Но Констанция Аламбер чувствовала себя настолько уверенно, что виконт не сдержался:

— Простите, мадемуазель, но я думаю, Мадлен слишком серьезно относится к этому делу, я имею в виду супружество. А ваши вопросы слишком легкомысленны и думаю, Констанция, вам сперва следовало бы выйти самой замуж, а уж потом учить остальных.

Мадлен с благодарностью посмотрела на виконта, Констанция зло поджала губы, ведь здесь не всем было известно, почему она до сих пор не замужем. Но, как всегда водится в светских кругах, на помощь Констанции поспешила маркиза Лагранж.

— Я, например, — она приложила вилку к груди так, что Мадлен испугалась, не проткнет ли маркиза себе шею, — не вижу ничего странного в том, что женщина одна. Во всяком случае, меня это не пугает.

— Ну как же, — улыбнулся виконт, — если женщина одна — это совсем другое дело, чем если она замужем.

— А вот я не боюсь своего мужа, — сказала маркиза, глядя в глаза месье Лагранжу, — я его абсолютно не боюсь, потому что я вольна. И какая разница, замужем я или нет, если у меня есть право выбора.

Все посмотрели на маркиза. Тот даже не дрогнул, выслушав подобное от своей жены. Он старательно прожевал ягоду винограда и отложил вилку в сторону.

— Не боитесь? — изумилась Констанция. — А мне показалось, у вас с маркизом немного другие отношения.

— Она меня абсолютно не боится, — абсолютно искренне признался маркиз, правда, придав своему тону немного шутливый оттенок.

— Но как же, если женщина утверждает, что она вольна в своем выборе, у вас должны возникнуть какие-то опасения на ее счет, — вставила графиня Лабрюйер.

— Нет, — засмеялась маркиза, — опасения могут возникнуть только у меня. Мой муж знает, я разборчива, а он не всегда проявляет хороший вкус.

— Я не совсем понял, что вы хотели сказать, маркиза? Вы вольныв своем выборе и не делаете его или же допускаете возможность измены?

— Неужели не понятно, я конечно же верна своему мужу] — воскликнула маркиза и маркиз Лагранж одобрительно посмотрел на нее.

— Но это только в том случае, — предупредительно поднял палец Анри, — если муж рядом с вами. А если вы одна, маркиза, что тогда?

— Извините, виконт, — проговорила Мадлен Ламартин, — но мне кажется, вы абсолютно не понимаете женщин. Вы не разбираетесь в ихдуше, не можете посмотреть на мир их глазами. То, что вам кажетсяпрекрасным, кажется нам уродливым — и наоборот.

— Я не согласен с вами, Мадлен, — Анри отставил недопитый бокал. — Женское тело всегда прекрасно, независимо от того, смотритна него мужчина или женщина. Это совершенство, созданное природой, поэтому его красота не подлежит обсуждению. Но мы немного отклонились от темы, — напомнил он, — вы не ответили на мой прямо поставленный вопрос, маркиза: так вы готовы изменить мужу, если окажетесь одна и вам представится великолепный случай для этого? Ну, допустим, никто не узнает об измене.

— Даже муж? — с улыбкой спросила маркиза.

— Ну конечно, в первую очередь он.

— Это волнует меня меньше всего, — беспечно махнула рукой маркиза Лагранж. — Я думаю, каждая женщина способна себе позволить маленькое приключение, особенно я. И самое главное для меня условие — чтобы никто раньше, чем я сама, не успел рассказать мужу об этом. Ведь если я признаюсь, он обязательно простит меня. Один раскаявшийся грешник дороже двух праведников, не так ли написано в святом писании?

— Я бы не переносила так смело слова писания на столь щекотливую область человеческих отношений, — воскликнула Констанция.

— Так что главное для меня, чтобы муж обо всем узнал только измоих уст, — маркиза громко засмеялась, а Мадлен с удивлением смотрела на эту полную женщину, чье лицо, до этого привлекательное, вдруг сделалось безобразным.

Складки ее тела ходили волнами от смеха. Маркиза внезапно смолкла и вновь улыбнулась. Вместо оскала хохота всем предстала очаровательная улыбка.

— Не верьте мне, а вы не верьте в первую очередь, — обратиласьона к Мадлен. — Я всего лишь шучу, а вы уж было подумали, я такая распутная?

Шутливая поначалу беседа принимала философский оборот и вряд ли кто из беседующих знал точный ответ на поставленный вопрос. В самом деле, одно, когда говоришь, что верна своему мужу, сидя рядом с ним, а другое — представить себе, что ты осталась одна и никто не узнает об измене. К тому же, если предложение исходило бы от столь очаровательного молодого человека как Анри.

— По-моему, мы все говорим немножко не то, что думаем. Но все равно, я, будучи абсолютно искренней, возьмусь утверждать, что любовь женщины — это прежде всего, верность и правдивость.

Мадлен говорила так убежденно, что можно было подумать, она и в самом деле так думает.

Маркиз подмигнул виконту. Тот сразу же бросил:

— А по-моему, женщина и верность — это понятия несовместимые. Во всяком случае, мне до сих пор не доводилось встречать ни одной женщины, способной сохранять верность своему мужу или возлюбленному. Ведь так, мадемуазель Аламбер? — он кивнул Констанции.

