Тенгиз, стоя за дверью, упрашивал ее выйти или хотя бы объяснить, в чем дело. Валя не отвечала, и постепенно он тоже завелся, стал говорить на повышенных тонах, пару раз долбанул в дверь кулаком. Потом в коридоре стало тихо.

Когда Валя наконец успокоилась и, опухшая от слез, вернулась в спальню, Тенгиз валялся на кровати в обнимку с коньячной фляжкой. Лицо его было красным, взгляд бессмысленно блуждал по потолку.

Валя попробовала говорить с ним — но напрасно. Он был настолько пьян, что ничего не соображал. Однако фляжку из рук не выпускал, время от времени потягивая из горлышка. Потом его вырвало прямо на ковер, и Валя бегала с мокрым полотенцем, а после с крепким чаем и таблеткой анальгина — и так до полуночи. Когда Тенгиз уснул, она поглядела на его измученное, осунувшееся лицо и снова зарыдала, еще горше прежнего.

Наутро у обоих разламывалась голова. Не глядя друг на друга, они с трудом поднялись с постели. Валя отправилась на кухню, Тенгиз долго торчал в ванной под душем. На работу он уехал с трехчасовым опозданием. Вечером позвонил, что задержится, так как не успел сделать все, что было нужно, а вернулся снова пьяным в стельку.

Помирились они с Валей лишь спустя неделю. Дней пять все было ничего, они даже съездили в гости к одним старым знакомым, у которых часто бывали прежде. Валя строго-настрого приказала себе веселиться, и веселилась: танцевала до упаду, пела под «караоке», играла в «бутылочку» со всей честной компанией. Она не сразу заметила, что Тенгиз, поначалу резвившийся вместе с ней, постепенно помрачнел, затих, а потом уединился в соседней комнате, прихватив с собой бутылку. Увозить его домой пришлось на машине приятеля, и там повторилось все, что было две недели назад. Проведя бессонную ночь, выжатая как лимон, опустошенная, Валя наутро твердо сказала Тенгизу:

— Так больше нельзя. Ты стал самым обыкновенным алкашом. Я уйду.

— Нет, — взмолился тот и сполз с дивана на ковер к ее ногам, — не уходи. Клянусь тебе, это в последний раз.

— Тот раз тоже был последним. — Валя чувствовала, как ее охватывает глубокая тоска и безнадежность.

Сколько раз она наблюдала подобные сцены в родительском доме. Сколько раз отец ночами измывался над матерью, а утром выпрашивал у нее прощенье, умоляя не бросать его, остаться. Теперь это стало и ее образом жизни, а ведь когда-то, совсем недавно, Валя ручалась головой, что ее судьба будет совсем иной.

— Смотри, Тенгиз, — тусклым голосом предупредила она, — еще так напьешься, больше меня не увидишь.

Он молча кивнул, но Валя знала, что никакие угрозы не остановят его, не удержат от выпивки. Он страдал, так же, как она, страдал от ее равнодушия, которого Валя не могла скрыть, от того, что в постели она была, как бревно, и совершенно разучилась улыбаться и смеяться, когда они оставались наедине.

Чтобы как-то развеяться, отключиться, Валя стала захаживать в гости к Дарье, благо, та была под боком и всегда радовалась ее приходу. Сидела у нее в квартире целыми днями, возилась с ее Степашкой, помогала по хозяйству. Свой дом она совсем забросила, убиралась спустя рукава, готовила из полуфабрикатов. Чего было стараться, когда Тенгиз почти ежедневно заявлялся «на рогах» и, минуя кухню, сразу отправлялся в постель.

Так проскочил остаток осени и часть декабря. Степашка, который был моложе Антошки всего на два месяца, но из-за полноты и неповоротливости развивался физически значительно медленней, начал понемножку вставать на ноги.

«А мой уже бегает небось», — думала Валя, вспоминая, как Антошка в девять месяцев спокойно обходил комнату по периметру, держась за стены и мебель. Она так и не могла привыкнуть считать его чужим ребенком, и даже в разговорах с Дарьей у нее частенько проскальзывали такие словечки, как «мой», «наш».


…Под самый Новый год Верка вышла замуж. Она пригласила Валю на свадьбу в небольшой уютный ресторанчик. Та взяла с собой Тенгиза.

Праздничный вечер получился неожиданно хорошим и теплым. Гостей было немного, все приличные люди, никто не напился, все заготовили шутливые, дружеские тосты. Играл приглашенный ансамбль, тамада, симпатичный, бородатый мужчина средних лет, вел торжество легко и непринужденно. Добавить к этому отличное, продуманное до деталей меню и замечательное обслуживание — и свадьба выходила идеальной.

Веркин жених Вале тоже понравился. Он был полным антиподом своей невесты — худой, долговязый, в смешных, круглых очках на курносом носу, но бесконечно веселый, добродушный и обаятельный. Через полчаса Вале казалось, что они знакомы целую вечность, Леня — так звали парня — лихо травил анекдоты, дружески похлопывал по плечу Тенгиза, пел комплименты Вале и все это — не сводя влюбленных глаз с Верки, которая в длинном, свободном платье кремового цвета, с высокой прической, увенчанной бутафорской розой, была хороша, как никогда.

