Баронесса занервничала. Веер чуть не хрустнул в ее пальцах.Констанция подсела поближе к баронессе и шепнула ей на ухо:

— Осторожнее, Франсуаза, не спугни их.

Наконец, прозвучали последние аккорды и в наступившей тишине пронзительно зазвенела случайно задетая Колеттой самая высокая струна.

Служанка девушки, не удержавшись, громко заап-плодировала. Но к удивлению Колетты и учителя музыки, никто не разделил ее восторгов.

На этом урок можно было бы и закончить, но шевалье полистал ноты и, подойдя к Колетте, указал пальцем на третью строку:

— Вот в этом пассаже, мадемуазель, вам следовало бы еще поупражняться, он звучит немного ненатурально. И он принялся считать:

— Раз-два-три, раз-два-три… Колетта кивала головой и повторяла:

— Раз-два-три, раз-два-три…

Ее пальцы коснулись струн, но лишь только шевалье встретилсявзглядом с баронессой, он тут же поспешил добавить:

— Хорошо, мадемуазель, я надеюсь, это у вас получится. Можете потренироваться и без меня, я должен идти.

— Но я хотела бы знать ваше мнение, шевалье, — просительно произнесла Колетта.

— Нет-нет, я должен идти.

Александр Шенье подхватил чехол арфы и баронесса стала следить за каждым его движением, как следят за движениями фокусника, пытаясь разгадать секрет исчезновения кролика в шляпе.

Колетта, прекрасно зная, что сейчас произойдет, решила отвлечьна секунду мать. Она подбежала к баронессе, обняла ее за шею и поцеловала в щеку. Но Франсуаза из-за плеча дочери все равно продолжала следить за шевалье.

Тот набросил чехол на арфу и на мгновение замешкался.Служанка Колетты, бывшая, конечно, в курсе всего происходящего, испуганно водила глазами из стороны в сторону.

Констанция, как и баронесса, тоже заметила едва уловимое движение шевалье. Предательски хрустнула бумага, подсунутая под струны арфы. Чехол тут же закрыл инструмент целиком, а Александр Шенье быстро отошел от него. И с облегчением вздохнув, произнес:

— Ваша дочь — великолепная ученица.

— Постойте-ка, шевалье, — ледяным голосом произнесла баронесса, поднимаясь с кресла, ее вид был грозен и суров.

Колетта с надеждой посмотрела на Констанцию, но та, как назло, глядела в другую сторону.

Снимите-ка чехол с арфы! — распорядилась баронесса.Шевалье не двинулся с места. Тогда дворецкий, степенно поклонившись хозяйке, двинулся к инструменту. Он сдернул чехол и все увидели белый конверт, задвинутый между струн арфы.Наступило неловкое молчание.

Баронесса Дюамель брезгливо, двумя пальцами вытащила конверт, покрутила им в воздухе и обратилась к шевалье.

— Вы можете объяснить, молодой человек, что это такое?

Тот стоял, заложив руки за спину, с видом напроказившего школьника.

Так и не дождавшись ответа, баронесса обратилась к своей дочери.

— Я спрашиваю, что это?

Колетта пожала плечами, всем своим видом изображая недоумение.

И тут Александр Шенье обрел дар речи.

— Это письмо, мадам, письмо, которое я написал вашей дочери.

Колетта вздрогнула.

— Я не могу вас обмануть, — продолжал учитель музыки, — я написал это письмо, потому что не мог скрывать своих чувств.

Колетта готова была расплакаться, ее служанка закрыла лицо руками.

Констанция всем видом изображала непричастность ко всему происходящему.

А баронесса, напустив на себя еще более холодный вид, двинулась к выходу.

— Шевалье, подождите моего возвращения. А ты, Колетта, следуйза мной.

Молодые люди переглянулись. Но что мог сделать Александр? Их взгляды были более красноречивы, чем слова.

— Поторопись! — баронесса стояла в двери. Когда баронесса и еедочь удалились в другую комнату и за ними щелкнула дверная задвижка, Констанция произнесла:

— Я сочувствую вам, шевалье, и думаю, мне лучше уйти.

Александр Шенье, бледный как смерть, едва заметно кивнул. И Констанция, вполне удовлетворенная собой, выпорхнула из комнаты.Она сбежала по лестнице, весело напевая себе под нос припев песни про пастушку и принца. А затем села в свой экипаж и постучала в переднюю стенку.

— Домой, любезный, — чуть громче, чем следовало, приказала Констанция.

Но лишь только карета завернула за угол ограды, как снова раздался стук в стену:

— Подожди-ка здесь, любезный.

Кучер покорно выполнил приказание. Ему было все равно, ехать или стоять на месте. Раз мадемуазель Аламбер желает стоять, значитони остановятся.

А баронесса Дюамель тем временем строго смотрела на свою дочь. Колетта вся дрожала.

— Садись! — строго приказала мать.

— Мама!

— Я сказала садись!

Колетта опустилась в кресло и зажала дрожащие ладони коленями. Она смотрела как затравленный зверек на охотничьего пса. Баронесса вновь показала конверт.

— Ты знала об этом письме?

— Нет-нет!

— Не ври!

— Нет, нет, мама!

— Я сказала, не ври!

