Ульяновск Валя покидала с легким сердцем, ни по кому особенно не тоскуя. В семействе у них сантименты были не приняты, школьные подруги так же, как и она, по большей части разъехались сразу по окончании выпускных экзаменов, а настоящей, крепкой любви в родном городе Валя нажить не успела. Бегал за ней вот уже пару лет одноклассник Вовка Алтуфьев, но она как-то не могла принять его ухаживания всерьез — может, потому, что слишком хорошо помнила, как в яслях они рядышком сидели на горшках.

Так или иначе, Вовке Валя обещала писать в армию, сестрам посулила через полгода привезти столичных шмоток, а мать просто обняла и поцеловала — без слез, без лишних громких и красивых слов. Отец в день ее отъезда в очередной раз надрался с приятелями и пребывал в глубокой отключке, а потому прощания с ним не получилось вовсе.

Вечером Валя села в плацкартный вагон, который к утру благополучно доставил ее по месту назначения…

Конечно, теткина неприветливость несколько обескуражила девушку, с детства привыкшую к тому, что у них в доме двери всегда были гостеприимно распахнуты для любого, страждущего крыши над головой. Так уж ведется в провинции — и Нина, и Николай предпочли бы выставить на стол последнюю банку огурцов, чем прослыть среди соседей скрягами и жмотами.

Но Москва — не Ульяновск, и законы здесь другие. В глубине души Валя отлично понимала это, и потому изо всех сил убеждала себя не расстраиваться и не принимать теткину грубость близко к сердцу. Почему, в самом деле, та должна была обрадоваться ее приезду — ведь Валя ей никто, седьмая вода на киселе. Вот когда она узнает ее поближе, когда поймет, что внучатая племянница не дурить в столицу приехала, а делом заниматься, тогда и разговор другой пойдет.

Утешив себя подобным образом, Валя совсем приободрилась, села в поезд и, внимательно изучив схему, поехала прямиком на Юго-Западную.

3

Теткин дом был грязно-серой семнадцатиэтажкой, окруженной чахлым, неухоженным двориком. Прежде чем попасть в подъезд, Вале пришлось пройти через кордон зорких и сердитых старух, с величественным видом восседавших на блеклой, рассохшейся лавчонке.

Бабки наперечет знали всех жильцов, и Валино появление вызвало у них живейший интерес. Как только она миновала лавочку, за ее спиной послышалось зловещее шушуканье, из которого Валя явственно разобрала лишь одну фразу: «Ишь, выставила сиськи, похабница!» В ответ на это девушка лишь презрительно улыбнулась и горделиво выпрямилась, еще больше демонстрируя свою действительно великолепную грудь ни много, ни мало, аккурат третьего размера. Она не собиралась пасовать ни перед кем — ни перед теткой, ни перед ее склочными соседями.

Поднявшись в лифте на седьмой этаж, Валя уверенно надавила на кнопку квартиры номер двадцать шесть. Послышался мелодичный звонок. Дверь тут же распахнулась, и на пороге появилась высокая, сухопарая женщина лет шестидесяти, с пегими волосами, забранными на затылке в жидкий пучок. Мясистый нос ее украшали круглые очки в роговой оправе, тонкие, поджатые губы были слегка тронуты коричневой помадой.

— Евгения Гавриловна? — полувопросительно-полуутвердительно произнесла Валя.

— Она самая. — Тетка без улыбки посторонилась, пуская Валю в квартиру.

— Огромное вам спасибо, — прочувствованно проговорила та, проходя в небольшую, но вместительную прихожую.

— Это что ж, у тебя из багажа только сумка? — старуха в недоумении покосилась на скудную Валину поклажу. — Мать тебе даже гостинцев не положила?

— Положила, — с готовностью ответила Валя, — поллитровку варенья клубничного и маринованные помидоры. Все тут. — Она с гордостью провела по оттопыренному боку «Адидаса».

— О Господи, — с тяжелым вздохом проговорила тетка, и Валя не поняла, к чему относилась ее реплика — то ли к тому, что ей не понравились Нинины подарки, то ли к чему-то еще, о чем сложно было догадаться так, с ходу.

— Я зайду в комнату? — осторожно спросила она.

— Зайди, зайди, — немного приветливей согласилась Евгения Гавриловна. — Обувку только сними, вон там, под вешалкой, тапочки. Сейчас тебе полотенце дам, для душа.

— Спасибо, — снова повторила Валя, стаскивая кроссовки.

— Пожалуйста. — Тетка повернулась к ней спиной и скрылась в комнате.

Валя надела мягкие, войлочные тапки с белыми, пушистыми помпонами и, тихонько ступая, пошла за ней следом.

Комната оказалась просторной и чистой. Потолок просто сиял белизной, стены были оклеены новенькими обоями в симпатичный голубой цветочек. У одной стены стоял диван, покрытый коричневым, клетчатым пледом, у другой квадратный стол. В углу высился старинный дубовый шкаф — такие в Ульяновске называли «шифоньерами». У окна поблескивала черным металлическим боком швейная машинка, рядом с ней громоздился комод со множеством ящиков.

Возле этого комода и стояла сейчас Евгения Гавриловна, низко нагнувшись и выставив тощий зад, обтянутый длинным трикотажным халатом.

