Утро и день были забиты работой. Сложной, но благодаря моему окружению, быстро становящейся любимой. Я половины не одупляла того, что надо делать и как это делать в реалиях этого мира, однако, благодаря поддержке Энди и Элджея, их перманентном энтузиазме и способности объяснять сложные моменты на сленге так, что становилось еще сложнее понять, но хотя бы весело, я все-таки влилась в ритм их бешеной пульсации.

Евгения — издевательство покруче Константина, поэтому из Жени я стала Джени.

В их апартаментах, в которых в основном происходил весь движ, потому что открытие офиса было только через полтора месяца, по утрам перманентно пахло джоинтом. Энди и Элджей начинали утро с хороших блантов. В перерывах кола и кофе, пицца и марьивановна под лиричные биты русских реперов — нереальных ниг по единогласному мнению Эла и Энди.

Когда ты длительно в контакте с нравящимися тебе людьми, ты невольно что-то от них перенимаешь. Я поняла это по жестикуляции. Непроизвольной. Начала дублировать озвученные цифры пальцами, безотчетно делала жесты, когда мне нужно было акцентировать на чем-то в моей речи внимание, да и интонации в целом стали выше, переливчатыми. Живыми.

Я была там, где мечтала быть с четырнадцати лет. Я занималась очень сложным для моего понимания делом, где каждый день все меняется, нужно все усваивать, чтобы быстро ориентироваться. Жизнь била ключом и даже не по голове. Мне кажется, я должна была быть счастливой, это естественно, это логично и правильно, когда мечты сбылись и ты в безумно сложной и постоянно меняющейся паутине бытия.

Если бы не одно но — мне ежедневно и до невыносимости нужен был хотя бы голос Кости. Низкий, густой, вроде бы всегда ровный. Я не названивала ему, не закидывала сообщениями, страдала молча и на исходе дня, когда мозг почти отключался и я нежилась в ванной, чтобы от кожи пахло лавандой, а не джоинтом, вот именно тогда, глядя в тонированную стеклянную стену за которой бурлил ярко живущий город, слушала голос Анохина по телефону и у меня под кожей было тепло. Мучительно расслабляющее, такое, что не понимала, что улыбаюсь от чувства, что именно сейчас все хорошо.

В квартиру я переехала к исходу второй недели. Трещала вечерком с чокнутой, готовя ужин, и с довольством гоготнула, когда Данка заявила, что она одарит меня своим божественным присутствием недельки через полторы. Мы распрощалась традиционно упомянув порочных мышей и я, все-таки не выдержав, послала смс Анохину, осведомляясь, когда мне можно будет подомогаться его по телефону.

Набрал почти сразу и я, поцеловав экран и счастливо попрыгав на месте, приняла звонок и скучающе так вопросила:

— Чем занят?

— Да вон, Спиди-гонщик в яму залетел и диск сломал. Смотрю, как варят. — В тон мне отозвался Костя.

— А чего сам не варишь, мастер на все руки?

— Не люблю. — Протяжно зевнул он. — Жарить люблю. Я узкоспециализированный кулинар.

— На ужин приедешь, мои творенья заценить, кулинар? — перевернув овощи на сковороде, ровным голосом и с тоской в сердце, спросила я, уже понимая и грустнея от того, что услышу. Но Анохин умел удивлять:

— Нет, немного задержусь. — Обыденным тоном отозвался он. — Ночью приеду.

Приехал. В третьем часу мне позвонила охрана с лобби и уточнила, знаю ли я и жду ли такого человека как Анохин Константин. Заверив охрану, что знаю и очень жду, подкидывая коленки до ушей со скоростью света дала круг восторженного почета по квартире и, нетерпеливо рванув на себя входную дверь, подперла косяк со скучающим видом. Слегка перекосило от непередаваемой радости, когда из коридора, со стороны лифтовой площадки донесся звук прибывшего на этаж лифта, оповещающий нас обоих, что он рядом.

И сжалась женское сердечко, когда он вступил в коридор, но разглядеть я его не могла из-за огромного роскошного веника.

— Привет, смотри, что нашел, — остановившись рядом и впихивая мне букет, произнес откуда-то из-за него родной голос, — надо тебе?

— А конфеты? — торопливо метнула будущий гербарий на широкий комод рядом с дверью, жадно глядя на улыбающегося Костю, всучившего мне шоколадку и с деланной укоризной в смеющихся глазах, произнесшего:

— Обижаешь, Андрюш.

Вглядываясь в янтарную роскошь цвета глаз, шагнула, обнимая и целуя его, чувствуя привкус карамели губ, уходящий сразу в кровь, насыщая ее сдержанной медовой горечью, напоминающей об исключительности. Вот таких моментов, когда так его не хватает и сейчас он рядом. С трудом отринула приступ отчаяния, когда, подхватив на руки, сообщил, что он только до утра, что ему нужно будет улетать, он всего на несколько часов, потому что очень… хочет дышать…

Смятые простыни, смешенное дыхание, снова диалоги без слов, и времени так мало, так ужасно мало. За окном уже светало, его джет уже готовили, а я никак не могла от него отодвинуться хотя бы на сантиметр расстояния, когда, казалось, что еще пара недель вот так, чисто по телефонам, эта целая вечность, а мне так нужно это его тепло. Рук, губ, глаз…

Ему тяжело уходить, когда я смотрю, потому реалистично изобразила, что сморило под утро, титаническими усилиями сдерживаясь, когда слышала, как он собирается. Ощущала, как осторожно целует в висок, и провыла в подушку, когда раздался щелчок замка входной двери.

