Он заведен. Распален. Движения резкие, сильные, без намека на осторожность, не до этого сейчас, когда хочется. И хочется жестко.

Его рука из кармана, щелчок бляшки ремня, одновременно за волосы оттягивая мою голову от паха, пока справлялся с тканью, пока медленно проводил пальцами по стволу, и от этого так сложно было отвести взгляд. От длинных пальцев, неторопливо сжавших основание, а он с усмешкой глядя на меня, прикусившую зудящие губы, тихим безапелляционным приказом с переливами похоти и насмешки:

— Соси прощения. — И резко, но выверенной гранью болезненности за волосы к своему паху.

Усмехнулась и перехватила ствол, языком идя по нему ниже, касаясь чувствительной кожи, втягивая, вбирая в вакуум во рту, чуть касаясь зубами, осторожно и выверено, ощущая, как спирает дыхание от дрожи, коснувшейся его тела.

Медленно языком назад, снова по стволу, снова по нижней его части, дурея от его вкуса, и, подняв взгляд в его лицо, вернее дурея от его чуть приподнявшейся верхней губы. Полуоскал. Полухищный. Полудикий. Он очки не просто так не снимает, не хочет, чтобы видела… а я хочу…

Привстав, выбросила руку вверх, чтобы убрать ненужный барьер и неосознанный стон с моих губ, вновь ссаживаясь перед ним на колени и накрывая губами. Стон от степени плавлености золота в хищных, голодных глазах, от уровня голода в них, от запредельного удовольствия, когда сжал волосы грубее, подаваясь вперед бедрами, заставляя взять глубже… И тоже дурел, наблюдая, как ведет меня, стоящую перед ним на коленях, глядящую в его глаза и жадно берущую так, что сводило челюсть, но удерживающуюся, чтобы хоть на мгновение причинить ему сейчас дискомфорт, хотя все идет грубо, резко и откровенно.

Сжала до боли его ноги, прежде чем переставить руки, помогая себе ими. Вакуум во рту, отрицательная атмосфера и полностью контакт моих губ и языка с его телом, когда резко взяла глубже, застонав от упоительного в легкой болезненности натяжения волос, требующего взять еще глубже и еще сильнее сжать на нем пальцы, под его и без того сбивчивый от срыва дыхания, утробный, почти рычащий выдох. Но ему нужно было больше. Вот так, до срыва моего дыхания, до стонов, удерживая безумие в рамках болезненности, питающей голод, подстегивающий меня увеличить ритм, почти не справляясь со слюной, но это заводило его сильнее. Добавляло привкуса огня в кипящей, воющей и торжествующе бурлящей крови. Добавляло терпкости его вкусу, прогрессивно набирающему силу. Его вело передо мной и он не скрывал, задавал ритм, срываясь в дыхании от свидетельств что справлялась и справлялась жадно, открыто демонстрируя сколько приносит наслаждения натяжение его пальцев в волосах, даже когда уже ощутимо болезненно. Но это был срыв планки, заставляющий находиться за пределом своих возможностей в ритме, доводящего его до безумия. И его вкус становился еще более насыщенным. Он был упоительно близок к срыву. Судорога свела сильные пальцы в моих волосах почти одновременно с моим осознанием, что я теряю контроль и вот-вот подведу, что кислорода не хватает и адски болит не только горло и губы, что я хочу еще, хочу сжечь его, но силы на исходе. Отчаянии не успело оформиться, когда он отстранил от себя резко, рывком за волосы назад.

— Глаза закрой, — его глухой от срыва дыхания голос, когда сам сжал эрекцию. И в пару движений довел себя до срыва.

Резко откинул назад голову, ударившись о дверное полотно, но не заметив, потому что его сотрясала дрожь под сокрушительным финишем. Кончал. На лицо. Наблюдая сквозь ресницы и улыбаясь так, что не передать. Такого его я не знала и, держу пари, что мало кто видел. Если вообще видел. Опьяненного до беспредела и за него, с адским хаосом в глазах, откровенно ревущим наслаждением.

Почти не ошибся, почти всё ушло за мои разомкнутые, зудящие, припухшие губы. Почти. Только штрих спермы на скуле и его взгляд на этом. Призывно повел головой. Плавно, по хищному, не моргая и не отпуская это взглядом. За волосы потянул вверх, требуя встать быстрее. И я слабела, улыбаясь безумно, когда он слизывал горячим языком сперму с губ со скулы. Когда отстранялся, расслабив губы и на его языке, лежащим поверх нижней губы, я видела собранные им с моего лица белесые капли. Усмешка в плавленом золоте глаз и вновь требовательно пальцами в мои волосы, придвигая рассмеявшуюся меня к своему расслаблено улыбающемуся лицу, заставляя языком забирать капли и вновь сходить с ума от его вкуса и от поцелуя сопровождающего этот вкус. Пока не сошел без следа. А поцелуй глубже и еще откровеннее, хотя, казалось бы, куда уж дальше, но от бешенства внутри капля по внутренней стороне бедра, от удара вниз живота, от его рук, сжавших ягодицы до следов, от того, что вытворял языком с моим…

Сорванный выдох ему в улыбающиеся губы, когда почувствовала его ладонь, с нажимом идущую вверх от середины внутри бедра, собирающей капли.

— Течешь, — удовлетворенно, слизывая языком влагу со своего указательного пальца и уничтожая переливами вновь набирающей силу эротики, расцветающей янтарем в золотом мерцании глаз.

