— Рисуем скулы по мужскому типу, то есть линию вниз к подбородку. Слишком далеко! — Возмущенно простонал Алекс, перехватывая холеными пальцами Данкину кисть и направляя ее, — вот так, да. Теперь вот здесь нужна линия светлого корректора, так щеки будут выглядеть еще более впалым. У таких «качков» как Женя, они всегда выражены. Контуринг лба…

— Почти готово, — мурлыкнул Серж, отрисовывая галочку на моем лбу и тщательно ее растушевывая, — Даночка, контурируй серокоричневыми тенями внутренний угол глаз и крылья носа, чтобы брови ниже казались и этими же тенями уголки губ, — велел он, взяв две кисти и прищурено оглядывая мои брови.

— Только не как у таджика, — взмолилась я, поставив на паузу видео и тут же забыв в какую сторону пряжка ремня должна разворачиваться при шаге, с сомнением смотрела в зеркало, ибо родила царица в ночь…

Меня за час превратили в мужика. Ну, как, в мужика… в мужчинку. Смазливого. Они старались, как могли, но брутуальности мне придать не получилось. Потому, смыв контуринг с нижней трети лица, приклеили мне бороду в тон парику, но и она положения особо не спасла, ибо прежде на меня хотя бы умилиться можно было, а теперь без слез не взглянешь. Слез сочувствия.

Клей неприятно стягивал кожу, но по сравнению с предстоящим это была такая мелочь…

До закрытия клуба оставалось около двух часов. Я, сидя на заднем сидении машины стилистов, припаркованной со стороны черного хода, почесала бок, плотно обмотанный эластичным бинтом, стягивающим грудь под белой рубашкой на два размера больше моего, и смотрела, как Серж, деловито прохаживающийся вдоль стены клуба, вроде бы невзначай дернул ручку двери черного хода, она приоткрылась и я вышла и салона.

Разминулись с Сержем на середине дороги. Он, назидательно прошипев «не махай руками, тут нет мух» направился шустрее к ожидающему автомобилю.

Сердце стучало учащенно, дыхание тоже ускорено, а эластичный бинт, помимо груди еще и фиксирующий ребра, препятствовал растяжению межреберных промежутков, которого требовали усиленно работающие легкие. Но все это херня.

Шаг в скудно освященный длинный коридор. Шаг в неудобных черных мужских туфлях и наспех подшитых темных брюках. Шаг решительнее, сквозь отдаленно доносящиеся биты залов. Шаг в коридор, широкий, подсвеченный диодами холодного бело-голубого на потолке, заставляющего люминесцентно светить узоры на стенах.

Насчитала пятую от выхода дверь, комнату персонала. Бармен доложил, что она не запирается из-за численности штата, мало кто имеет ключи от шкафчиков, но основное — мало кто следит за униформой, да и кому она нужна? Белый верх, черный низ, а от заведения лишь жилетка с нашивкой, об остальном сами позаботьтесь, хотя денег, постоянно сменяющиеся владельцы клуба, срубали немерено. На шестом шкафчике улыбнулась удача — не заперт. На вешалке жилетка с бейджем, называющим меня противным именем Андрей.

Я, затянув хлястик жилетки на спине, бросила взгляд в зеркало в пол у входа. Огладила короткую бородку, думая, что могла бы без кастинга взять роль сатира, только копыт с рогами и лютней не хватает, в остальном очень даже.

Снова шаг сквозь арктический холод освещения широкого коридора. Потом кухня, горячий шумный цех, суета и мельтешение меж белых стен обложенных глянцем плитки. Невысокий порог и сквозь барные двусторонние двери в шум и неистовство зала.

Рейд ФСКН закончен, народу осталось достаточно много и большинство посетителей пришли к выводу, что можно расслабиться, во второй раз за вечер они едва ли придут. И расслаблялись. Так, будто в последний раз. Народа меньше, много меньше чем ранее. Это как вечерами на вписках, где на кухне остаются самые стойкие и, чаще всего, в гавно.

Мимо широкой, звездчатой формы неоновой стойки бара, и я уже почти дошла до части, где за узорчатой фальшстеной были туалеты, но меня перехватили за руку. Да что ж такое, блять…

Но испуг не успел набрать силу, потому что перехватил меня щуплый высокий жердь в официантской униформе. Чтобы перекричать музыку, склонился к моему уху и проорал:

— Ты тот новенький, да?

А чего теряться? Не отпуская обреченным взором фальшстену, я утвердительно закивала. И меня без обиняков поволокли к лестнице. Первой мыслью было подставить подножку и ринуться в туалеты. Мысль глупая, мне нельзя привлекать внимание. Желательно вообще ничье.

— Мне надо в туалет! — низким голосом запротестовала я, дотянувшись до его уха, но меня усерднее потащили к лестнице.

— Новенький, потом сходишь, у нас цейтнот полный! — орал жердь, прытко тягая меня прочь от флешки со сроком, — и какого Кондратия ты идешь в туалет для посетителей? Кристина должна была показать, где наш санузел, хотя, это же Кристина… новенький, давай живее! Зашиваемся по страшному, пойдешь мне помогать. Вот только наркоконтроль был, половина персонала сбежала вместе с посетителями! Думал, поспокойней будет, но нет ведь! Пошли, мне вип надо обслужить в срочном порядке, я нихера нигде не успеваю, сейчас подсобишь и дальше тусуйся на первом этаже!

