Заезд в больницу, краткая заминка на КПП, когда охранник, мельком взглянув на предъявленную Костей ксиву, спешно нажимал кнопку, открывая шлагбаум.

Больница оцеплена. Несколько машин у приемного покоя, равномерно сосредоточенные люди по всей территории, куда дотягивался взгляд. Заметно подобравшиеся, когда Костя вышел из машины. Открыл дверь мне.

Снова больничные запахи. Ненавистные. Когда молча по тихим и пустым коридорам в сторону лифтов. Саня нажал на кнопку четвертого этажа и, кратко посмотрев мне в глаза, отрицательно повел головой, как только я качнулась к Анохину, с легким прищуром и обманчивым спокойствием смотрящего на табло, где последовательно сменялись цифры, пока лифт шел вверх.

Ночь царствовала за пределами больничных стен и в людях, снова рассредоточенных по всему коридору. Так же молчаливо и единовременно подобравшихся, когда Костя вышел из лифта, а мы шли за его плечом. И Саня жестко взял меня за руку, сильно переплел пальцы, настойчиво придвигая к себе. За себя.

Потому что в конце коридора, когда мы миновали пост с тихой, ничего не спросившей медсестрой, сосредоточенно глядящей в экран компьютера перед собой, началось движение.

Тихий скрип отворившейся двери вип-палаты из которой вышли двое.

Анохин, не сбавляя шага, только начал поворачивать голову в профиль, но тут же вновь посмотрел вперед после очень тихого, так, чтобы кроме Кости никто не услышал Саниного «уже», теснее и жестче сжавшего мою руку, рефлекторно попытавшуюся прервать это его движение.

Двигающиеся навстречу оба были в возрасте, оба выглядящие крайне солидно, но Костолом узнавался сразу. Хорошо за пятьдесят, косая сажень в расправленных плечах, твердый, уверенный шаг. Темные, с проседью волосы, зеленые глубоко посаженные глаза и узнаваемые черты в широком и огрубленном лице.

Человек за его плечом, лысоватый, худощавый и высокий, держащий подмышкой объемную черную папку, впился пристальным взглядом в Костю. Тонкие губы тронуты недовольством — слегка опустилсь уголки, а вот Костолом, напротив, глядя на Костю, неожиданно очень приятно улыбнулся.

— Наконец-то. — Оба остановились в шаге друг от друга и голос отца кронпринцев чистый, глубокий очень. Вкрадчивость интонаций, пробирающе серьезный взгляд без тени негативных эмоций, как будто действительно чаял увидеть, — ждал, весьма. Где же ты пропадал, дорогой мой человек?

— Рекрутов набирал. — Ровный, очень спокойный голос Кости.

— Успешно? — Одобрительно повел головой, слегка склоняя ее на бок и не моргая, глядя в лицо Анохина.

У Кости был шарм. Пленяющий внимание.

Здесь, у Костолома, был шарм просто крадущий это самое внимание. Ровными интонациями вначале и неуловимо насыщающимися чем-то к концу в каждом произносимым им слове. Тональность и тембр густые очень, насыщенные. Есть категории голосов, когда человек невольно вслушивается. Вот этот был из таких.

— В разработку Заурову дал. Через полторы недели на согласование подаст. — Снова спокойно, снова так ровно и спокойно от Константина Юрьевича.

— А с телефоном что? — Костолом вновь одобрительно кивнул и слегка приподнял брови.

— Сломался.

Костолом прицокнул языком, качая головой и мягко, располагающе улыбаясь.

— Я тебе сыновей доверил. — Отвел глаза, вынимая из кармана брюк пачку сигарет и задумчиво рассматривая ее. — Сыновей, бездетный мой друг. — Откинул крышку пачки крепкими пальцами и подал едва слышно хмыкнувшему Косте. — После похорон сразу следующие были бы. — Глядя как Анохин, в сухой благодарности кивнув, взял сигарету, тотчас щелкнул зажигалкой, поднося ее к его лицу. — Осознаешь? — держал огонь чуть дольше положенного, но затягивающийся Костя не кашлял. Костолом, вглядываясь в его глаза, усмехнулся и пламя потухло.