Слабо улыбнулась измученными губами и он резко и безапелляционно, одним движением развернул меня, впечатав спиной в дверь. Нагретую собой.

Опускался на колено передо мной медленно и неторопливо, не отпуская взглядом мои глаза. Присел, сжал мое левое колено и внезапно поднял так, чтобы смог перехватить за щиколотку.

И весь мир рухнул в кипящий ад, когда он медленно и с нажимом провел горячим языком по внешней стороне ступни, не отпуская взглядом глаза, не позволяя сделать того, чего так отчаянно хотелось — прервать зрительный контакт, чтобы отдаться ощущению перемежающей слабости, вспыхнувшей сразу и везде.

Усмехнулся. Удовлетворенно и с наслаждением. Перекинул мою ногу себе через плечо, за свою спину. Ногтями повел от моей поясницы до ягодиц, срывая полотенце с тела, придвигая к себе, к своему лицу. И неожиданно сплюнул в сторону. Это почти разрушило то непереносимое томление, если бы не последовавшее за этим движение его языка под неразомкнутыми улыбающимися губами. Если бы не сглотнул и еще раз не сделал тоже самое, взглядом предупреждая, что хотел коснуться этим самым языком меня, плотнее придвигая к себе, но только что поцеловал ногу, а стояла я на полу длительно…

Запустила пальцы в его волосы, сжимая челюсть до того самого предела, что вот-вот и сведет, вглядываясь в смеющееся золото глаз и сообщая взглядом, что все… просто все… для меня это все… Сглотнул еще раз, облизал губы, на мгновение прикрыв глаза, в которых мелькнуло нечто такое, что стоит дороже всех оргазмов… но, до конца распознать не дал подавшись вперед, одновременно чуть отводя за колено ногу на плече, разводя бедра шире и с нажимом провел языком, собирая влагу, вынуждая содрогнуться, ошибиться дыханием, тоже податься вперед и впиться руками в его плечи, потому что, когда нажал на самое чувствительное место языком, от горячего тока под кожей истребило все… Удержал. Лукаво улыбнувшись глазами. И руками резко прижал назад к двери, усиливая нажим языка, уходя им ниже и внезапно рывком насаживая на себя. На язык.

Я совсем не поняла, что ногтями прошила его кожу на плечах до крови, вообще не поняла ничего, убиваемая взрывом от чувства непереносимого огня разнесшегося из низа живота единовременно, сразу и везде, убивая пламенем рецепторы. И любую способность понимать… Да даже пытаться понять, когда снова рывком насадил на себя, прикрывая глаза и удовлетворенно вслушиваясь в мой сдавленный всхлип, когда изничтожало до молекул ощущение взрыва внутри.

Сорванный вдох, открыла глаза и, увидев то, что сотворила с его плечами испуганно отдернула руки, а он лишь улыбнулся, поднимаясь языком выше, создавая вакуум и действительно насилуя языком, жестко прижав к двери.

Увеличивал ритм и нажим прикосновений языком, жестче прижимая предплечья, улавливая мои непроизвольные движения, когда било разрядами, рожденными нажимом и движениями его языка. Улавливая эти движения тела, вел головой так, чтобы не прервать контакт, чтобы иметь возможность еще увеличить ритм, улыбаясь глазами, когда стоны с губ перестали уже даже отдаленно походить на его имя, которое кипело в крови, сжигающей сосуды все стремительнее. Последний, с трудом отвоеванный было выдох, но сорван, потому что все-таки накатило то, от чего я старательно уклонялась, а он жестче прижимал и сильнее касался.

Оргазм — это высшая степень удовольствия. Что со мной происходило там, у этой чертовой двери, охарактеризовать очень трудно. Нет, не разнесло, не разбило на миллиарды кусочков и прочее подобное.

Я просто внезапно перестала существовать. Меня просто не было, когда импульсы закоротили мозг настолько, что он внезапно отключился. Я совершенно не осознавала, что закричала, что сползла по дверному полотну, потому что судорога. Она не свела мышцы опорной ноги, она свела все тело, подыхающее от разрыва, от непереносимого наслаждения вспарывающего одновременно все и сразу. Душу, разум, тело, что в его удерживающих руках, в его губах, прикасающихся к виску, когда с моих губ кроме его имени ничего… когда во мне, кроме его имени, неистовым смерчем разносящим безжалостные мощнейшие удары тока сразу и везде, больше ничего не было.

Эта остаточная, совершенно неконтролируемая судорога, как только сознание начало проясняться… она сжимала мышцы почти до боли и каждый раз разные. Сжимала от остаточных импульсов не удовольствия, вовсе нет, от бескрайнего медленно сходящего наслаждения, которое пил поцелуем Костя. Очень осторожным, поверхностным, сразу отстраняясь, когда ощущал, что спазмом перехватывает так, что не могу вдохнуть. Удерживая в руках, оглаживая лицо, улыбаясь и отстраняясь, когда все вроде на спаде, но лишь бы не дискомфорт…

И я, глядя в его глаза, ощущая, как он стирает подушечками пальцев слезы, чувствовала, что такое любовь. Не та, героическая, из книг, а когда смотришь в глаза и не понимаешь, как жил без этого. Когда больно, но одновременно так, что понимаешь — не нужно мир менять, нужно самому просто остаться прежним, чтобы не происходило с этим миром… Не нужно ждать любви, просто нужно любить, вот так, не требуя взаимности и сходя с ума, когда она есть. Просто нужно быть.