Как и всегда, в период, когда чувствовала, что внутри нестабильна, окунулась с головой в работу.

Снова неделя в прежнем режиме, оставалась еще одна, но вечером в субботу все изменилось. Отпустив водителя, доставившего меня к дому, я только направилась к ступеням, как позади прозвучал знакомый женский голос:

— Никак не реагируй, просто иди в квартиру.

Внутри все заледенело. Едва не сбилась с шага, поднимаясь по ступеням, а со мной поравнялась Таша. В джинсах, кедах, простой футболке, с рюкзаком на плече и длинными светлыми прядями, перехваченными в косу, а на ее лице большие солнцезащитные очки.

Улыбнулись проходному и охране в лобби одновременно. Я забрала ключи и молча направилась к лифту, в котором ехали тоже в тишине, ибо камеры. Мой этаж, тоже камеры. Открыла дверь, пропустив сначала ее и лишь потом зашла сама. Хлопнула дверью, блокируя системой квартиру от любого вторжения извне и не глядя на нее, стремительно направившуюся в гостиную, сквозь зубы спросила:

— Полный пиздец, да?

— Не полный, за ними просто следят, пока идет проверка. Я, вроде как, уже на другую организацию работаю, мне перемещаться проще. — Качнула головой она, стаскивая парик и сеточку для волос. Перехватывая свои темные пряди резинкой, сосредоточенно вытаскивала из рюкзака какую-то херь. — И сейчас лучше находиться в городе, в котором есть друзья. Жень, сядь на диван, — вынула паспорт из рюкзака, пока я торопливо падала перед ней и, прищурено посмотрев в фото и на меня, разложила на низком столике рядом всякие приблуды для грима, — у нас через несколько часов самолет, мне нужно намалевать тебя так, чтобы ты была похожа вот на это, — сунула мне в руку паспорт, придерживая мою кисть, чтобы фото было рядом с моим лицом. Фотография вроде моя, но с жуткой прической, однако я успокоилась, завидев в распахнутом рюкзаке Таши сходный парик и огромные стрекозьи очки, которые были на моей/не моей фотографии.

— С Костоломом связано? — спросила едва размыкая губы, пока она быстро наносила контуринг, сверяясь фотографией.

— Со всем подряд. Уже не знают к чему приебаться, мрази. — Сдув прядь, упавшую ей на лицо, почти сквозь зубы выдала она.

Намалевала она меня быстро и профессионально, с фоткой убожества в паспорте я была очень схожа. Оставив телефон и свои настоящие документы в квартире, подхватила рюкзак с самым необходимым и вслед за ней прочь из квартиры к такси, что уже ожидало.

Далее долгие пробки, но успели аккурат к началу регистрации на рейс. Прошли без эксцессов и сидя в эконом-классе под завязку забитого самолета, я напряженно смотрела на нее, раз в сотый проверяющую молчащий кнопочный телефон.

Почти одиннадцать часов перелета под периодический детский плач, давящий на нервы сильнее неизвестности. Прилет, участие в классовой селекции, когда стоя в загоне для работяг и простых смертных, ожидали, пока все мажоры и буржуи из первого и бизнес-класса выйдут из самолета.

— Надо было джетом лететь, какой кошмар на регулярных рейсах, больше не будем так экономить. — Притворно возмущенно прошептала Ташка на ухо хрюкнувшей мне.

Снова утомительный регламент в шумном аэропорту и долгое ожидание у выхода из терминала, под мой дым сигареты и напряжение Таши, с кем-то перекидывающейся сообщениями.

Наконец, кивнув мне, торопливо затушившей недокуренную уже вторую сигарету, она направилась к стоянке такси в отдалении. Не особо заморачиваясь и не торгуясь назвала ближайшему подскочившему к нам бородатому толстячку неизвестный мне дотоле адрес и направилась вслед за ним к его машине.

— Что там? — спросила я, глядя на нее, сидящую рядом на заднем сидении и периодически поглядывающую назад.

— Пока тихо все, — неопределенно отозвалась Таша, раздраженно откинув длинную светлую прядь за спину и велев водителю быть расторопней.

Некоторое время ехали в тишине и Таша, напряженно прищурившись, внезапно вообще перестала отводить взгляд от заднего стекла.

Проследила за ее взглядом и натолкнулась на черный внедорожник без номеров, держащий дистанцию стабильно через несколько машин и на разных полосах, но не отстающий, несмотря на то, что Таша несколько раз изменила место назначения, урезав несколькими купюрами на подлокотнике только зачинающееся недовольство водителя, вынужденного порой разворачивать машину, чтобы поехать в противоположном направлении.

— Блять… — раздраженно выругалась она. Быстро набрала номер и, прижав телефон к уху, откинулась на сидении, прикрыв глаза. — Есть хвост, кто — не могу определить, тачка без номеров, стабильно идет следом, не наглеет, но вот-вот начнет, когда будут уверены, видимо. — Ей что-то ответили. Она, сглотнув, ответила утвердительно и, завершив звонок, неопределенно так посмотрела на меня, прикусывая губы. Затем назвала водителю, значительно напрягшемуся после ее звонка, адрес средненькой забегаловки не очень далеко от района, где была их квартира.