— Потому здесь. — Костя выдохнул дым в сторону, рассматривая сизые росчерки, тающие в воздухе.

— Костя-Костя… — протяжный вздох, откровенное сожаление, сквозящее в зеленых глазах и усталость в чуть приподнятом уголке губ, когда так искренне и при этом так спокойно такое страшное, — и убивать не хочу, а творишь херню совершенно. Дорогой мой человек, как же мне быть с тобой, не подскажешь?

— В твоем полном распоряжении, Жень.

И Костолом, глядя на него, кратко и негромко рассмеялся, пока тот вновь выдыхал дым в сторону и рассматривал его.

Он не был красив. Черты лица грубоватые, достаточно широкие и жесткие.

И с оттисками печати легкого безумия в живом, но каком-то излишне переменчивом блеске невыразимо насыщенных зеленью глаз.

Двойняшки похожи на него действительно и разительно при этом отличаются. Они унаследовали этот цвет глаз, правда, не настолько густой. Их черты лица тоньше, они почти точенные, какие-то ближе едва к не аристократическим. Линия губ совершенна, плюсом выдающиеся скулы и впалые щеки. Выстрелом на поражение их живой, разумный взгляд под теменью густых, темных ресниц. И контрольным — их фон спокойствия. Даже у Аркаши, частенько бывающим недовольным в момент нашего с ним тесного контакта при проживании на одной территории, но парадоксально, фон спокойствия. Нет, не так. Стабильности. Они оба, кронпринцы, эмоциональны, но за всплесками чувствуется адекватность, спокойная стабильность. Они сыновья Костомарова, это видно невооруженным глазом, но пошли в мать, очевидно.

Как очевидно и то, что я видела перед собой одного из самых харизматичных людей в своей жизни. В первый вечер знакомства с Костей мне пришла на ум фраза — преступный шарм. Нет. То была просто шарм. Мужской элегантный шарм, незаметно, но неумолимо похищающий внимание.

А здесь именно преступная харизма. Понимаешь, что это ненормально, что с этим человеком что-то не так, но не хочется отводить взгляд, непроизвольно наблюдаешь за ним и вслушиваешься в его голос.

Что-то знакомое было в нем. Нет, я совершенно точно его никогда не видела, но вот что-то в нем было мне знакомо, где-то я такое уже видела…

Ассоциативный ряд выстроился почти молниеносно: обаяние, харизма, жесткость и циничность, откровенное пренебрежение ценности чужой жизни на фоне импульсивности, бесконтрольные вспышки гнева, оставившие печати побоев на лице сына…

«… вспоминает о них редко и странно» супротив «сыновей доверил» — безответственность, как родителя…

«…проблемы с головой, не так как у тебя, а по-настоящему и отказывается это признавать»…

«Ремиссия в буйстве»…

Вспышкой цитаты в мыслях и холод в кончиках пальцев от осознания — он психопат.

Я видела таких в психушке. Это очень шаблонное представление, что такие люди наводят ужас. На самом деле нет, совсем нет, и именно в этом их безусловная опасность.

Истинные психопаты, как правило, люди запредельно харизматичные. У них очень живая мимика, непередаваемо гипнотический взгляд, непревзойденная склонность к манипулированию из-за черствости, и чрезвычайно хорошо осязаемая энергетика. Живая, полнокровная из-за их постоянной эмоциональной неустойчивости. Психопатия это полное отсутствие контроля и невозможность осознать, что он необходим.

Это очень живые люди, безусловно яркие, невероятно магнитящие внимание, весьма обаятельные, заставляющие вслушиваться в их речь и принимать ее сразу и на веру. Это не тираны и не деспоты, ни в коем разе, они просто верят в то, что говорят, полыхают этим, привлекают внимание и в этом их опасность.

В том, что нет контроля.

В том, что на них слетаются, как мотыльки на пламя. Бесконтрольное, могущее сжечь и делающее это. Не из-за злого умысла, ни в коем разе, а из-за отсутствия контроля, из-за его полной несостоятельности. Вот что такое психопатия. Вот почему психопаты чрезвычайно опасны. Они не несут зла умышленно, они живут секундой, они себя не контролируют, значит, и никогда не смогут понять, что заступили и пора остановиться.

