— Ты чего-то боишься?

Она прислушалась к шуму водопада, к шороху деревьев. Но ее лошадь безмятежно щипала траву, над кустами порхали птицы и иногда, как серебряные молнии, из потока воды выпрыгивали на поверхность крупные рыбы, сверкая на солнце.

— Здесь очень много рыбы, — вдруг сказала девушка, — но ты, скорее всего, неопытный рыбак, если смог поймать всего лишь две.

— Да, я уже давно не ловил и честно признаться, забыл, как это делается.

— Ты говоришь, давно? А почему ты не ловил?

— Когда мой отец был еще жив, мы часто ходили с ним на этот ручей и вместе ловили форель. Вернее, я не ловил, а ходил по берегу, рыбу ловил отец и выбрасывал к моим ногам, а я складывал ее в корзину.

— Наверное, это было очень давно, ведь я часто бываю на этом ручье, но никогда не встречала тебя.

— А вот мне кажется, что я где-то тебя видел.

— И мне кажется, что мы когда-то с тобой встречались, — девушка пристально посмотрела в лицо парню, и тот даже немного смутился. — Подожди-подожди, сейчас я вспомню, где и когда я тебя видела.

И вдруг ее лицо из безмятежного стало напряженным и отстраненным.

— Что-то не так? — спросил Филипп.

— Да нет, но этого не может быть.

— Чего не может быть? — осведомился парень.

— Мы с тобой, скорее всего, никогда не виделись, — девушка улыбнулась. — Ведь я все время провожу дома и редко покидаю его.

— Странно, а вот мне сердце подсказывает, что я тебя когда-то видел, правда, ты, наверное, сильно изменилась.

— Нет-нет, — этого не может быть, навряд ли мы с тобой когда-либо встречались… Ты чувствуешь себя неловко, чего-то боишься? — вдруг поинтересовалась девушка.

— Да, я стою на чужой земле.

— Эта земля нашего рода, так что ничего не бойся.

— Земля Реньяров! — воскликнул Филипп, вскакивая на ноги, словно земля обжигала ему ступни. — Будьте прокляты, Реньяры! — громко сказал Филипп Абинье. — Они, они убили моего отца, — и он с ненавистью топнул ногой.

— Ты проклинаешь Реньяров, — задумчиво произнесла девушка, — значит, ты проклинаешь меня, ведь я Констанция Реньяр.

— Ты?! Нет, прости, — промолвил Филипп, — тебя я не проклинаю, ты спасла мне жизнь… И ты не такая как они, совсем не такая.

— Но ведь ты меня совсем не знаешь, я Констанция Реньяр, — и Констанция, приложив ладонь к груди, нежно провела пальцем по ложбинке, поглаживая крупную розовую жемчужину.

— Я должен ехать, — прикрыв глаза, сказал Филипп Абинье.

— Ты еще слаб, — возразила ему Констанция, — погоди, приди в себя. Если тебе неприятно, что я рядом с тобой, я уйду.

— Нет, погоди, — не открывая глаз, произнес Филипп и за руку удержал собиравшуюся было уйти Констанцию.

— Зачем, ведь ты ненавидишь меня, — сказала девушка.

— Нет, погоди, я не говорил этого.

— Но ведь я одна из Реньяров.

— А я Филипп Абинье, — отвечал ей парень.

— А я с самого начала знала, что ты Филипп Абинье, — тихо сказала девушка.

— Откуда?

— Я видела тебя однажды в церкви, мой кузен Виктор показал тебя.

— И что он сказал?

— Что ты наш враг.

— Так оно и есть, — сквозь зубы процедил Филипп.

— Но я запомнила эту встречу потому, что ты показался мне добрым и не таким, как мои братья.

— Я не добрый, — возразил Филипп Абинье, — я никогда не могу быть добрым для Реньяров.

— А для меня? — спросила девушка и уголки ее губ чуть-чуть дрогнули в улыбке.

— Ты спасла мне жизнь и ты совсем другая. Я не думал, что Реньяры бывают такими. Знаешь, Констанция, я с этого момента навсегда твой должник.

— Ты мне ничего не должен, я просто вытащила тебя из озера.

— Нет-нет, ты не понимаешь, — ты спасла мне жизнь и если в моем доме будет даже один, последний кусок хлеба, то половина его будет твоя.

Девушка молчала. Ей приятны были слова Филиппа, да и сам парень был хорош собой. Его глаза светились добротой, хотя он и говорил о зле, о наневисти, а ведь его вид внушал спокойствие и доверие.

Констанция бросила взгляд на бесполезные пистолеты.

— Это твое оружие? — вдруг спросил Филипп.

— Да, я всегда беру их с собой, когда покидаю дом.

— Зачем? Ты что, кого-то боишься? Ты думаешь, что на тебя кто-то нападет?

— Но ведь нас окружают враги, они ненавидят всех Реньяров.

— И конечно, самый страшный ваш враг — это я, Филипп Абинье.

— Ты совсем не страшный, хотя и хочешь меня напугать.

— Ты что, смогла бы выстрелить в меня, Констанция?

Девушка застенчиво улыбнулась.

— Не знаю, может быть и смогла бы, если бы ты вел себя по-другому.

— Это как? — Филипп прикоснулся кончиками своих пальцев к ее руке.

Но Констанция не выдернула руку, а второй ладонью накрыла пальцы Филиппа. Они так и сидели несколько минут, пытливо глядя в глаза друг другу. Им показалось, что они знают друг друга уже тысячу лет, их сердца переполняло неизвестное до сих пор чувство.

