— Твои люди, Анохин, — возвращая ему вежливость в улыбке мягко перебил Игорь Александрович, — разнесли по твоему приказу Мстиславского, с которым вы при продаже холдинга договорились пятьдесят на пятьдесят, минуя местные органы управления и тех, кто должен быть в курсе реальной цены этой сделки. Меня не интересует, что именно вы не поделили, меня интересует то, что твои люди слили в ОБЭП доказательную базу минимум по восьми статьям анонимно, но при этом сделав информацию публичной, а что это влечет, я думаю, мы оба понимаем. И еще десятки людей, вынужденные работать по регламенту в таких случаях. Но этого тебе было мало, поэтому Мстиславского еще и пришибли нанесением ножевого Мазуру, и тут такая грызня началась. — Выудил их верхнего ящика стола прозрачную пепельницу, одновременно с Костей извлекая из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. Щелчок зажигалок почти одновременно у обоих и взгляд глаза в глаза друг другу тоже обманчиво спокойный. Игорь Александрович, выдохнув дым в сторону, строгой, тяжёлой интонацией резанул приподнявшего уголок губ и кивнувшего ему Костю. Вернее, попытался, — мне кажется, что глядя на красивый антураж, ты начал забывать реальное положение вещей, — Игорь Александрович сглотнул, стряхивая пепел и явно подавляя совсем иные слова при взгляде на спокойного Костю. Голос его стал тяжелее, жестче, и с той исключительной категории требовательной нотой, что слышится только у людей в особых погонах, оповестил, — так я тебе напомню: я — закон, а ты бандос, Рика. Так было всегда и будет. И, помнится мне, когда тебе сказали, как ты будешь жить и что ты будешь делать, ты согласился. Так что это сейчас за истерики, Константин Юрьевич? Корочки карман не оттягивают? Может, извлечь, раз ты их не чувствуешь?

Натяжение поводка. Есть такой вид поводков как удавка. При любом несоответствующем приказу движении питомца — краткое движение и она полностью оправдывает свое название. Споры среди владельцев о гуманности и допустимости такого вида воспитательных мер не утихают по сей день. Здесь, в этом кабинете, о воспитательных мерах не могло быть и речи. Несогласованное движение — удавка натянута. И Костя, глядя в темные глаза, кивает этому, затягиваясь сигаретой.

— Игорь Александрович, — стряхивая пепел в стекло, негромко произнёс Костя, поднимая на него глаза. — Разумеется, вы закон, и я осмелюсь тоже напомнить, что я никогда не ставил это под сомнение. Делал и буду делать то, что вы говорите. Сказали искать китайскую дурь, так я нашел больше половины и ищу дальше. Сказали заиметь влияние в Бородинском конгломерате и, пожалуйста, помимо тридцати четырех, у вас еще тридцать пятая сомнительная рука, пульс которой вы полностью контролируете через меня, взявшего все риски на себя и своих людей, благополучием которых вы меня шантажируете. Сказали терпеть Костомарова, так я терпел, несмотря на все его выходки. — Краткая затяжка, краткий выдох в сторону. Краткая улыбка в спокойных карих глазах. У обоих. — Я делаю все, что вы от меня требуете и поэтому очень странно без причины перекрывать мне кислород, — кивнул в мою сторону, все так же не отводя взгляда от немного прищурившегося Игоря Александровича, — и при этом ожидать от меня полной покорности с учетом того, что вы тотально контролируете. Через меня. У нас был уговор и я его помню, я помню, что будет, если я перестану подчиняться. Но и вам не стоит забывать, что у вас на цепи сторожевая порода, от которой требуется не только полное послушание, но и к ней нужно особое отношение. Я осознаю, что это, вероятнее всего, сейчас спровоцирует у вас приступ гнева, но мне нужно акцентировать на этом ваше внимание, потому, извините, однако впредь не путайте меня со своими безобидными мопсами. Я делаю больше них и при этом прошу от вас меньше.

— Костомарова терпел, говоришь? — снова кивнул Игорь Александрович, затушивая сигарету и расслаблено улыбаясь. Касаясь лезвием в глазах невозмутимого Кости:

