Младший кронпринц, которого ожидал Кир, чтобы отвезти его к жене и дочери, поднял на меня взгляд, вставая с пуфа. Изумрудное пламя в глазах ровное, как и у остальных, стоящих чуть поодаль и провожающих его, едущего к своей семье. Ровный, спокойный взгляд мне в глаза. Его сдавала только легкая бледность кожи.

— Спасибо. — Отозвался он, кратко и вежливо улыбнувшись. Прикрыл на мгновение глаза, когда перешагивал порог вслед за Киром и почувствовал мои пальцы вскользь и незаметно для остальных на своей кисти.

Саня выносливее. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Он отозвался положенной благодарностью на те же мои слова, сказанные ему там же, в коридоре, прежде чем я села на пуф, а Анохин сделал шаг вперед, чтобы присесть на корточки возле меня и отстранить мои пальцы, потянувшиеся к ремням танкеток. Саня отозвался ровнее, хотя, может, печати побоев на его лице, ставшие сегодня ярче и явно болезненнее, тому виной… Но я поняла, что нет, что у него разнос и неопределенность от случившего глубже, потому что Костя не отпустил его домой. Потому что, когда они пошли вдвоем курить, Костя попросил подготовить гостевую спальню. Потому что они сидели еще больше часа на кухне вдвоем в компании виски и коньяка. На самом деле, это жутко — видеть скорбь людей по тому, кто подарил им столько поводов для ненависти. Страшно, потому что по человечески, а человек помнит не только боль…

И пока они сидели на кухне, я утирала слезы, сжавшись калачиком на постели, думая, как это страшно, вот это чувство, что начинаешь лучше жить и при этом осознании внутри паршиво. Нет торжества и радости, и самый ужас в том, что этому нужно учить потомков… Горечи побед, потому что ты человек, и ты должен помнить все, а не только поводы для ненависти…

Два дня почти на автомате. Востроногий шеф как-то сбавлял обороты. Наверняка, все в курсе смерти Костолома. Данка, ювелирно точно дергающая меня на обед и интуитивно подстегивающая то серьезными, краткими и циничными репликами, то напоминанием, что мужикам в этом мире тяжелее и должны быть наготове брандспоинты и ружья, держала в равновесии меня, удерживающую в равновесии Анохина. Не приехавшего домой на вторую ночь и я идеально правдиво солгала ему по телефону, что да, я не беспокоюсь, я все понимаю, в их криминальном мире сейчас серьезные перестройки, я понимаю, что он зашивается.

На третий день были назначены похороны Костолома и утром этого третьего дня в аэропорту моя чокнутая провожала меня, которую через семь часов должны были встретить доверенные в аэропорту Джона Кеннеди. Данка едко, но смешно шутила о моем соревновании в красоте с египетскими мумиями. Шутила до тех пор, пока возле трапа на джет меня не перехватили два молодца с ксивами.

Эти два мужика самого серьезного вида, попросили пройти с ними в терминал, в небольшую комнатушку, где обычно держали снятых с рейса перед определением их в помещение, в котором мариновались всякие подозрительные личности, с которым служба безопасности могла разбираться от месяца и больше, в зависимости от того, насколько серьезны связи задержанного и как востребован гражданин государству.

Данка изобразила комплектующее от автомобиля, молчаливого Тимура и моих двоих охранников, хмуро переглянувшихся, но против красных корочек они были бессильны, пока меня на трансфере от аэропорта везли к терминалу. Все четверо одновременно подносили к ушам телефоны, глядя мне вслед.

Инспектор, только вошедший в комнатку, где меня вежливо попросили его подождать, принимая на ходу входящий вызов, так и не дойдя до стола, за которым сиротливо сидела я в компании своего рюкзачка и бутылки минералки, внезапно поменялся в лице и круто развернувшись на пятках, пошел по обратному маршруту, то бишь на выход.

— А… — только подала голос я, собираясь попросить свой телефон, отобранный у меня молодцами еще возле трапа, и оборвалась, грустно и с упреком посмотрев на захлопнувшуюся дверь.

Мрачно отпив воды, посмотрела в потолочную камеру, потом подергала обе двери. Не открылась и та, что вела в коридор со спецобезьянником, так сказать; и та, в кою вышел инспектор, но без пропуска, который надо прижимать к считывающей панели, мне в нее не выйти. В принципе, есть вариант, но мне нужен средненький ноут и пара проводков, хотя, если тут внутренняя сеть общая, то можно и без проводков… Беда была только в том, что в комнатушке были только стол, два стула и камера в потолке. Даже телефон предусмотрительно забрали, суки…

Скрестив ноги, сидя на стуле и стряхивая пепел в стикер, нагло взятый из блока на столе, пустила песьим хвостом карандаш между пальцев левой руки и, склонив голову, оценивающе смотрела на считывающую панель у выхода, думая, что надо почтить вниманием азы науки электриков. Через сеть, разумеется, не исключено, что смогу выебать систему, перехватив управление над такими локальными блокировками, а вот без доступа в сеть… надо стать электриком. Стена картонная почти, до проводков можно добраться тем же карандашом, что в пальцах и…

Звуковой сигнал, зеленой индикатор на панели и щелчок дверного замка — дверь открылась. Краткий взгляд на свой невозмутимый стопроцентный пропуск везде и всюду, терпеливо дожидающийся, пока затушу сигарету и, подхватив рюкзачок, торопливо направлюсь к нему, в окружении его людей. Не крестной семьи, а подчиненных, потому что он был сорван с похорон и сейчас, пересекая аэропорт за ним, молчаливым, на выход, в окружении бородатых джентльменов, создающих вокруг нас мертвую зону, я чувствовала расходящиеся от него волны бешенства.