Парню и девушке казалось, что весь мир, все великолепие, созданное

Богом, сотворено специально для них, для этого дня, в который они не

Могли не встретиться.

— О чем ты думаешь? — первой нарушила молчание Констанция.

— О том, что ты очень красива. Мне еще никогда не приходилось видеть таких красивых девушек.

— И ты красивый, — улыбнувшись уголками ярко-красных губ ответила Констанция. — Только ты очень мокрый и похож на мокрого нахохлившегося воробья.

Филипп Абинье рассмеялся и тряхнул густой гривой волос.

— Да и ты вся мокрая.

Он посмотрел на маленькие ступни ног Констанции. Та немного смущенно тут же поджала ноги и накрыла мокрым подолом платья.

— Так о чем ты думал? — вдруг переспросила девушка.

— Я думал, что ведь мы с тобой могли и не встретиться. И если бы не моя рогатина, которая сломалась, я не свалился бы в ручей, а ты не спасла бы меня.

— Нет, ты обязательно, Филипп, должен был свалиться. Филипп, Филипп, Филипп… — как бы запоминая, прошептала Констанция, — какое красивое имя, такое простое и теплое, как вот этот камень, — она прикоснулась ладонью к нагретому солнцем серому камню.

— Констанция… — как завороженный произнес Филипп, — а твое имя — бурлящие струи вот этого ручья. Оно холодное и в то же время манящее, как вода.


Старый Гильом Реньяр все еще сидел в кресле у окна и смотрел на

Далекие холмы, за которыми скрылась его любимица. Тень клена медленно ползла по двору, пока не достигла, наконец, окна и не легла на дряблую руку старика.

Он посмотрел на небо.

— Да, скоро полдень, — прошептал он, — где же Констанция? Может с ней что-то случилось? — прошептал старик, с усилием, кряхтя поднялся с кресла и выглянул из окна во двор.

Он увидел своего среднего сына Жака, который прилаживал подпругу.

— Жак! — крикнул Гильом.

Тот сразу же поднял голову и улыбнулся отцу.

— Я слушаю тебя, отец.

— Констанция не возвращалась? — спросил Гильом, хотя прекрасно знал, что та не могла вернуться незамеченной, ведь он целое утро просидел у окна, вглядываясь в пустынную дорогу.

Да нет, отец, она как уехала с самого утра, так и не возвращалась.

— Слушай, Жак, возьми с собой двух людей и поезжай к ручью, мне что-то не нравится ее долгое отсутствие. Может, случилась беда, поторопись!

Жак пожал плечами.

— Да нет, что может с ней случиться на наших землях? Она уже взрослая девушка, а ты беспокоишься о ней, как будто она малый ребенок.

— Поторопись! — грозно сказал Гильом и ударил кулаком по подоконнику.

Жак знал, что спорить с отцом бесполезно. Если он что-нибудь вбил себе в голову, то не отвяжется, пока с ним не согласятся.

Да Жак и сам забеспокоился, ведь никогда раньше Констанция не исчезала из дому надолго.

— Хорошо, отец, я сейчас же отправляюсь к ручью. Но ты не беспокойся, она, скорее всего, сидит у ручья на своем любимом сером камне и любуется рыбами.

Но старика этот ответ явно не удовлетворил. Он все еще сильно волновался и не опустился в кресло до тех пор, пока не увидел своего сына в сопровождении двух людей, которые мчались по дороге к далеким холмам.

— И чего я так разволновался? — изумился Гильом, опускаясь в кресло.

Не зная, на чем сорвать злость и чем занять себя, Гильом стал громко звать кухарку.Наконец, он докричался, и испуганная женщина вошла в низкие двери.

— Обед уже стоит на столе? — закричал Гильом, ударяя кулаком по подлокотнику кресла.

— Так еще же не время, господин, — изумилась женщина.

— Он давно должен стоять на столе! — чувствуя свою не правоту, громко закричал Гильом Реньяр.

— Сейчас все будет исполнено, — засуетилась женщина.

Но Гильом вновь вернул ее.

— Обед подашь, когда вернется Констанция. И принеси из погреба хорошего вина, не прошлого урожая, а старого.

— Из черных бочек? — осведомилась кухарка.

— Да, именно из черных. И поставь на стол дорогие стаканы.

Кухарка боязливо прикрыла за собой дверь и пожала плечами. Она никак не могла взять в толк, чего хочет от нее хозяин и зачем к приезду Констанции сервировать стол так, как будто сегодня большой праздник. Тем более, Констанция не пила вина. Да и ни в одну из черных бочек еще не был вставлен кран.

Но потом кухарка нашла объяснение случившемуся. Со старым Гильомом в последние годы случались странности. То он начинал требовать, чтобы отыскали плащ, подбитый мехом куницы, который он сам распорядился отдать слугам, то начинал искать свои старые сапоги, давным — давно выброшенные, то теперь вот приказал подавать обед до полудня.

Кухарка спустилась в подвал. Там было сыро и холодно. Она посветила фонарем и увидела, что черные бочки заставлены так, что к ним не подобраться. И с абсолютно спокойной душой набрала кувшин обычного вина, успокаивая себя тем, что хозяин все равно скоро забудет про свой каприз. И когда она придет доложить, что стол накрыт, вновь набросится на нее, начнет ругаться и станет жаловаться, что у него нет никакого аппетита.