Он подошел ко мне в коридоре во время обеда.

– Инна Александровна! Вы в столовую? Пойдемте вместе.

Я приросла к полу. Ткнула в него пальцем:

– Виктор Владимирович Козлов!

– Совершенно верно.

Мы знакомы лет пятнадцать. Что значит «знакомы»? Приветствуем друг друга при встрече, как люди много лет работающие в разных подразделениях, но на одном этаже. Если перекинулись когда-либо парой слов, то эти моменты в моей памяти не отложились.

В столовой мы загрузили подносы и сели за столик. У меня аппетита совершенно не было. Виктор Владимирович жевал с монотонностью барана. Склонился над тарелкой, предоставив мне на обозрение свою лысеющую макушку, и молча предавался процессу пищеварения. Менее всего он был похож на бабника, жуира и сокрушителя женских сердец. Скорее напоминал старую, побитую жизнью моль.

– Итак, – заговорила я, – жена ревнует вас ко мне? Уточняю: именно вас и лично ко мне?

Постаралась говорить спокойно, без ехидства. Но Виктор Владимирович, похоже, и не очень заботился оттенками моего голоса. Понуро кивнул и подвинул к себе тарелку с бифштексом.

– Но это же бред! – возмутилась я. – Хватит вам жевать! Объясните, как ей взбрело подобное в голову?

Он отложил вилку, но глаз не поднял:

– Ксюша увидела, как мы поздоровались.

– Что сделали?

– На Приморском бульваре, несколько месяцев назад. Мы гуляли, вы шли навстречу, кивнули мне и улыбнулись.

– Когда? Господи, да не важно когда! Что дальше? В постели нас застукала, письма перехватила? – горячилась я. – Поздоровались – чего, заметьте, не припоминаю, и потом?

– Все.

– Как все? Ваша Ксюша обрывает телефон и осыпает меня оскорблениями.

– Ей показалось, будто мы, – замялся Виктор Владимирович, – по-особому переглянулись… как тайные любовники.

– Ну, знаете! – Я задохнулась от негодования. – А если ей завтра покажется, что у меня в сумке бомба, она камнями в меня начнет швырять? Ваша жена здорова или больна на всю голову?

– Инна Александровна! Не горячитесь и, пожалуйста, извините! Я постараюсь сделать все возможное, чтобы звонки прекратились. – Виктор Владимирович набрался мужества и посмотрел мне в глаза.

– Сделайте милость! Уж постарайтесь!

Хотела еще прибавить пару грозных предупреждений, но осеклась – язык не повернулся угрожать этому человеку с выцветшими усталыми глазами.

Ничего у Виктора Владимировича не вышло. Ксюша продолжала звонить. Причем я стала понимать, что хватается она за телефонную трубку на пике припадка ревности. Извергнет проклятия, бросит трубку, порыдает и затихнет.

Я сама вслед за ее звонком набирала номер Козловых, убеждала рыдающую Ксению Михайловну:

– Клянусь всем самым дорогим! Родителями, мужем, ребенком! Ну не было у меня ничего с вашим мужем! Не было! Даже в мыслях!

– Как вы можете клясться ребенком? Для вас нет ничего святого!

Разговаривать с ней – все равно, что общаться со сломанным роботом, у которого все программы сгорели, кроме той, что утверждает: Инна Александровна – очень плохой человек, она – любовница моего мужа.

Брошенная мною в пылу, в запале фраза про бред и больную голову Ксении Михайловны постепенно превратилась в уверенность. Не мог нормальный, психически уравновешенный человек быть настолько непробиваемо упертым! Для нее не существовало аргументов, логики, доводов, клятв, уверений. Только слепая убежденность в неверности мужа, в коварности разлучницы и их (нашем) желании одурачить бедную страдалицу. А страдала она действительно отчаянно. Мои неприятности казались детскими невзгодами по сравнению с этим комком голых кровоточащих нервов. Мне было жаль ее до слез. А что делать?

Вызвала Виктора Владимировича на разговор. На том же месте, в столовой, в обед.

– Поймите! – невольно горячилась. – У вашей жены явное отклонение. Невроз, психоз, депрессия – не знаю, что! Ей нужно подлечиться. Ведь существуют таблетки, лекарства. Покажите ее специалистам по психике.

Он вяло жевал, словно пища вкуса не имела и процесс ее поглощения он выполняет механически.

– Ксюша всегда была ревнивой. Только в этот раз почему-то ее зацепило особенно сильно.

«Кого тут ревновать? – думала я. – Тебя? На тебя слепая и глухая инвалид первой группы не позарится. Ты сам-то на последней степени нервного истощения находишься. И жалко тебя, и досада берет: не мужик, а вяленый огурец».

– Виктор Владимирович! Но ведь надо что-то делать!

– Конечно, – ответил он с бодростью хронического неудачника. – Я с Ксюшей разговариваю, разубеждаю.

– Как именно?

– Говорю, что она ошибается, что я люблю только ее, а к вам, извините, никаких чувств не питаю.

– И после ваших слов она отчаивается еще больше? – Я уже примерно усвоила выкрутасы Ксюшиного больного ума.

