Меркурио и Исаак обеспокоенно переглянулись. Ни один из них не произнес ни слова. Они, казалось, даже не дышали, а на лицах отражалось такое напряжение, что оба словно замерли, окаменели от горя. Когда время настало, к толпе торжественно вышел патриарх Антонио Контарини. Длинный шлейф его наряда несло четверо молодых послушников. Толпа умолкла. Патриарх поднялся по ступеням на трибуну и уселся на трон. Он повернулся к Дворцу дожей и подал знак. После этого на площадь вывели Джудитту. Обвиняемую охраняли солдаты во главе с капитаном Ланцафамом.

Толпа зашлась криком, поливая Джудитту оскорблениями.

– Не бойся, – шепнул девушке Ланцафам. – Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

Джудитта почувствовала, как ее глаза наполнились слезами. Испуганно и пристыженно она поплелась вперед.

– Что они сотворили с моей дочерью? – прошептал Исаак, едва завидев ее.

Меркурио опустил глаза, словно не мог выносить это зрелище.

– Вот сволочи, – прорычал он.

По приказу брата Амадео к Джудитте привели проститутку, и та накрасила обвиняемую, поэтому теперь лицо девушки покрывал толстый слой белил, щеки казались ярко-красными, губы были подведены и очерчены в форме сердечка, а веки накрашены темным бистром. От бровей к вискам тянулись синие полосы. Проститутка сделала Джудитте высокую прическу, выпустив два локона, которые она покрасила в желтый и синий цвета. Платье Джудитты почти обнажало ее грудь, таким глубоким был вырез, а на ноги ей надели туфли на высоченных каблуках – такие носили только куртизанки.

– Что же они с тобой сделали? – произнесла какая-то женщина в толпе.

Джудитта повернулась и узнала Октавию, с болью взиравшую на происходящее.

– Шлюха! – крикнула какая-то женщина рядом с Октавией.

– Ведьма! – заорала другая.

Джудитта увидела, что на площадь пришли ее швеи, закройщик Раши Шабтай, Ариэль Бар-Цадок, женщины из еврейской общины, купившие у нее шляпки, и даже застенчивый силач Иосиф (когда их взгляды встретились, парень покраснел).

– Шлюха! На, вот, забирай! – крикнула какая-то женщина и швырнула в сторону Джудитты платье.

Джудитта узнала ее, то была одна из покупательниц, а платье, которое женщина бросила, было одним из нарядов, созданных Джудиттой. Одним из проклятых зачарованных платьев.

Солдаты Ланцафама нарочито демонстрировали свою готовность вмешаться: им приказали защищать Джудитту во что бы то ни стало. С девушкой ничего не должно было случиться. Ее нужно было защищать как святыню, говорил им Ланцафам. Обнажив оружие, они вели обвиняемую сквозь толпу.

Дойдя до трибуны, Джудитта вынуждена была забраться в деревянную клетку. Тросы лебедки со скрипом натянулись, клетка поднялась в воздух. Джудитта испуганно схватилась за прутья клетки.

– Не бойся, – сказал ей Ланцафам.

Клетка поднялась над землей, тросы заскрипели еще громче. И чем выше поднималась клетка, тем тише становилась толпа, словно наблюдавшая за волшебством. Наконец деревянная конструкция остановилась, покачиваясь. Толпа завопила от восторга.

– Какая низость! – возмутился Исаак.

– Да, это они неплохо подстроили, – мрачно произнес Меркурио. – Джудитта, Джудитта, я здесь! – во все горло заорал он.

Стоявшие рядом люди посмотрели на него неодобрительно.

– Тебе лучше не высовываться! – шепнул ему Исаак. – Что мы будем делать, если тебя арестуют? Или если толпа разорвет тебя на части? Не будь дураком.

– Идите к черту, доктор! Как вы можете сохранять спокойствие?

– Тебе кажется, что я спокоен?!

– Простите, доктор, – вздохнул Меркурио.

– Нет, это ты меня прости, мальчик, – ответил Исаак.

Оба посмотрели на клетку, качавшуюся над их головами. Джудитта хваталась за прутья, глядя на толпу.

И вдруг воцарилась тишина.

Патриарх поднялся со своего трона.

– От имени и по поручению его святейшества Папы Льва Х, благородного отпрыска семейства Медичи, с позволения нашего великого дожа Леонардо Лоредано, – торжественно провозгласил патриарх, – с ведома верховных властей Светлейшей Республики Венеция и с одобрения защитника нашего Святого Марка, я, Антонио Контарини, слуга Церкви и Республики, объявляю слушания по делу еврейки Джудитты ди Негропонте, обвиняемой в ведовстве, открытыми! – Он сошел на нижний уровень трибуны. – Инквизитор Амадео да Кортона из доминиканского ордена выступит на стороне обвинения.

Святой встал и поклонился патриарху, а затем поднял руки со стигматами, демонстрируя их народу. Толпа разразилась бурными аплодисментами. Патриарх раздраженно поморщился и уже собирался осадить Амадео, но сдержался.

На мгновение воцарилась тишина, и в ней особенно отчетливо прозвучал крик Меркурио:

– Джудитта!

Девушка повернулась на голос и узнала своего возлюбленного. Ноги у нее подкосились, и Джудитта осела на дно клетки. По щекам потекли слезы. Но затем она с трудом поднялась, вновь нашла в толпе Меркурио и больше не спускала с него глаз.