Многие мировые лидеры, склоняющие массы в то, что сейчас считается постыдным, многие лидеры сектантов, да вообще многие, что управляют массами, их мнением, это психопаты в чистом виде. Берущие эти массы своей харизмой, живостью ума, эмоциональностью, среди них чрезвычайно редки случаи дефицита интеллекта, потому что, зачастую, это и есть сбой при интеллекте. Это его побочное действие. Страшнейшее из возможных, потому что, как правило, такие люди виртуозные манипуляторы.

Психопатия не так страшна, как крайняя форма патологии — безумие. Это случается, когда у психопата очень высокий интеллект и неспособность осознать ограничения из-за собственной нерушимой парадигмы, совершенно ничем не некорректируемой из-за выраженного эгоцентризма. Это называют собственной философией. По факту, это лезвие гильотины, а оно твердо и равнодушно.

Еще до того, как он произнес все последующее, я уже поняла, что передо мной руководитель хаоса. Он не мог быть никем другим, он есть его суть и воплощение. Безумие это не сумасшествие, здесь снова нужно отринуть шаблоны. Безумие это фатальный баг высшей формы интеллекта, когда он работает, но работает искривлено, не на созидание или разрушение, его это не интересует, он просто работает по собственным заданным параметрам:

— Завтра в двенадцать Колесников тебя с отчетами ждет. — Прицокнул языком Костолом, посмотрев на свой зазвонивший телефон и, вздохнув и качая головой, отклоняя входящий, сделал краткий жест и сухопарый мужчина за его плечом, торопливо зарылся в папке, выуживая несколько листов, скрепленных степлером и подавая их кивнувшему Косте. — Вот с этими отчетами. Я ему сказочку наплел, как у нас все чудесно, замечательно, как мы все друг друга любим, ратуем за мир во всем мире, прямо ватага хиппи и при этом даже травку не курим. Мазур сегодня чечетку перед ним отбил, посылая ему воздушные поцелуи, завтра ты с Зауровым будете с любовью на него смотреть и страстным танго это бред шлифовать так, чтобы ему понравилось, он поверил и перестал считать, что наше трыдец-шоу интереснее чем те, которые он по телевизору любит смотреть. Да что ж ты такой неугомонный… — снова отклонил вызов, с легким раздражением глядя в экран своего телефона. — В тринадцать тридцать поедешь к Демидову и его несушкам с оправданиями, дескать, заранее сожалеем, но ничего не знаем, а значит, нам не в чем признаваться и вообще пусть на хер идут всем своим курятником, пока мы пинка им для ускорения не дали. — Костолом стал что-то быстро печатать в телефоне и, приподняв бровь и кратко посмотрев на Костю, пролистывающего бумаги, обозначил, — но про на хер и ускорение не говори. Просто он тебе про Фому будет зачесывать, а ты ему про Ерему в урановых шахтах и вопросы спасения пингвинов в условиях глобального потепления, ну, в его стиле, то бишь идиотизм бессвязный какой-нибудь. Дальше. — Мужик за его плечом снова зарылся в папке, чтобы подать Косте очередные документы, на этот раз стопка была более внушительна. — Это наша подправленная статистика, потому что через два пятнадцать тебе с Котляровскими вопросы по распилу надо будет урегулировать. Я поднапрягся и регулировать будешь со своим дружком-недобоевиком наедине. Сделаете так, чтобы Котляровские не гавкали больше, разбрызгивая свои кислотные слюни на километры, и у меня душа была спокойна за передел по черноземью, нам Липецк, Курск и прочее не нужно, это мы для показательности работы и отбива заявки красуемся. По итогу вашего романтического обеда сербско-албанский коктейль фром хелл должен намордники на своих адских песиков накинуть, чтобы и нам откат пришел и они запредельно счастливы были что, вроде как, победили. Сам сообразишь, как этого мразиша к действиям с намордникам привести. Ах, да. Экс у них есть интересный, закинь удочку о переходе, цену предложишь в среднем диапазоне синяков. Там перспективный парнишка, а они его на эксах маринуют. Фамилия… Крылов, что ли…