузина.

Я наклонил голову назад к подголовнику и закрыл глаза, держась за Делэни, когда вернулись воспоминания, ослепительные и быстрые. Красное на белом. Кровь на снегу. Скомканный, скрученный металл. Крик, грохот. Затем гнетущая тишина снежной ночи, пронизанная сиренами, приехавшими слишком поздно, чтобы сделать что-то хорошее.

Делэни

– Устала?

Стоя в фойе пляжного дома Шейна, блики фар отскакивали от стены к стене, когда водитель отъезжал от подъездной дорожки, я совсем себя такой не чувствовала.

–Нет. А ты? – даже без каких-либо подробностей откровение Шейна заставило меня сблизиться с ним.

Шейн покачал головой, его лицо стало мягче, почему-то более уязвимым после нашего разговора в машине.

– Пойдем, думаю, что немного песка между пальцами ног – это то, что нам нужно, – он схватил бутылку вина и два бокала с кухни, а затем толстое одеяло, валяющееся на спинке дивана.

Ветер был сильным, но теплым, когда я последовала за ним через раздвижную стеклянную дверь и вниз по лестнице веранды на пляж.

– Мне показалось, что ты называл людей, которые пьют из стекла на пляже мудаками, – заметила я, когда догнала его. В нескольких метрах от кромки воды Шейн осматривал вверх и вниз береговую линию. Искал фотографов? Мне захотелось спросить, но в голове и так было куча других мыслей. Я расстелила одеяло, пока он открывал вино.

– Я так сказал?

– Ага, сразу после того, как я наступила на стеклянный осколок.

Мы сидели, Шейн наполнил каждый стакан на три четверти, прежде чем сделать ямку в песке и положить в нее бутылку.

– Думаю, я один из них, – ответил он, умеряя свой сарказм подмигиванием, которое заставило меня поперхнуться первым глотком.

После того, как я взяла себя в руки, он поднял свой бокал, поднимая тост.

– Ты пережила свой первый концерт «NothingbutTrouble». Поздравляю.

Я засмеялась.

– Ну, это было довольно сложно. Не была уверена, что справлюсь.

– Не переживай. Ты справилась на «отлично».

Мы оба попивали, глядя на воду и на то, как наши пальцы извивались в песке.

– Я вроде должна держать тебя подальше от алкоголя, а не делить бутылку с тобой?

Шейн поднял брови.

– Если бы я хотел напиться, то схватил бы что-то покрепче, и уж точно не стал бы делиться.

Мне в голову пришла мысль и тут же слетела с языка:

– Ты пил, чтобы приблизиться к Калебу, или чтобы забыть его? – в это же мгновение мне захотелось погнаться за вопросом с ластиком, стереть навязчивую коллекцию слов, как будто я никогда их не произносила.

Были ночи, когда я скучала по маме и чувствовала, как горький клинок впивался в меня все глубже и глубже с каждым вздохом. Однажды я попыталась заглушить боль водкой, но после двух рюмок просто вырубилась на диване и проснулась с сильной головной болью посреди ночи. Скучая по ней еще сильнее.

Стоя около воды, Шейн ничего не ответил, всматриваясь в горизонт, будто искал тонкую линию вдалеке, где море встречается с небом.

– Блин, прости меня. Это действительно не мое дело, – сказала я, извиняясь за близость своего вопроса, которая окрасила мои щеки в розовый цвет.

Шейн, похоже, не имел ничего против.

– Нет, все в порядке. Не извиняйся. Прошло много времени, и говорить о нем не так больно, как раньше, – пока он говорил, то проводил пальцами по хребтам моего позвоночника, посылая дрожь, которая помчалась по моим нервам. – Иногда. Но обычно я делал это, чтобы забыть. Забыть обо всем. Алкоголь, наркотики создают пустоту, которую не нужно заполнять. Ты можешь просто плыть. Вроде как умиротворение, – он пожал широкими плечами. – Пока не проснешься в собственной рвоте, не помня, где ты и как ты там оказался. Эта часть не такая веселая.

Накатывали волны, заполняя тишину.

– Что заставило тебя остановиться? – спросила дрожащим голосом.

– Жизнь. Судьба. Я просто все портил. Забывал слова, иногда приходил в себя слишком далеко, чтобы вообще выйти на сцену. Большинство дней я даже не думал достаточно ясно, чтобы писать. Наш лейбл был на грани разорения, – Шейн покачал головой от воспоминаний, которые, очевидно, все еще преследовали его. – Я хотел уйти. Просто накупил достаточно наркоты для передозировки, но попался на облаве. Я очень долго жалел себя, пока не узнал, что парень, сидевший со мной, оставлял своего ребенка одного, чтобы работать в две смены, потому что надо было как-то платить за аренду. Малыш вылез из окна и был спасен пожарными. Теперь он в тюрьме, а его сын в приемной семье. Другой был арестован за кражу в магазине, чтобы оплатить химиотерапию брата.

Я же потратил годы впустую, задаваясь вопросом: «Почему я»? И в ту ночь я наконец-то понял. А почему нет? Дерьмо случается, – Шейн сделал последний глоток и позволил бокалу упасть на песок. – Я не знаю, за какие ниточки дергал Тревис, и даже почему он беспокоился. Но каким-то образом он снял обвинения, и я вышел из камеры. Ничего из того, что я сделаю, никогда не вернет Калеба, но до меня дошло, что если я вытащу свою голову из задницы, то у меня может быть карьера, которая позволит мне помогать людям, вроде тех, которых я встретил в тюрьме. Я не окончил школу, но мой голос дал мне шанс. Есть куча людей, у которых вообще нет никаких вариантов.

Я долго молчала, обрабатывая слова Шейна, медленно потягивая вино из бокала, терпкий вкус напитка усиливался туманным бризом. Стоит ли ответить ему своим признанием, как со ставками в покер?

Я открыла рот, но только чтобы сделать резкий вдох. Нет. Я не была готова, к тому же риск слишком высок. Вместо этого, я отложила в сторону свои собственные воспоминания, свою вину и полностью сосредоточилась на человеке передо мной. Мне хотелось принять его признание, добавив немного легкомыслия к нашему тяжелому разговору.

– Когда мы впервые встретились, я подумала, что ты поешь, как кукла Кен.

Смех Шейна бы подхвачен ветром.

– Меня называли много какими словами, но парнем Барби – первый раз.

Я наклонилась к Шейну и слегка подтолкнула его локтем.

– Просто хочу сказать, что ты нечто большее, чем я ожидала.

Он посмотрел на меня сверху вниз с улыбкой на лице.

– Аналогично.

По моим рукам побежали мурашки.

– Итак, что делаешь сейчас? Когда нужно забыть, сбежать?

Шейн и глазом не моргнул.

– Трахаюсь.

– О, – всхлипнула я.

Его тупая честность заставила мое сердцебиение унестись в овердрайв, неожиданная ревность пронеслась по моим венам при мысли о Шейне с другими женщинами.

– Или пишу.

– О, – намного лучше. – О чем пишешь?

Медленные движения его губ заставили меня заерзать на месте.

– В последнее время... О тебе.

Мне.

– Ты пишешь обо всех своих фальшивых подружках?

Напряжение росло, когда Шейн замолчал на минуту, потом еще одну.

– Нет.

Почему колебался? Подкрепила свое замешательство еще одним глотком вина и другим вопросом.

– Поэтому спрашивал о моей семье? Потому что считаешь, что из этого выйдет хорошая песня? – тонкая лента подозрительности пронизывала мои слова.