Разумеется, в голове тысячи вопросов, как и в крови тысячи эмоций, значительно урезоненных, когда я заподозрила, куда именно стремительно ведет машину Константин Юрьевич. И когда он тормознул возле главного управления федеральной безопасности…

— Пошли. — Бросил кратко, покидая салон.

Направился к желто-рыжей огромной квадратной девятиэтажке, наводящей ступор даже своим строгим сдержанным фасадом. Кратким жестом упредив свое сопровождение покидать два черных автомобиля, остановившихся за нами, решительно направился ко входу.

Неожиданно, но скрип петель, когда потянул массивную дверь на себя и придержал ее для меня, неуверенно вступающей в широкий, полупустой холл, чем-то неумолимо схожий с московским метро. Простор помещения, мягкое освещение, облицовка стен и пола в уютный беж и теплый глянец коричневого. Но немноголюдно и все люди, сосредоточенно и в разные направления. Ни рамок, ни строжайшей охраны, лишь двое в форме рядом со входом, тут же утратившие интерес когда были предъявлены Анохинские корочки. Не глядя ни на кого, он направился к широкой лестнице через пару десятков метров от входа. Я, несмело озираясь, за ним шаг в шаг по лестнице. На втором этаже значительный контраст — потолки ниже, интерьер строже, бело-серый мрамор, людей в форме больше, открытые полукабинеты.

— У себя? — подойдя к ближайшему полукабинету, ровно спросил Анохин у нахмурено читающей его ксиву женщины.

— По какому вопро… — менторским тоном начала она, но Костя не дослушал. Резко повернулся вправо и пошел в сторону коридора в отдалении от полукабинетов.

Звук его мерных, твердых шагов в ритм с моим сердцем, бившимся странно ровно, когда я семенила за капо ди капи, убирающим во внутренний карман пиджака красные корочки и невозмутимо пересекающего рабочий шум отечественной обители зла.

Коридор узкий и тоже в том же стиле — низкие давящие потолки, облицовка серо-черным мрамором. Служители порядка почти через каждые десять метров, абсолютно безразличные к нам, направляющимся к хрому дверей лифтов. Кнопка восьмого этажа, электронное табло отсчитывает пролеты, пока я смотрела в ровный профиль Анохина. Абсолютно ровный. Лишь на мгновение тень раздражения в светло-карих глазах, когда лифт остановился и двери раздвинулись, открывая взору широкий коридор отделанный деревянными панелями, с тяжелыми занавесками явно из парчи на широких стрельчатых окнах и мягким ворсом темного ковра, устилающего длинный коридор с равно расположенными друг от друга массивами дверей, у которых висели таблички. Когда взгляд считывал имена и регалии властных властелинов, сидящих за этими стенами, сердце срывалось, но шаг был ровен. Шаг за Константином Юрьевичем, спокойно идущим по коридору. Явно не в первый раз. Шестая дверь нужная, и от регалий и фамилии властного властелина на табличке, мне едва не стало херово.

А Костя, игнорируя красивую девушку в форме, приподнявшуюся за широким столом при его появлении с закономерным вопросом, сразу пошел к двери справа от нее. Сразу внутрь и, повернув голову в профиль, требовательно повел подбородком, чтобы едва не седеющая я не отставала.

Переступая порог кабинета одного из известных лиц в управлении федеральной безопасности у меня заходилось сердце. Кабинет просторный, схожий с тем, что у Костолома. Множество забитых шкафов, атмосфера беспрекословной власти и единоличного закона. В отдалении напротив входа был широкий стол. Человек, венчающий его, немолодой, с высокими залысинами, тяжелым взглядом темных глаз, заостренным гладковыбритым лицом и знаками отличия на униформе.

Он, завершая звонок, глядя в лицо Анохина, кивнул на стул напротив стола миллиардным мгновением позже того, как Костя к нему направился, едва заметно тронув меня за кисть и поведя так, чтобы траектория моего движения окончилась в кресле напротив того, что займет он сам.

— Неожиданный визит, — сухо улыбнулся мужчина, вглядываясь буравчиками глаз в непроницаемое лицо Кости, спокойно глядящего ему в глаза, как только мы расположились в креслах, — хорошее воспитание подразумевает выработку привычки предупреждать о своих визитах, Константин Юрьевич. Мне сейчас позвонили снизу, Анохин, говорят, к вам. Прежде чем дать ответ, я пытался сообразить о ком речь, а если бы не сообразил, могло бы неловко получиться.

— Думаю, лукавите, Игорь Александрович, все вы сообразили. Еще в момент, когда я к Лубянке только подъезжал. — Вежливо улыбнулся Костя, не скрывая тени раздражения в светло-карих глазах. — В том числе и то, по какому именно вопросу я так невоспитанно неожиданно нанес визит. — Мягкое краткое ведение подбородком в сторону меня, не знающей куда деть руки и сцепившей их на скрещенных коленях, чтобы скрыть внутренний мандраж, тремором трогающий кончики пальцев, мысленно вознося благодарность Будде, потому что оба на меня не смотрели. — Касательно самого вопроса, не обессудьте, но буду краток, у меня нет ни сил ни желания на долгие пространственные диалоги, а ответственный за тонны воды при переговорах, сейчас находится на похоронах, которые вынужден пропускать я. Потому: Игорь Александрович, я решительно не понимаю причины такого лимита в перемещениях моих людей. Снимать с самолета, накладывать запрет на выезд в общей системе и заморозку на счета, — я потрясенно смотрела на внешне абсолютно невозмутимого Анохина, — с витиеватыми обоснованиями в виде подозрительных транзакций и…