– К сожалению. Но это временно! Вы не волнуйтесь и ради бога не судите строго…

Извинялся он постоянно. И виделись мы теперь регулярно – едва ли не каждый день вместе обедали. Вечером я с ненормальной женушкой общаюсь, на следующий день муженька уговариваю психиатру ее показать. Виктор Владимирович реагировал так, точно я Ксению Михайловну на пожизненное заключение в богадельню предлагаю сдать:

– Нет, нет, что вы! Она совершенно здорова. Просто склад характера. Ревность – естественное чувство. Разве ваш муж не ревнует вас?

– Хороший вопрос. Кстати, о моем муже. Он возвращается из рейса через две недели. И меня не радует открывающаяся перспектива. Я убеждаю вашу жену в собственной безгрешности, а вы будете моему мужу объяснять, что между нами ничего не было? Вот это настоящий сумасшедший дом! Увольте! Мужа не было в Одессе четыре месяца. Он мне доверяет, и справедливо, но ведь могут сомнения закрасться. Зачем нам это? Почему по милости придурочной, извините, Ксении должны невинные люди страдать?

– Что же мне делать? – замер со стаканом компота в руке Виктор Владимирович.

– Что хотите! Не желаете Ксению Михайловну к врачам вести – ваше право и решение. Но чтобы через неделю звонки прекратились! Или я подаю в суд за оскорбление чести и достоинства! Понятно? В конце концов, моему терпению, в отличие от вашего бесконечного, есть предел! Хоть на другой объект свою жену переключайте! Например, на Розу Ивановну из бухгалтерии. Ей не страшно, она скоро в Израиль уезжает. Но чтобы мой номер телефона был забыт! Иначе – суд!

До суда дело не дошло. Получилось гораздо хуже. Наши совместные с Виктором Владимировичем трапезы не остались незамеченными сослуживцами. Какая-то сволочь позвонила его жене, чтобы сообщить скандальную информацию. Добавила ведро воды в переполненную бочку безумия, и случилось несчастье.

У меня был отгул, мыла окна в квартире – генеральная уборка перед возвращением мужа. Хотела не подходить к телефону, но он не умолкал. Спустилась со стремянки, взяла трубку. Ксения Михайловна. Голос, против обычного, не надрывный, а глухой и отчаянный:

– Вот вы говорили «фактов нет, фактов нет»…

– И вдруг появились? – зло усмехнулась я.

– Всегда были, только теперь мне их сообщают посторонние.

– Что именно, позвольте спросить?

– Вы… вас так влечет друг к другу, что… на глазах у всех… каждый обеденный перерыв… вместе.

– Чушь собачья! То есть правда, – запуталась я, – мы только обедаем вместе… о вас говорим, как разубедить…

– Да вы очень старались! Но напрасно.

– Вы неправильно меня понимаете! Ну сколько можно повторять, что с вашим мужем меня ничего не связывает?

Я горячилась, она не слушала. Я замолчала и едва разобрала бормотание:

– …на этом свете не вышло. Я ухожу в другой мир и буду проклинать вас оттуда…

Ксения Михайловна не положила трубку на рычаг, а, очевидно, уронила. Мне слышалась какая-то возня и шорохи. Я надрывала голосовые связки, звала ее по имени, вопила «алло! алло!». Ответа не было.

Набрала служебный номер Виктора Владимировича:

– Срочно поезжайте домой! Ксения задумала плохое. Адрес! Продиктуйте мне свой адрес, вызову «скорую».

– Зачем сразу «скорую»? – сопротивлялся он.

– Очнитесь, вы! Олух замороженный! Ваша жена на тот свет собралась и уже, наверное, отправилась. Адрес!

Дома усидеть я не могла. Металась из угла в угол, точно по моей реальной вине несчастье могло случиться. Выскочила на улицу, поймала такси и назвала адрес Козловых.

Врачи «скорой» уже стояли у двери. На их звонок никто не отвечал.

– Надо взламывать! – сказала я.

– Вы – родственница? Под вашу ответственность?

– Родственница, – соврала я. – Скорее! Торопитесь!

У водителя «скорой» нашелся ломик, которым дверь ловко и быстро открыли.

Ксения Михайловна хотела отравиться. Собрала весь немалый хранившийся в доме запас лекарств и выпила. Ее спасло то, что началась рвота, да и врачи вовремя подоспели. Я пряталась в соседней комнате, боялась, как бы моя физиономия не вызвала новый нервный приступ. С ужасом смотрела на гору коробочек, баночек и блистеров от пилюль. Чудовищно! Человек одной ногой стоял в могиле!

Виктор Владимирович приехал, когда Ксению Михайловну готовились выносить в карету «скорой помощи». Впервые я увидела на его лице игру чувств и эмоций. Он страшно испугался за жену: покрылся пятнами, а глаза приобрели цвет и выразительность. Не позволил уложить жену на носилки:

– Нет, нет, вы можете уронить! Я сам!

Взял ее, обморочно бесчувственную, на руки и понес вниз.

К слову сказать, Ксения Михайловна была под стать своему блеклому мужу. Худенькая невзрачная пожилая девочка. Откуда в тщедушном тельце вулканы страстей?

Через несколько дней Ксению Михайловну из отделения токсикологии перевезли в другую больницу – психиатрическую. Поставили диагноз – шизофрения.

Виктор Владимирович, еще пуще посеревший от горя, делился со мной:

– Врачи говорят, что болезнь запущена. Надо было раньше обращаться. Но кто бы мог подумать?

«Я! – хотелось напомнить. – Я тебе сколько раз твердила, что у нее проблемы с психикой? А ты: ревность – черта характера! Вот едва и не потерял дорогого человека!»