– Отец! – громко перебил его патриарх. – Значит, вам придется положиться на то, что сам Господь поведет вас.

– Как прикажете. – Защитник низко поклонился.

– Мне нечего вам приказывать, – немного смущенно поправил его Контарини. – Я лишь советую вам.

– Каждый ваш совет – приказ для меня, – униженно пробормотал отец Венцеслао.

Толпа громко рассмеялась.

Исаак, сидевший в первом ряду, посмотрел на Джудитту и поднял руку, чтобы подбодрить дочь, но затем повернулся к Октавии.

– Все это лишь фарс, а они даже не пытаются это скрыть, – возмущенно прошептал он, переглядываясь с Ланцафамом.

Лицо капитана не предвещало ничего хорошего.

– Не волнуйся, – шепнул Джудитте Ланцафам.

Девушка ухватилась за прутья клетки, глядя на невзрачного маленького человечка, который должен был защищать ее и при этом даже не посмотрел в ее сторону. Он немного хромал, казался нерешительным и покорным и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Глаза подернулись белесой пленкой, на шишковатом носу проступили поры, на щеках багровели лопнувшие сосуды, как у пьяницы. Тонзуру покрывали прыщи, пальцы венчались грязными ногтями. Отец Венцеслао непрерывно перебирал четки, висевшие у него на поясе.

– Не волнуйся, – повторил Ланцафам.

Джудитта повернулась к нему.

– Это вы мне говорите или самому себе?

Ланцафам промолчал, опуская глаза.

– Вы не хотите вначале поговорить с обвиняемой, которую вы будете защищать? – спросил у Венцеслао Джустиниани, словно подсказывая, что это необходимо сделать.

Доминиканец нерешительно покосился на патриарха, подслеповато щурясь, помолчал немного и покачал головой.

– Нет… пожалуй, нет. – Венцеслао поспешно вернулся за стол. – Пожалуйста… скажите что-нибудь… – шепнул он брату Амадео. – Помогите мне.

– Я прошу разрешения начать с обвинительной речи, патриарх, – торжественно произнес Святой, вставая.

– Вы готовы, exceptor[16]? – спросил Контарини, поворачиваясь к небольшому столику, за которым сидел тщедушный мужчина средних лет.

Писарь взял в руку позолоченное гусиное перо и поспешно обмакнул его в большую чернильницу. Перед ним на столике лежал сложенный вчетверо лист пергамента, перехваченный хлопковой нитью.

– Да, ваше превосходительство.

Задача писаря состояла в том, чтобы записывать каждое слово, произнесенное на процессе.

– Значит, quaestio[17] может начаться, – провозгласил патриарх.

«Да, пусть начнется этот фарс». – Меркурио старался найти опору в своем гневе. От страха у него подкашивались ноги. Юноша посмотрел на Джудитту и увидел, что она высматривает его в толпе. Капитан Ланцафам сказал ей, что Меркурио замаскируется, но девушка не оставляла попыток отыскать его. Меркурио и самому хотелось открыться ей, показать, за чьей личиной он скрывается. Но нельзя было этого делать. Собственно, для блага Джудитты. Если его арестуют – а Меркурио заметил, что офицер из дворцовой стражи присматривается к людям в зале, – то у Джудитты не будет ни единого шанса спастись. Как бы ему ни было тяжело, Меркурио должен нести этот груз в одиночку. Нельзя было раскрыться.

И Меркурио сосредоточил все свое внимание на Святом. Он с ненавистью смотрел на Амадео, желая доминиканцу смерти.

Святой поклонился, обошел стол и ткнул пальцем в сторону Джудитты. Он молча шел вдоль трибуны, пока не остановился перед клеткой. Но и на этом Амадео не успокоился. Он сунул палец в клетку (толпа потрясенно охнула), так что Джудитта отпрянула.

– Очищение Венеции началось! – истошно завопил он.

Зрители ошеломленно наблюдали за представлением.

– Отличный спектакль, – шепнул патриарху Джустиниани.

– Жалкий шут! – проворчал Контарини.

– Мы растопчем таких гадюк, как ты! – продолжил Святой. Он вышел к толпе и остановился, широко расставив ноги. – О несчастный, изнуренный народ Венеции! Сегодня и во время всего этого святого суда я докажу, что эта… – он не договорил, словно ему пришлось подобрать подходящее слово, – эта… ведьма… заключила сделку со своим повелителем, самим Сатаною, чтобы украсть души у женщин нашего города! – Он повернулся к столу, на котором лежали окровавленные вороньи перья, молочные зубы, змеиная кожа, сушеные лягушки, волосы, все то, что находили в платьях Джудитты. – Вот доказательства ее злодеяний!

Отец Венцеслао да Уговицца встал, чтобы осмотреть эти предметы, но поскольку он был почти слеп, то ему пришлось низко склониться над столиком.

– Что ты творишь, монах, хочешь сожрать ведовское шмотье? – крикнул кто-то из толпы.

Народ рассмеялся.

– Тихо! – рявкнул патриарх, а затем повернулся к отцу Венцеслао. – А вы сядьте на место!

Униженно и смущенно доминиканец шмыгнул за стол.

– Услышь меня, Венеция! – продолжил Святой. Заметив, что некоторые зрители все еще смотрят на Венцеслао, он повторил погромче: – Услышь меня, Венеция!

Полностью овладев вниманием толпы, он тряхнул головой.