Поначалу Валя чувствовала себя немного скованно. В ресторане, кроме нее, не было никого из магазина — Верка после своего ухода с девчонками отношений не поддерживала. К тому же Валя беспокоилась за Тенгиза, чтобы тот в очередной раз не надрался до поросячьего визга. Однако он вел себя вполне прилично, и постепенно она расслабилась. Они с Веркой улучили минутку и, оставив гостей, уединились в небольшом вестибюле с множеством зеркал.

— Выглядишь отлично, — проговорила Верка, разглядывая Валин наряд: серебристо-жемчужный брючный костюм и изящные туфельки на высоченной «шпильке». — Как у вас с Тенгизом?

— Ужасно, — честно призналась Валя.

— Сказать по правде, это видно. — Верка осторожно качнула своим навороченным причесоном. — У него что, проблемы с алкоголем?

— И еще какие. — Валя грустно вздохнула.

— А папашка его шибко вас достает?

— Да нет. — Валя удивленно пожала плечами.

Она и сама недоумевала, почему Муртаз Аббасович до сих пор еще никак не проявился, и все ждала, что он вот-вот нагрянет в квартиру и сотрет ее в порошок.

— Ну и радуйся, — подытожила Верка. — Хотя вообще-то я бы, на твоем месте, давно слиняла. Все-таки вы слишком разные, чтобы быть вместе.

— Конечно, разные, — согласилась Валя.

— Не грусти, подруга! — Верка дружески сжала ее руку. — Что ты, мужика себе хорошего не найдешь, что ли? С твоей-то мордашкой!

— Найду. — Валя выдавила из себя улыбку.

— Вот и правильно. А теперь пойдем, гости наверняка уже рвут и мечут. — Верка, смеясь, потащила Валю в зал.

Со свадьбы они вернулись в первом часу ночи. Тенгиз пробовал приставать к Вале в спальне, но та довольно резко отшила его. Заставила лечь в постель, потушила свет, а сама отправилась в ванную.

Последнее время у нее вошло в привычку по нескольку раз в день принимать душ — так было легче побороть стресс, справиться с гнетущим чувством постоянной тревоги.

Она долго стояла под теплыми струями, потом тщательно растерлась полотенцем и принялась одеваться. Случайно коснулась груди, привычно отдернула руку и грустно усмехнулась: напрасная осторожность — грудь у нее больше не болит, и молока почти совсем нет. Лишь одна-единственная, тощая струйка, и та скоро иссякнет.

Валя натянула шелковую ночную сорочку на тонюсеньких бретельках, вышла из ванной, на цыпочках проскользнула в комнату. Не зажигая света, нырнула под одеяло, закрыла глаза.

Сон не шел. В голове все вертелись Веркины слова. Конечно, та права — нужно как можно скорее уйти от Тенгиза. Только куда? Валя опрометчиво сделала гордый жест, отказалась от заработанных денег и теперь снова нищая, какой была полтора года назад, когда впервые ступила на московский перрон. Нужно искать работу, а где ее найдешь посреди года? Разве что пойти все-таки няней к Дарьиному малышу.

Валя твердо решила, что так и поступит. Подождет еще пару недель, даст Тенгизу последний шанс. Если тот не исправится, ноги ее не будет в его доме. Успокоенная этими мыслями, она поплотнее укрылась одеялом и вскоре крепко уснула.

27

Разбудил ее оглушительный звонок. В темноте надрывался телефон.

Тенгиз ворочался рядом с Валей, в постели, что-то тихо бормоча во сне, но глаз не открывал. Она подождала немного, надеясь, что звонят по ошибке и вот-вот сигнал смолкнет. Однако трезвон не унимался.

— Что за черт? — сердито выругалась Валя, спуская ноги с кровати. — Кому мы понадобились среди ночи?

Она глянула на светящийся во тьме циферблат электронных часов — так и есть, половина пятого.

Телефон продолжал трещать, настойчиво и тревожно. Валя поежилась спросонья, накинула халат и босиком прошлепала в коридор. Подняла трубку и, откашлявшись, чтобы не сипеть со сна, проговорила:

— Але, слушаю.

— Валя?

Ей показалось, что она ослышалась. Это был голос Вадима. Точно его — низкий, чуть глуховатый, — Валя узнала бы его из тысячи других голосов.

— Да, — сказала она едва слышно.

Во рту сразу пересохло, по спине побежали мурашки.

— Валя, это я, Вадим. Здравствуй.

— Здравствуй.

Откуда он мог узнать этот телефон? Почему звонит ночью? Господи Боже, помоги унять эту противную, унизительную дрожь во всем теле.

— Валя, Антон болен. Ему очень плохо. Врач сказал, нужна хотя бы капля грудного молока. Иначе… — Вадим не договорил, замолчал.

Валя отчетливо слышала в трубку его дыхание.

— Антошка? Что с ним? Простыл?

— Нет. Отравление. Сначала была высокая температура, потом рвота. Теперь сильная слабость, он ничего не ест. Уже третий день.

— Третий день? — ужаснулась Валя. — Как же это возможно в его возрасте?

— Ты… приедешь? — с надеждой спросил Вадим.

— Когда?

— Как можно скорее. Ведь у тебя еще есть молоко, правда?

— Есть. Совсем чуть-чуть.