— Нет, дорогая, она сама попросила меня об этом. Колетта сидела, задумавшись.

— Ты ни о чем не жалеешь, девочка?

— Если ты спрашиваешь о будущем ребенке, то нет. Хотя мне очень жаль, что его отец погиб.

— Тебе придется, Колетта, делать вид, будто ты любишь своего мужа, но помни, главное в жизни — настоящая любовь, о которой можно думать, спасаясь от всех невзгод. То, что у тебя было с Александром Шенье — это всего лишь детское увлечение, иллюзия любви. Ты еще найдешь себе подходящего любовника.

— Может быть, — пробормотала Колетта, — может быть, ты и права, Констанция, но виконта я буду помнить до конца своих дней.

Экипаж остановился у крыльца дома баронессы Дюамель.

Франсуаза сама спустилась встретить свою дочь. Колетта прятала свой взгляд, разговаривая с матерью, а вот Констанция любезно улыбалась, рассказывая о том, как скромно вела себя Колетта на похоронах виконта Лабрюйера.

ГЛАВА 12

Вскоре после гибели виконта Лабрюйера Констанцию Аламбер настигло еще одно страшное известие: управляющий имением Мато сообщил, что ее бабушка Эмилия, графиня Аламбер, умерла. Констанция тут же отправилась на север, укоряя себя за то, что в последнее время так редко писала графине.

Констанции казалось, что она не была в Мато целую вечность. И хотя здесь ничего не изменилось за годы ее отсутствия, на всем уже лежала какая-то печать отчуждения.

Женщина прошла по комнатам дворца, пытаясь вспомнить свое раннее детство, но все, что ей приходило на память, она знала со слов своей бабушки.

Нет ничего странного в том, что старые люди умирают, так уж устроен мир. Но в смерти графини Эмилии была заключена какая-то тайна, которая не давала Констанции покоя.

Управляющий рассказал Констанции, что графиня получила какое-то странное письмо, на конверте не стояло имени отправителя.

Прочитав его, старая женщина забеспокоилась и назавтра же одна отправилась пешком к холмам. Когда она не вернулась к обеду, слуги забеспокоились и сам управляющий направился на поиски. Графиню Аламбер нашли мертвой у самого подножия холма на опушке рощи. Лицо мертвой женщины выражало неописуемый ужас, хотя смерть была естественной, никаких следов насилия не было обнаружено.

Констанция пыталась уверить себя, что ее бабушке померещилось что-то ужасное, и это страшное видение посетило ее уже на границе между жизнью и смертью. Но все равно, такое предположение уже не могло полностью удовлетворить мадемуазель Аламбер, и женщина понимала, тайна гибели графини заставит еще

Не раз задуматься, вновь и вновь возвращаясь к ней.

Сколько потом ни искали злополучное письмо, его так и не нашли. Правда, горничная уверяла, что графиня Аламбет взяла его с собой, отправляясь к холмам, но девушка вспомнила об этом лишь перед самым отъездом Констанции, и мадемуазель Аламбер решила, что этим словам не стоит очень-то доверять. Скорее всего, так

Горничной хочется успокоить саму себя и объяснить необъяснимое.

Уже когда она собиралась в дорогу, у Констанции появилась соблазнительная мысль: а не остаться ли в Мато на несколько месяцев, пожить вдали от суеты столицы? Но женщина тут же поняла — возврата к прежней жизни нет. Пройдет день-другой, и станет невыносимо скучно.

Передав все дела управляющему, Констанция отправилась в путь. Нужно было спешить, ведь скоро должна состояться свадьба Колетты и шевалье де Мориво. А уж на ней-то Констанция собиралась непременно присутствовать.

По приезде в Париж, Шерлотта сообщила своей хозяйке, что несколько раз приходил Эмиль де Мориво и просил его принять, никак не желая верить, что мадемуазель находится в отъезде.

Констанция задумалась:

«Что ему может быть нужно от меня? Надеюсь, он не собирается мне мстить? Да и вряд ли ему что-нибудь уже известно, если только наивная Колетта не решила все рассказать ему до свадьбы. Но этого не может быть, Колетта очень хорошая ученица и не совершит опрометчивого поступка, не посоветовавшись со своей наставницей».

Лишь только вещи были распакованы и Констанция сменила платье, как явилась Шерлотта и доложила:

— Шевалье де Мориво вновь желает вас видеть.

— Что ж, не вижу причин, мешающих мне видеть его, пусть войдет.

— Слушаюсь, мадемуазель.

Констанция несколько мгновений раздумывала, в каком образе ей лучше всего встретить своего бывшего любовника Эмиля де Мориво. Можно было сесть у камина с книжкой и не сразу поднять голову, когда он войдет. Нет, это было бы слишком просто, и Эмиль вполне мог догадаться, представление устроено специально для него. Можно было взять в руки шитье и изобразить из себя этакую простоватую невинность, занявшись вышивкой. Но Констанция тут же сообразила, что у нее в доме не найдется ни одного начатого рукоделия.

А на лестнице уже послышались шаги, и мадемуазель Аламбер, взяв в руки первое попавшееся письмо, взяла его в руки и сделала вид, что читает.

«Так будет лучше, — подумала Констанция, — чужое письмо в руках человека всегда интригует, хочется узнать, а что же там написано, от кого оно? Ведь люди всегда желают, чтобы их друзья не имели от них никаких тайн».