– Чумное дыханье Сатаны коснулось улиц нашего любимого города, оно осквернило наши переулки, очернило воду в каналах! Скверну принесла в наш город эта женщина, – указал он на Джудитту. – И ее народ! Евреи! Проклятые жиды! Они убивают наших детей! Они распяли нашего Бога! Они святотатствуют, не веря в Господа нашего Иисуса Христа! Они смеются над непорочным зачатием! Ростовщики! Желтоголовые!

Толпа посмотрела на Исаака, Октавию, Ариэля Бар-Цадока и других членов еврейской общины, которые пришли поприсутствовать на процессе. Но многие, в том числе Ансельм-банкир, не явились на суд, опасаясь погрома.

Солдаты Ланцафама и дворцовая стража опустили руки на оружие, чтобы показать толпе, что не потерпят беспорядков.

– Кажется, что обвиняемая – просто какая-то женщина, но на самом деле сегодня мы вершим суд над всеми детьми Сатаны, – надсаживался Святой.

Джудитта обеспокоенно посмотрела на отца, а затем вновь обвела взглядом толпу, высматривая возлюбленного. Меркурио захотелось подать ей знак, привлечь ее внимание, показать, что он рядом, но он вновь сдержался.

Заметив, что его дочь пытается высмотреть Меркурио, Исаак попытался помочь ей. Справа от него сидел человек, похожий на Меркурио по комплекции. Длинные волосы падали ему на лицо. Мужчина был бедно одет и непрерывно чесался. Исаак пристально посмотрел на него и едва заметно кивнул.

– Чего уставился, придурок? – прорычал тот.

Исаак смущенно потупился, но затем, подумав немного, кивнул. «Ну конечно, – пронеслось у него в голове. – Как же иначе».

Встретившись взглядом с дочерью, он указал на длинноволосого. Джудитта присмотрелась к нему.

– Шлюха! – крикнул длинноволосый.

Джудитта посмотрела на отца и разочарованно махнула рукой. Исаак покачал головой, показывая, что не согласен с ней.

– Вскоре Венеция освободится! – завершил свою речь Святой. – Ибо Господь Всемогущий ведет нас! И Он… указал нам… на эту ведьму!!!

Толпа разразилась бурными аплодисментами.

«Вот сволочи, – подумал Меркурио. – Они думают, что в театре».

– Вы хотите что-то сказать? – спросил у защитника патриарх.

– Нет, ваше превосходительство, – пролепетал отец Венцеслао. – Я полностью согласен с тем, что сказал брат Амадео да Кортона. Должно быть, сам Господь наш Иисус Христос, от имени которого он говорил, вложил ему в уста сии слова. Justus est, Domine, et rectum judicium tuum[18].

– Что ты там бормочешь, монах? – крикнула женщина из толпы.

– Он сказал, что суд Господа справедлив, – объяснил Святой.

В толпе загалдели. Хотя вначале никто не считал необходимым присутствие защитника, сейчас народ оказался разочарован прямолинейностью процесса. Все шло своим чередом, исход казался неизбежным.

– Дураки, – проворчал Исаак и вновь покосился на длинноволосого.

– Чтобы показать, насколько серьезны обвинения против Джудитты ди Негропонте, я вызываю свидетельницу Аниту Жиани, прачку, присутствовавшую при необъяснимом и ужасном событии. Приведите ее!

Двое стражников из Дворца дожей привели скромно одетую женщину с красными от работы руками. При виде собравшейся толпы женщина потупилась и смущенно втянула голову в плечи.

– Анита Жиани! – Святой встал у нее за спиной, схватил женщину за волосы и заставил ее поднять голову. – Расскажите вашим согражданам о том, что вы видели.

Покраснев, женщина испуганно улыбнулась, открыв беззубый рот.

– Ваша милость, как я уже вам говорила… – Она повернулась к Святому.

– Расскажите это людям! – Амадео схватил ее за плечи и развернул к толпе. – Расскажите!

Прачка вновь ссутулилась.

– Шел Троицын день, и я направлялась к себе в лавку. Я тогда еще девять наволочек и простынь из тончайшего льна…

– Увольте нас от подробностей, – нетерпеливо буркнул Святой. – Что же случилось?

– Ну… случилось… одна женщина… я не помню ее имени, ваша милость… Так вот, эта женщина вдруг начала кричать всякое… Всякие гнусности, ваша милость… Кстати, это было на площади Сквелини, рядом с улицей горшечников, неподалеку от церкви Сан-Барнаба…

– Переходи к делу, женщина! – Амадео дрожал от нетерпения.

– Она кричала всякие непристойности. – Прачка поспешно перекрестилась. – Особенно она порочила Пресвятую Богородицу, а потом… простите, что говорю такое… Она задрала юбку… и показала всем свой срам… Еще и ноги раздвинула…

– А потом? – спросил Святой, чтобы раззадорить толпу.

– Показала это место… А потом оттуда… – прачка указала на промежность, – у нее выкатилось яйцо, маленькое зеленое яйцо, и оно дрожало, словно оттуда что-то пыталось вырваться…

Толпа, оцепенев, затаила дыхание. Многие даже рот приоткрыли от изумления.

– А затем… – подбодрил ее Амадео.

– А затем зеленая скорлупа лопнула, – рассказывала прачка. – И наружу выскочило какое-то ужасное создание со злобными желтыми глазенками. Оно было похоже на маленькую змею, но у него были когтистые лапы.