— Но мы с Тамарой охуительный дуэт. — С фальшиво печальным вздохом встала я.

Не торопясь пошли на выход и я, не удержавшись, спросила у спины чокнутой:

— Как Кир понял, что ты у меня?

— По запаху, — гоготнула Данка, прицокнув языком и повернув голову в профиль. — В период ухаживаний он мне парфюм задарил. Мне понравился, с тех пор не меняла. Хороший парфюм привлекает внимание без шума, а возле порога мы, оплакивая твою утраченную невинность, долго сидели и жакет я на полку бросила.

— Он реально хотел замочить дона гандона? — собственно, чего ради и спрашивала.

— Ты на Анохина посмотри. — Посоветовала Данка, откинув волосы назад и задерживаясь на лестничной площадке, чтобы идти рядом. — Вот живете вы, никого не трогаете, а этажом ниже под вами мужик, которому итак башку свернуть хотелось за то, что несущую стену едва не разломал и дом пополам не сложился, похоронив тебя, твою семью и еще десятки. Внезапно выясняется, что этот мудак до реанимации отпиздил жену свою, которую ты знаешь и уважаешь. Последняя капля. Будет Константин Юрич, сложив ручки, дальше спокойно сидеть? — Я отрицательно повела головой и она кивнула. — Вот и у меня сомнений не вызвало, когда Кир на мое бедро и руку посмотрел, хотя, я специально на свет не выходила и вообще внимание не провоцировала. Только не стоит Динь-Дон такого, совсем не стоит.

Вадим и Костя, курящие и внезапно уже ржущие у машин, терпеливо дожидались пока чумазые мы обменяемся новыми номерами, наообнимаемся и разойдемся по своим каретам.

— Так, чокнутая, — заговорщицки зашептала ей на ухо я, — если что пойдет наперекосяк, ты знаешь к кому обращаться. У меня один дядя федерал, второй депутат, бывший психиатр, а я граблю банки.

— А я королева трагичных сюжетных ходов. Могу наследственные фонды замутить, утопленницу организовать, могу бородача и тучную уборщицу, могу тучную уборщицу-бородача-утопленника, так что если что, ты тоже набирай.

Не хотелось расцеплять руки, хотелось уволочь ее в машину и никому не отдавать. Ей, видимо, тоже. Кое-как без слез распрощавшись и поклявшись друг другу писать длинные слезные письма про сосущих мышей и отправлять их клининг-службой, все же разошлись. Мужики на прощание пожимающие друг другу руки, отреагировали на это спокойно. Но во взглядах понимание, как иногда нелегко приходится. Взаимопонимание такое.

* * *

Синдром утопленника решил о себе напомнить — естественно, задержка. Ес-тес-твен-но, блять!

В первый же день отрицательный тест. При любом непонятном ощущении я мчалась в туалет и уговаривала свою матку излиться кровавыми слезами, но она меня игнорировала. На третий день задержки, когда с самого утра четыре теста разных фирм и разных партий единогласно уверяли меня, что овуляция успела раньше сперматозоидов Константина Юрьевича, паника чуть поулеглась. Четвертый день и паранойя вновь стала нарастать, но еще четыре теста в течении всего дня ее урезонили. На пятый день мне надоело паниковать и я записалась на завтра на УЗИ, давая своей матке последний шанс по мирному договориться. Собираясь в спальне и ожидая звонка Тимура, раздумывала под каким предлогом отпроситься у шефа на пару часов завтра, когда надобность в сим отпала.

В комнату зашел деловой Константин Юрьевич, разговаривающий по телефону и глядящий на меня, завершающую последние штрихи макияжа у зеркала, заявил абоненту:

— Кир, я после обеда приеду, наверное, пока не уверен. Да… Да. Не знаю, сам реши. И с этим тоже. Отлично. — Завершил звонок и скомандовал, — собирайся.

— Куда? Мне на работу. — Удивленно оглянулась я.

— Поедем, прогуляемся. — Ошарашил он, отклоняя входящий и став печатать кому-то сообщение. — Газ в палас, Андрюш.

— Как одеться-то? — спросила, с сомнением оглядывая свой деловой и почти завершенный прикид.

— Комфортно. На сегодня у тебя выходной. — Отправив сообщение, поднял взгляд на абсолютно растерявшуюся меня и повел бровью, заставляя прийти в себя и метнуться к гардеробу. Не люблю Медузу Горгону.

— Кость, ты чего это удумал? — запрыгивая в капри, несмело выглянула из-за двери я и едва не упала, когда он, сидя на краю постели и усердно тыкаясь в телефон, спокойно так уточнил:

— Сколько задержка?

— Да это просто стресс… — пробормотала, дрожащими пальцами оправляя топ и накидывая блейзер. Не глядя на него.

— Так сколько?

— Пятый день. — Выходя из гардеробной, негромко ответила я глядя на него. И прикусывая губу.

— Две недели, примерно. — Уголок губ его дернулся, и он посмотрел на меня, а то, что несмело в его глазах… Ну, точно я сука. И гореть мне в аду. Заслуженно.

— Тест отриц… — начала было, когда он усаживал меня в машину, за руль которой садился сам.

— Может, соврал. Надеюсь. — Тихо, но… Точно в аду.

В частной клинике нас уже ждали. Даже неудивительно.