— Спать будешь на раскладушке, — не оборачиваясь, бросила она, — другой кровати у меня нет, как видишь. На ночь поставишь вон туда, за шкаф, утром уберешь. Понятно?

— Да. — Валя аккуратно пристроила сумку на один из стульев, стоящих у стола.

Тетка наконец выпрямилась и обернулась, держа в руках большое, мохнатое полотенце,

— Вот, возьми. Да смотри, будешь мыться — аккуратней: у меня шланг подтекает, пол не залей.

— Хорошо. — Валя послушно кивнула и взяла полотенце.

Евгения Гавриловна, ничего больше не говоря, покинула комнату. Валя, едва заметно вздохнув, принялась стаскивать через голову кофточку. Повесила ее на спинку стула, расстегнула ремень на джинсах. И тут за ее спиной громко и хрипло раздалось:

— Здор-рово!

От неожиданности Валя вздрогнула и выпустила из рук пряжку. Потом медленно обернулась. В самом углу, за машинкой, на высокой тумбочке сидел в клетке маленький, пестро-зеленый попугай и смотрел на нее немигающими красноватыми глазками.

Валя облегченно выдохнула и улыбнулась.

— Здравствуй. Какой ты красавец! И как, интересно, тебя зовут?

— Петр-руша! — тотчас гаркнул попугай, будто ожидал этого вопроса.

— Хорошее имя, — похвалила Валя и, сняв джинсы, осталась в тоненьких кружевных трусиках и лифчике, в глубине которого уютно пристроился бумажник.

— Хор-рошее! — с готовностью подтвердил попугай.

— Классно, что ты здесь есть, — тепло проговорила Валя и, слегка понизив голос, прибавила с оглядкой на дверь: — Все не так тоскливо будет.

Тут же ей стало совестно, что она будто бы жалуется на тетку, оказавшую ей такую неоценимую услугу, хоть и без особого удовольствия.

— Ладно, Петруша, пойду я в душ, — как можно бодрее объявила Валя. Выложила бумажник, спрятала его в сумку и, подхватив полотенце, вышла в коридор.

Из кухни доносилось шипение сковородки.

— Помоешься, приходи завтракать! — крикнула Евгения Гавриловна. — Разносолами я тебя баловать не собираюсь, поджарю картошку.

— Конечно, конечно, — пропела Валя и нырнула в крохотную ванную. Там она сбросила с себя остатки одежды, включила кран на полную мощность, потом, вспомнив теткино предостережение, слегка убавила напор и с наслаждением подставила тело под горячие струи.

Долго унывать Валя не умела. Теплая вода и душистое мыло быстро привели ее в бодрое расположение духа. Евгения Гавриловна уже не казалась ей сухой и неприветливой, а жизнь и вовсе виделась исключительно в розовом свете.

Сейчас она перекусит, а после сбегает к метро, где в палатке видела толстый журнал под названием «Работа и зарплата». Валя хотела купить его еще по пути к дому Евгении Гавриловны. Ее остановило нежелание лишний раз, при всем честном народе, залезать в потайное место, где, по наказу матери, она хранила кошелек со всеми финансами.

Валя намеревалась изучить журнал вдоль и поперек и в течение дня обзвонить целый ряд подходящих для нее заведений. Она не сомневалась, что уже завтра, максимум послезавтра, работа будет у нее в кармане.

Докрасна растершись полотенцем, Валя вернулась в комнату, натянула старенький ситцевый халатик, переплела косу и отправилась в кухню.

Тарелка с картошкой уже стояла на столе. Рядом лежала вилка. Валя пошарила глазами в поисках хлеба, но его не оказалось.

— Ешь и пей, — Евгения Гавриловна придвинула к ней чашку с чаем, — можешь сахар взять в сахарнице, только не много. Мне пора на работу, ключ я положу в прихожей на тумбочку. Гляди, не потеряй.

— Разве вы работаете? — удивилась Валя, принимаясь за еду.

— А как же! Тут все работают, не то, что у вас. Нянечка я в поликлинике. Карты больным выдаю. Сегодня вот из-за тебя договорилась, что опоздаю малость, а так к восьми часам, как штык, каждый день. — Евгения Гавриловна скупо улыбнулась и выпрямила и без того безупречно прямую спину. — Ну я пошла. Да, и помни: позже девяти домой не возвращайся — я в полдесятого спать ложусь.

— Не буду, — пообещала Валя с набитым ртом.

Тетка ушла. Картошка, приготовленная ею, оказалась на удивление вкусной, так, что Валя даже позабыла про отсутствие хлеба. «На обратном пути от метро зайду в магазин, куплю буханку черного и что-нибудь к чаю», — решила она.

Поев, Валя вымыла за собой посуду, переоделась обратно в джинсы, только кофточку сменила на майку. Достала из кошелька еще одну сотню, потом, поколебавшись, заменила ее на полтинник, слегка подкрасила губы перед зеркалом и, весело подмигнув попугаю, вышла из квартиры на улицу.

Лавочка у подъезда была пуста — стервозные бабки уже успели куда-то уйти. Валя вдохнула полной грудью и огляделась по сторонам.

Ярко, еще по-летнему, светило солнце, в перекошенной песочнице увлеченно ковырялась детвора, оглашая двор звонкими криками. Далеко за деревьями монотонно шумело шоссе.