Констанция поймала себя на том, что ее руки слегка дрожат и опустила локти на поручни кресла. В двери гостиной появился Эмиль де Мориво. Его взгляд казался растерянным, но в общем, шевалье сохранял достоинство.

Констанция, напуганная его появлением, сложила письмо и подсунула его под книгу.

— Я благодарен за то, что вы, мадемуазель, согласились меня принять, — начал Эмиль. На что Констанция мило улыбнулась.

— К чему так строго и официально, по-моему, мы долгое время обращались друг к другу на «ты».

— Рад видеть тебя, Констанция, — поправился Эмиль.

— К сожалению, Эмиль, не могу сказать того же о тебе.

— Завтра моя свадьба…

— Если ты, Эмиль, пришел пригласить меня, то приглашение я уже получила от баронессы Дюамель.

— Нет, я пришел попрощаться с тобой, Констанция.

— Неужели ты собрался уехать накануне своей свадьбы?

— Нет, но теперь моя жизнь изменится.

— Моя, Эмиль, изменилась с твоим уходом.

— Я не хотел бы ссориться.

— А я не хотела этого никогда — ни теперь, ни раньше.

— По-моему, ты, Констанция, еще не поняла, зачем я пришел к тебе.

Мадемуазель Аламбер горько усмехнулась:

— По-моему, Эмиль, ты хотел застать меня разбитой горем, страдающей, но тебе этого не удалось. Как видишь, я прекрасно себя чувствую, несмотря на все неприятности, выпавшие на мою долю.

— Ты просто хочешь казаться такой.

— Нет, я в самом деле, в какой-то мере счастлива. Все меньше и меньше нитей связывают меня с прежней жизнью и в этом есть, Эмиль, своя прелесть.

Эмиль де Мориво тяжело опустился в кресло и пристально посмотрел на свою бывшую любовницу, словно пытаясь проверить, не осталось ли в ней еще сострадания к нему. Но разобраться в мыслях женщины всегда сложно, особенно если они противоречивы.

Констанция и сама не могла бы сказать, чего она сейчас больше испытывает — ненависти или жалости.

— Я не ангел, — вздохнул Эмиль, — у меня множество пороков, но мне не хотелось бы, чтобы из-за меня страдала и ты, Констанция.

Женщина рассмеялась.

— Нет, Эмиль, ты уже заставил меня страдать, но все уже переболело, прошло и я рада, что осознание своих собственных пороков поможет тебе примириться с моими. Снисходительность — великолепная вещь.

— По-моему, у тебя слишком легкомысленный тон, Констанция, — возразил Эмиль.

— А что мне остается делать? Ведь ты не пожелал посоветоваться со мной, решая начать новую жизнь, и мне не оставалось ничего, как круто изменить свою.

Шевалье де Мориво вздохнул.

— И все же, Констанция, ничто не заставит меня забыться, будь это твой легкомысленный тон или молчаливое негодование. Гордость — вот единственное, что остается мне, гордость, а не снисходительность.

— Думай как хочешь, Эмиль, но все-таки ты был не прав.

— Нет, Констанция, я поступил правильно.

— Когда? — уточнила мадемуазель Аламбер.

— То время, которое я провел вместе с тобой, было минутами счастья.

— Я рада услышать это.

— В тебе, Констанция, такой прекрасной и благородной, я мечтал найти друга, любовницу, женщину, которая хранила бы свою и мою честь. Не станешь же ты отрицать, что я ошибался? Но разве я роптал, видя, что счастлива и ты? — Не только со мной, но и с другими .

— Констанция улыбнулась. — Тебе может показаться это странным, Эмиль, но когда мы были вместе, я не думала ни о ком другом. Это всего лишь светские условности заставляли меня надевать личину не очень-то разборчивой женщины.

— Я не об этом, Констанция.

— А о чем же?

— Я не так уж молод и наверное, в сердце каждого мужчины живет мечта о семье. В какой — то мере ты была моей женой, когда я после долгих дней забот и тревог иногда возвращался к тебе усталый и опустошенный. Я утешал себя мыслью, что мои привычки и вкусы, совершенно несхожие с твоими, не омрачают твоей беспечной молодости. Ты блистала повсюду, восхищая всех, я радовался твоей

Радости, твоя молодость делала и меня молодым.

Мадемуазель Аламбер барабанила пальцами по подлокотнику кресла. Она и не подозревала, что Эмиль способен на такие чувства, что оказывается, все время, пока они встречались, он мечтал о семье.

«Хотя, — подумала Констанция, — Эмиль, скорее всего, никогда так не думал и говорить об этом только для того, чтобы оправдаться».

— Если уж ты, Эмиль, решился заговорить о верности, о семье, то тебе не помешает выслушать и мое мнение на этот счет.

— Я слушаю, Констанция.

— Мои рассуждения могут показаться немного странными, Эмиль, ведь сама я не была замужем. Но со стороны всегда виднее. По-моему, ты просто путаешь отношения между мужчинами и женщинами, принятые в высшем свете, с тношениями, между простыми людьми. Прежде всего нужно знать сердце той, от которой зависит твое счастье. Страдания и горе ждут тебя, если у твоей жены нет интереса к заботам мужа, если она не утешает его в горькую минуту, если ее желания далеки от всего, во что она может вдохнуть жизнь, что она может осветить как бы лучами солнца.