— Ну правда же, нет! — сбивчиво принялась объяснять молодая девушка.

Баронесса посмотрела на секретер.

— Ты не хочешь сказать, Колетта, где хранятся остальные письма?

— Я не знаю ни о каких письмах.

— А вот я знаю, где они лежат. Колетта втянула голову в плечи.

— Ну так ты сама их достанешь или это сделать мне?

— Я виновата, мама.

— Вот с этого и нужно было начинать.

— Мама, пожалуйста, прости меня! Мне очень жаль, что так получилось. Баронесса молчала.

— Ну мама, пожалуйста! — Колетта вскочила и бросилась к баронессе.

Материнское сердце немного оттаяло.

— Почему же ты мне сама не сказала, дорогая, с самого начала?

— Я боялась.

— Неужели ты боишься меня?

— Я сама не знаю, как это получилось.

— Да успокойся же, все будет хорошо.

— А что будет с Александром?

— Ты должна забыть его.

— Но, мама…

— Молчи! Теперь всем займусь я.

Колетта, рыдая, опустилась на колени и обхватила ноги матери руками.

— Да полно тебе, сядь и хорошенько подумай обо всем случившемся.

В это время шевалье Александр Шенье, заложив руки за спину, мерил шагами комнату из угла в угол. Он уже понимал, что этот деньв доме баронессы будет для него последним, проведенным вместе с Колеттой. Молодому человеку предстоял тяжелый разговор, и он старательно подбирал слова, такие, чтобы не обидеть баронессу и в то же время сохранить собственное достоинство. Ведь он и в самом деле любил Колетту или во всяком случае, верил в то, что любит ее.

Дверь, скрывшая от него девушку, распахнулась, и на пороге возникла баронесса Дюамель. В руках она держала пачку писем, перевязанных розовой шелковой лентой.

— Мадам, — начал заготовленную речь Александр Шенье.

— Я не желаю вас слушать, молодой человек, — бросила баронесса, — вы воспользовались моей доверчивостью, проникли в дом, чтобы обмануть моего ребенка.

— Но… мадам…

— Молчите!

— Я хочу вам объяснить…

— Не желаю слушать!

— Выслушайте меня…

— Забирайте свои письма и вещи и покиньте мой дом, — баронессав сердцах швырнула пачку писем к его ногам.

— Выслушайте меня…

— Я не хочу вас слушать! Я желаю всего лишь, чтобы ваша ногане пересекала порога моего дома.

— Но мадам… — гордо вскинув голову, произнес учитель музыки.

Колетта, уже немного оправившись от потрясения, боязливо выглядывала из-за дверного косяка.

Приободренный тем, что девушка смотрит на него, шевалье расправил плечи.

— Я не причинил вреда ни вам, ни вашей дочери, мадам. Неужеливы не понимаете, что нет причин сердиться на меня?

— Я вам уже сказала.

— Хорошо, я подчиняюсь и покидаю ваш дом. Александр Шенье судорожно принялся собирать ноты. Книжки сыпались у него из рук, и он не знал, за что схватиться — то ли за арфу, то ли за рассыпанныекнижки. Выглядел он, в общем, довольно комично. Арфа отвечала на его прикосновения звоном струн. Колетта, все слыша и видя, беззвучно зарыдала. А сердце баронессы Дюамель не так-то легко было тронуть. Она с презрением посмотрела вслед уходившему Александру Шенье.

Колетта не выдержала и бросилась вслед.

— Александр!

Но мать схватила ее за руку.

— Если ты сейчас выбежишь на крыльцо, можешь не возвращаться.

Колетта тут же остановилась, и баронесса увела ее.

Александр Шенье, злой как черт, выбежал на улицу с арфой в руках и остановился, не зная, куда идти. Под мышкой он сжимал неряшливо сложенные ноты и пачку писем, перевязанных трогательной розовой шелковой лентой.

И тут послышался приятный женский голос:

— Шевалье!

Александр оглянулся, не понимая, кто его зовет.

— Шевалье, да неужели вы не видите меня? И только сейчас он заметил карету, стоявшую на другой стороне улицы. На дверях красовался герб графов Аламбер. Из-за приоткрытой дверцы ему приветливо помахивала рукой мадемуазель Аламбер.

Шевалье ничего не понимал. Он считал, что Констанция должна быть на стороне баронессы, ведь она опекала Колетту, а лицо мадемуазель Аламбер говорило о ее расположении к шевалье, ее лукавая улыбка, прищуренные глаза.

— Да идите же сюда! Не бойтесь меня! Шевалье пережил за сегодняшний день столько потрясений, что уже ничему не удивляясь, сел в карету. Дверца тут же захлопнулась, лакей вскочил на запятки и экипаж загрохотал по мостовой, пугая прохожих.

— Чем обязан, мадемуазель? — наконец-то придя в себя, спросилАлександр.

Констанция улыбнулась обезоруживающе и приветливо так, чторассеяла последние сомнения молодого человека.

— У меня есть письмо для вас.

— От кого?

— Неужели вы не догадываетесь?

— Неужели от Колетты? Когда она успела написать его?

— Она написала его еще утром, — Констанция улыбнулась еще более приветливо.

Конечно же, она не собиралась говорить учителю музыки Александру Шенье о том, что письмо было написано под ее диктовку.