Той хоть и не приятно было это замечание, но она была вынуждена с ним согласиться.

— Да, виконт, но, конечно же, я не имею в виду себя. Все рассмеялись, с такой непосредственностью было сделано последнее добавление. Но всех удивил виконт Лабрюйер.Он добавил:

— И все-таки я верю в женскую верность, верю в любовь, пусть это и покажется некоторым из вас странным. Возможно, нет человека более убежденного в истинном существовании любви.

— Может быть, вы все-таки, виконт, объясните свою позицию? Я что-то не до конца понимаю вас, — сказала Констанция.

— Хорошо, я уточню. Я верю в очарование, с этим уж никто не сможет поспорить.

Мадлен, смеясь, опустила голову и, взяв в свои тонкие пальцы ножку бокала, повертела его. Искристое вино переливалось, отражая огоньки свечей.

— Ну вот и договорились, — рассмеялась Констанция, — слишком серьезно вы говорите о таких легкомысленных вещах, виконт. Сперва вы утверждаете, что любви не существует, а потом клянетесь, чтоединственный верите в нее.

По-моему, виконт искренен, — тихо проговорила Мадлен.

— А по-моему, некоторые сидящие за столом не совсем понимают, о чем идет разговор. Нужно знать виконта не один год, чтобы не верить его словам.

— А вы давно знакомы с ним? — Мадлен глянула на Констанцию, пытаясь определить, к ней ли обращен вопрос.

Это вновь позабавило маркизу, и она подавилась очередной порцией смеха, сделав вид, что закашлялась, слишком резво отпив глоток из бокала.

— Не будьте так строги, — наконец-то придя в себя, сказала маркиза. Так вы утверждаете, виконт, что верите в очарование?

— Да, женщины ангелы, — сказал Анри, складывая салфетку пополам. ^

— Ангелы, — рассмеялась Констанция, — вы, наверное, представляете себе женщин только в постели, а в хизни они не очень-то считаются с чужими чувствами.

Маркиз отложил прибор и отодвинул тарелку.

— Вы это правильно заметили, мадемуазель Аламбер, женщина в постели — всегда ангел, а вот самый кроткий мужчина может стать сущим дьяволом, — и не дожидаясь, пока засмеются остальные, сам задорно захохотал, чем привел в немалое замешательство старую графиню.

— А я с вами не соглашусь, — не очень-то уверенно сказала Мадлен.

— Я, может, не правильно выразил свою мысль, я ни в коем случае не хотел вас обидеть. Но дело в том, что мужчины, просыпаясь по утрам, часто обнаруживают, что обнимают самую обыкновенную женщину, а ведь ночью они были уверены, что к ним снизошел ангел.

— А вы согласны с маркизом? — Констанция требовательно посмотрела на виконта. Тот пожал плечами.

— Иногда и мне случалось испытывать подобное, правда, не часто. Обычно я покидаю своих возлюбленных еще до рассвета, когда они спят. Но могу сказать одно — я верю в любовь.

— Вы уверены в этом?! — изумилась маркиза Лагранж.

— Абсолютно.

— Я сомневаюсь.

— Но, с одной стороны, я верю, что люблю, а с другой — знаю, что 9то не так. Вера и сомнение питают меня — и это жизнь.

— По-моему, виконт, — улыбнулась Констанция, — вы верите в одно, когда находитесь здесь, в деревне, и совсем другое, когда находитесь в Париже.

Мадлен чувствовала, как пылают ее щеки, она избегала смотреть на виконта.

«Почему они так измываются надо мной? — думала женщина. — Или же я просто не привыкла к светским беседам и такие вопросы в норме? Но ведь здесь никто не говорил подобных вещей, пока не приехала мадемуазель Аламбер. Она красива и видно по ее лицу, что благородство — ее суть. Но откуда такая злоба, такое желание унизить?»

И тут Констанция привела ее в ужас своим следующим вопросом.

— Виконт, скажите пожалуйста, если бы у вас был выбор…

— Выбор это всегда хорошо, — вставил Анри.

— Так вот, если бы вы имели возможность выбора: с кем из женщин, сидящих здесь за столом, вы захотели провести ночь?

— Это чисто умозрительный вопрос или он имеет под собой реальную почву?

— Вы говорите, виконт, так, будто постель уже застлана.

— У вас, мадемуазель Аламбер, довольно изощренное любопытство. Я должен подумать, — и виконт принялся по очереди бесстыдно рассматривать сидевших за столом дам. Он скользнул взглядом по глубокому вырезу платья Констанции, потом перевел взгляд на Мадлен. Та, не зная куда деть руки, теребила край скатерти. А затем пристально и с улыбкой посмотрел на маркизу Лагранж.

Он даже открыл рот, чтобы произнести имя, как маркиз предупредительно поднял руку:

— Нет-нет, мадемуазель Аламбер, вы не правильно поставили вопрос, во всяком случае, я бы поставил его по-другому.

— И как?

— Что поделаешь, я эгоист, мадемуазель Аламбер, и во всем ищу свою выгоду. Если виконт назовет имя, то женщина все равно не сможет прийти к нему сама, а так я буду знать, стоит ли мне оставлять дверь в спальню на ночь приоткрытой.