Пока меня осматривала гинеколог, я себя почти не убеждала в том, что и без того всегда твердо знала — вообще это все не так делается. Ведь надо подготовиться, в том числе и морально, а я не готова быть матерью, абсолютно точно не готова. Гинеколог диагностировала отсутствие беременности и порекомендовала сдать анализы на гормоны. Я только вставала с кушетки, когда синдром утопленника внезапно закончился и я ощутила то, характерное, когда вот-вот понадобится затычка, и испытала непередаваемое облегчение. Ровно до того момента, когда переступила порог кабина и натолкнулась на взгляд светло-карих глаз.

Ожидающий. Не напряженный, а ожидающий положительного вердикта. Надеющийся.

Отрицательно повела головой.

Отвел взгляд. Прикрыл глаза и ресницы слегка дрогнули. Он так и не посмотрел на меня, когда встал, краткий шаг и прижал к себе.

А я вдруг поняла, что плачу.

Стояла в его объятиях, чувствовала учащенный стук его сердца, слышала усилием выровненное дыхание, ощущала тепло рук, которым хочется сжать крепче, стиснуть, а он себя подавляет.

Он надеялся. Он очень надеялся. Почти поверил. И отрицательный ответ оказался болезнен, хотя не показывал.

Я не знаю, что именно заставило слезы бежать по щекам. Я не хотела, не хочу и я обрадовалась. Пока не переступила порог. Пока не стояла тихо и неподвижно, уткнувшись лицом в его шею, мерно втягивая его запах. Чувствуя его сердцебиение. Дыхание. Объятия.

— А… — запнулся, кашлянул и негромко уточнил, — все в порядке? Ну, с… со всем?

— Нормально, просто гормональный сбой. — Сказала, а у самой резонанс от того, что я чувствовала и от ощущения его сердцебиения. Учащенного.

Молча из клиники, молча в машину и так же в молчании дорога.

— Кость, притормози, нужно поговорить, — устав от разрозненных мыслей, сбивающих саму себя с толку, попросила, выдыхая дым в окно.

Припарковался не сразу и дело было даже не в том, что удобного места на дороге не было, он понимал, о чем пойдет речь. Но первые мои слова, когда села полубоком на сидении, уверенно и твердо глядя на него, выдыхающего дым в окно, определенно были для него неожиданны, хоть и снова не показал:

— Я хочу от тебя детей, — правдиво и спокойно оповестила я. Головы не повернул, но эхо успокоения в золоте глаз мелькнуло. Так и думала. Ту мою реакцию в клинике вообще не так понял. — Кость, я хочу, просто… — замолчала, не находя нужных слов.

— Просто не сейчас, — приподнял уголок губ, кивая и глубоко затягиваясь. То самое чувство, когда понимаешь, что значит кошки на душе скребут… Повернул ко мне лицо и снова внутри мандраж, вот-вот готовый прорваться бессмысленными и бесполезными слезами. — Я понимаю, не дурак. Просто не сейчас. — Акценты в словах смещены, он давал гарантию, да, не сейчас, но это изменится. Он изменит.

Улыбнулся, поманил рукой и я вжалась лицом в его плечо, ощущая, как касается губами волос на темечке и тихим шепотом в кровь:

— Самое важное я уже услышал, остальное технические мелочи. — Негромкий смех в унисон. И мягко отстранил от себя, — так, Андрюш, пара вопросов о работе.

Да, той самой, где я как мартышка из анекдота, и умная и красивая и мне в обе стороны надо сразу, потому что мне и у Адиля дико интересно и у Мироныча ужасно нравится. И когда Константин Юрьевич задал вполне закономерный вопрос, я испытала муки выбора, ставшие еще больше мучительными, потому что командор напомнил, что его не устраивает то, что я работу приношу домой, стукаюсь о косяки, иногда падаю и ору, чтобы он хватал не меня а ноут или планшет в моих руках, от которых я ни на минуту не могла отвести взгляда. И мне надо выбирать что-то одно, потому что и Адиль и Тимофей заинтересованы в прытком холопе, сам Костя очень рад, что не познакомил меня с остальными (а я с замершим сердцем, трепетно глядя на отца-основателя, только робко заикнулась, что, может быть… но тут же заткнулась, когда на меня посмотрела Медуза Горгона), и мне нужно выбирать. Глядя, как меня перекашивает, улыбнулся и с садистским удовольствием добавил, что можно так не страдать, потому что работать мне у кого-то из них полгода, а потом Константин Юрьевич заберет холопа к себе в единоличное пользование, так как ему нужен помощник в работе с венчурным фондом, тоже легальным его проектом. Который вести будет он. Со мной. Меня перекосило и он довольно улыбнулся, приглаживая мои вставшие дыбом волосы. То самое чувство, когда плачешь от обожания, пытаясь раздавить в объятиях здорового мужика, терпеливо сносящего восторженную истерику. И довольно улыбающегося.

* * *

Остановилась я на Мироныче, тем более у него я делала больше работы, соответсвенно ему нужна была сильнее. С Адилем мы так же часто обедали и мне становилось грустно, потому что мне хотелось и к нему на работу. Вот она, рабочая полиаморность, надо все и сразу и как же мучительно, как это мучительно!..

Чокнутая вернулась в столицу, но на квартиру в моем доме ее не пустили (я подозреваю, что она и не очень-то для этого старалась, с таким-то засосом на ключице и блаженным выражением на чокнутом лице) и заставили жить в Вадимовских хоромах где-то возле центра. Она тоже вошла в рабочий ритм и виделись мы с ней нечасто буквально, но часто по телефонам.