Сопротивляться я прекратила, а то пращур клещей, резво тянущий меня за собой по лестнице, явно меня не отпустил бы, пока я там не подмахну ему тарелками. Хуй с тобой, я тебе и мазурку станцую, только подари носок свободы бедному Добби, а то ему минимум десятка светит. Топчан и шахматы… Вендиго, блять! Нет, теперь я хочу быть просто свободным эльфом, это же не так много!.. Ну, пожалуйста!..

— Что бы ты там не услышал и не увидел, — грозно начал жердь, протащив меня за собой на тихий коридор третьего этажа и останавливаясь у двери лифта для жратвы, доставая из широкой тумбы перед лифтом подносы, — изображаешь слепого, глухого и по возможности тупого, пока к тебе не обратятся, ясно? — предупредил он, быстро и точно располагая тарелки и чашки с кофе по двум подносам, предварительно впихнув подобострастно покивавшей мне пустой третий. — Делаешь все молча и оперативно, понятно? Вообще никаких реакций. Кроме своего дела ничего тебя интересовать не должно. И, просто для справки: если что-то, что ты услышишь, выйдет за пределы таких вот посиделок, то, как правило, распустившему язык потом не здоровится, понимаешь? — сурово сдвинув белесые брови, строго зыркнул на снова покивавшую меня. — Соберешь тарелки и мусор. Идешь по часовой стрелке от правого края, а я кофе и снедь метну вслед за тобой. — Побуравив меня взглядом и, кивнув самому себе, подхватил подносы и указал острым подбородком в сторону двери слева поодаль. — Ты, вроде, не тупой, завтра тоже приходи. Мне будешь помогать.

Ага, приду. Только дайте уйти.

Так как у долговязого были заняты руки, я только потянула пальцы к ручке, но дверь открылась и порог переступил мужик, разговаривающий по телефону.

Я задержала дыхание, чувствуя, как до боли морозится все внутри. Тот самый. Что у лестницы. Те же чуть вьющиеся короткие светло-русые волосы, почти с платиновым отливом. Те же очень четкие, тонкие и одновременно резкие черты лица. Тот же титанически спокойный взгляд насыщенной зелено-голубой прохлады под сенью темных ресниц.

Он остановился в проеме и, отведя трубку от уха, глядя на рефлекторно замершего жердя и окаменевшую меня, уставившуюся в косяк старательно тупыми глазами, произнес с тем же холодным спокойствием в интонациях, что царил в его глазах и всем его облике:

— У вас есть?.. Хотя, не надо. Самому однозначно быстрее.

Мы посторонились, освобождая ему проход и я, вслед за долговязым, вошла в просторное помещение.

Приглушенный рассеянный свет частых настенных бра. Посередине, под массивной витражной люстрой на широкой кольцевой планке, святящей мягкой тональностью, несмотря на красочность витражного плафона, находился большой стол из массива дерева, заставленный едой и выпивкой.

На креслах по кругу него около десятка человек. Четверка мужчин и пара девушек на широких кожаных диванах у окна в пол напротив входа. Мой взгляд по ним вскользь и снова мороз внутри — те самые девушки, что были у лестницы. Обе поглощены планшетами, нетбуками, мобильными гаджетами. Неслышно, отрывчато переговаривались с увлеченными тем же мужчинами, рядом с ними и между них, так же как и они не обращающих никакого внимания на тех, что были в креслах за столом.

Его, с одного конца венчал лысоватый толстячок, угрюмо глядящий в тарелку перед собой. Рядом с ним, по правую руку, сидел крепкий, рослый кавказец, который сейчас, едва заметно приподняв уголок губ и склонив голову, очень внимательно и крайне задумчиво смотрел на толстячка. Баг намба ту — именно этот кавказец помогал мне сохранить равновесие, когда я, против своей воли включившись в партию по боулингу, стремилась сбить его и молодого брюнета, успевшего меня подхватить на входе в клуб.

Чувствуя, что в горле пересохло, торопливо отвела от него взгляд. Жердь расставлял подносы на небольшом столе справа у входа и, накидав мне чистых посудин и приборов, сделав страшные глаза, кивнул на начало стола. Я живенько и при этом стараясь двигаться правдоподобно по мужски, подошла к ближайшему с правой стороны человеку, то есть тому самому депрессующему толстячку. Забирала у него тарелку, а жердь, уже расположившийся с другой стороны от него, ставил перед ним горячее.

— Может, она еще и заказала вашего начальника, Эдуард Иванович? — приподнимая смоляную бровь, с отдаленной тенью сочувствия в смеси с иронией глядя на грустного толстячка, все так же угрюмо смотрящего в стол, протяжно хмыкнул кавказец, откидываясь на кресле, чтобы я могла беспрепятственно забрать его использованные приборы, салфетки и обновить ему тарелку. — Чтобы предсказание наверняка сбылось, например.

Мужчины за столом рассмеялись. Негромко, спокойно, с эхом пресыщенного, но все же удовольствия. Мне стало не по себе.

— Зелимхан. — Негромко позвал смутно знакомый голос, и кавказец повернул лицо на обладателя голоса, сидящего в противоположном конце стола. С улыбкой в интонациях, поинтересовавшегося, — что за слабая конспирологическая алогическая теория? Где креатив, Зеля?