– Народ Венеции… – начал Святой. – Вот она…

Он молча указал на Джудитту, болтавшуюся в клетке перед трибуной, точно плененный дикий зверь.

– Неверная! Жидовка! Ведьма! – провозгласил доминиканец.

Толпа заволновалась.

– Ведьма! Проклятая! – донеслось с площади.

Толпа начала швырять камни в клетку. Ланцафам и его солдаты угрожающе замахнулись мечами.

– Скажи им, чтоб перестали, монах! – крикнул Святому капитан.

– Это народ Господен! – возразил брат Амадео.

– Монах! – прикрикнул на него патриарх.

Святой повернулся к нему.

– Я тебя предупреждал, – прошипел Контарини. – Не превращай суд в цирк!

Амадео втянул плечи, а затем вновь повернулся к толпе.

– Успокойтесь! – крикнул он. – Господь возложил наказание этой преступницы на меня, а не на вас.

Толпа угомонилась.

– Но не тревожьтесь! – продолжил доминиканец. – Ибо наказание сие будет жестоким, но справедливым!

– Чтоб тебя молния на месте сожгла! – прорычал Меркурио.

Он опустил ладонь на грудь и посмотрел на Джудитту.

Девушка плакала навзрыд, и слезы размывали краску на ее щеках и губах, оставляя багровые разводы, так что казалось, будто она плачет кровавыми слезами.

– Суд будет открытым, – провозгласил брат Амадео. – Он начнется завтра в зале монастыря Святых Космы и Дамиана в районе Сан-Бартоломео. – Его лицо покрылось потом, волосы липли к голове.

Толпа ликовала.

Меркурио оглянулся. Джустиниани сдержал слово, Ланцафама и его солдат назначили в охрану Джудитте. Но патриарх представил только обвинителя и ничего не сказал о защитнике.

Святой уселся на место, и поднялся один из трех церковников. Он тоже сильно потел.

– От имени его святейшества Льва Х и нашего возлюбленного патриарха Антонио Контарини, согласно законам матери нашей Церкви, спрашиваю вас: есть ли тут тот, кому есть что сказать? Тогда пусть выскажется сейчас!

Над площадью повисла гнетущая тишина. Все знали, что никто ничего не скажет.

И вдруг раздался голос:

– Прошу слова.

Верховное духовенство на трибуне, солдаты, зеваки – все повернулись.

Вперед вышел Джакопо Джустиниани. Невзирая на жару, он был одет в роскошный наряд и увешан фамильными драгоценностями. Его сопровождало четверо охранников и оба белокурых пажа. Пробравшись сквозь толпу, он остановился у подножия трибуны.

Патриарх замер как громом пораженный. Ничего подобного раньше не случалось.

– Передаю вам слово, благородный Джустиниани, – с ноткой сомнения в голосе заявил Контарини. – Поднимитесь на трибуну.

Меркурио, вскинувшись, схватил Исаака за руку. Доктор повернулся к нему.

– Что случилось? Ты чего?

Меркурио не спускал с Джустиниани глаз.

– Кто это такой? – спросил Исаак.

– Тихо вам, доктор, – шикнул на него Меркурио.

– Отпусти руку, мне больно!

Тем временем Джустиниани бодро взбежал по ступенькам к Святому и трем церковникам.

Меркурио вновь посмотрел на Джудитту.

– Говорите! – приказал патриарх.

– Наша возлюбленная республика признает авторитет Римской Церкви, его святейшества Папы Льва Х и церковное право, – начал Джустиниани, обращаясь к патриарху. – И вы, жители Венеции, – он слегка поклонился толпе, – знаете, кто такой Папа Римский, и готовы выказать ему уважение… – Его фраза повисла в воздухе.

В толпе неодобрительно зашушукались: венецианцы всегда опасались, что власть Папы и Рима может навредить их торговле, и мирские власти Венеции, как и простой народ, старались сохранить независимость своей родины от Церкви. И Джакопо Джустиниани это было прекрасно известно. Именно поэтому он решил воспользоваться давним недоверием горожан к Риму – в своих целях.

– Но в то же время, при всей нашей любви и уважении к Папе, – продолжил он, – мы любим и уважаем Венецию и ее законы, любим и уважаем правовую систему Светлейшей Республики…

Толпа взбудораженно зашумела.

И патриарх вынужден был признать: Джустиниани удалось разделить то, что Контарини сумел объединить. Теперь весь суд из демонстрации власти Церкви превратился в угрозу независимости Венеции.

– Переходите к делу, благородный Джустиниани. – Патриарх попытался скрыть свое раздражение.

– Патриарх… И вы, народ Венеции… – Патриций вновь сделал паузу.

– Ну же, говорите! – рявкнул Контарини.

Послушник хотел отереть ему пот со лба, но патриарх раздраженно оттолкнул руку с вышитым платком.

– Может ли Венеция, – обратился к толпе Джустиниани, – допустить, чтобы суд в нашем городе проходил с обвинителем, но без защитника? – Он развел руками. – Может ли, должна ли Венеция нарушать свои собственные правила, должна ли… с позволения сказать… покориться традициям, нарушающим наши принципы?

Толпа волновалась все сильнее. Идея о том, что на суде нужен защитник, раньше никому не приходила в голову, да никто и не считал, что в этом есть необходимость. Зеваки с предвкушением ожидали, что ведьма-еврейка сгорит на костре, а они насладятся славным зрелищем. Но теперь суд над ведьмой превратился в противостояние Папы Римского и Республики.