— У него инсульт. Если бы это был я, то сделал бы это давно. Поводов, как и возможностей у меня было немало, и вы как никто другой знаете об этом, Игорь Александрович. Я просил вас трижды. Впервые, когда он до двухдневной комы довел своего младшего сына. Я просил вас, когда он убил свою жену. И вчера я тоже вас просил, обозначив причину. Я не считаю странным, что у человека, впадающего в ярость если муха мимо пролетает, случился инсульт, когда он узнал совсем не обрадовавшую его весть о своем старшем сыне. Честно говоря, я думал, что он и вовсе его убьет, вы же его знаете, для него в моменты гнева так несущественно, кто перед ним, даже если это его ребенок. Пусть несовершенный и совершеннолетний, но все же, первоочередное — это его родной сын, — Костя повел подбородком, отводя взгляд и протяжно, поверхностно выдыхая. Я тоже отвела взгляд, потому что, очевидно, что Игорь Александрович тоже был отцом и не у одного Кости был сейчас надет ошейник. Только Костя натягивал его так, что Игорь Александрович не ощущал, — я думаю, для вас уже не секрет, чем все завершилось тем вечером. Я думаю, что вы слышали о чем он говорил прежде чем мы разошлись. Я думаю, вы слышали, что было в его голосе, когда он сказал, что ему в моменты, когда он успокаивается… жить не просто тяжело, но и не хочется, потому что он в полной мере начинает осознавать, что именно едва не сделал. С собственными детьми. Я думаю, вы слышали. Прослушку в его кабинете ведь ставил я. По вашему приказу. Что вы от меня еще хотите, Игорь Александрович? Убивал я его? Нет. Повторюсь, вы слышали, чем закончился наш разговор. Вы слышали, что было в его голосе, когда его отпускать начало. Вы слышали тот момент, когда он понял, что дал в руки младшему сыну пистолет, вынуждая того убить своего старшего сына, и при этом осознавая, наконец, что сам меньше года назад убил их мать. Вы слышали, Игорь Александрович, о чем он говорил и что ему снится… на чем он зациклился. Что. Он. Осознал. — Чеканя последние слова. Едва ощутимо и делая на них акценты, когда у меня липкий пот в ладонях, утирающих влагу с лица, но не в силах утереть ту же влагу с нутра, а он тушил сигарету и спокойно смотрел в лицо человека, вглядывающегося в его глаза. — Я не прошу вас о многом, вы не хуже меня знаете, что происходит в первую пору после смертей таких как Костомаров. Я просто хочу вывезти жену на некоторое время из страны, Игорь Александрович, и я просил у вас двое суток для решения вопросов в Нью-Йорке. Я тоже живой и некоторые вещи меня могут подкосить, а делать этого сейчас нельзя. Нам с вами этого не нужно. Прошу, поймите меня.

— Сегодня вечером на два дня можешь уехать. — Спустя долгую паузу произнес Игорь Александрович, откидываясь в кресле, устало прикрыв глаза на секунду и кратким кивком позволяя Косте удалиться. Мы уже шли на выход, когда в спину донеслось ровное Игоря Александровича, — экспертиза Костомарова еще не готова, Константин Юрьевич. На всякий случай напомню, что бешеных псов отстреливают.

Костя, коснувшись дверной ручки и повернув голову в профиль, глядя в пол, тоже напомнил:

— У единственного бешеного пса сегодня похороны, Игорь Александрович.

Поворот дверной ручки, посторонился, пропуская меня, глядя на Игоря Александровича, но что было в его глазах, я не успела заметить, торопливо пересекая порог.

Обратно на выход, казалось, что намного быстрее, хотя мы не торопились. У здания уже были пять автомобилей. Тимур, глядя на нас, спускающихся по ступеням, открыл заднюю дверь моей машины, где сидела зевающая чокнутая, приветственно кивнувшая Косте, а моя охрана торопливо усаживалась в тачку сопровождения.

— Жихарев и Суханов? — спросила я у идущего рядом Кости, опустив голову и глядя в плитку, едва слышно, почти не шевеля губами в царстве ока Саурона.

— Они не найдут. Значит и не предъявят. — Ровно и так же тихо отозвался он, останавливаясь у Тимура и, чуть придержав за локоть меня, собирающуюся сесть в машину, — собери мне немного вещей, ночью вылетаем вместе.

Сдержала себя от того, чтобы с силой прикусить губу, глядя в его непроницаемое лицо и, кивнув, и вскользь коснувшись его холодных пальцев, села в салон.

* * *

Ночной перелет прошел без эксцессов. Я, развалившись на диване, нагло запихнула репку ему на бедро, старалась погрузиться в работу, глядя в экран планшета в своих руках и пытаясь не замечать, что именно иногда мелькает в светло-карих глазах, когда он смотрит в экран ноута, расположенного на подлокотнике, тоже пытаясь забыться в работе, но тоже терпел поражение.

В какой-то момент забылась тревожным сном, а после изумлённо так таращила глаза на Анохина, разбудившего меня на постели и, зевая, сообщающего, что идем на снижение.

Ранее утро в Нью-Йорском аэропорту было хмурое и накрапывал мелкий, холодный дождь. Костю «порадовали», что заказанная машина застряла в мертвой пробке и ждать ее не меньше часа, что его, разумеется, не устроило. И, так же разумеется, Константин Юрьевич нашел выход — такси. В виде вертолета.

Я, тихо охуевая после быстрой регистрации, смотрела на него, закинувшего сумку на плечо и, взяв меня за руку, тыкаясь в телефон, направляющегося на выход из аэропорта, возле которого уже ожидал автомобиль, чтобы отвезти нас в спецтерминал, где уже была подготовлена вертуха. Больше чем от сервиса, я охуела от цены — сто баксов. Всего. За то, что вместо часа-полтора езды по дорогам будет семь минут перелета. Мне нравится Нью-Йорк.

И понравился он еще больше с высоты птичьего полета. Ист сайд, Вест сайд, Мидтаун и нижний Манхеттен — финансовые эпицентры города, представленные каменно-стеклянными гигантами, выглядящими драгоценными камнями блистающими в лучах утреннего, пробивающего пасмурность, солнца. Смотрела на город, огромный, просто громадный город, в некоторых районах которого проживали от миллиона человек. Смотрела на Манхеттен, город в городе, как показатель человеческих амбиций, где при бешенстве налогов бизнес идет, экономика развивается. В нее инвестируют, ей доверяют. Семь минут полета, а я иногда забывала дышать глядя на все это урбанистическое и финансовое величие загнивающего Запада.