Но больше всего маленькую Сабину очаровал ухоженный пестрый сад, куда они вышли через резные двухстворчатые двери, выполненные в мавританском стиле. Дом баронессы находился в центре шумного города, но в огороженном высокой стеной саду было на удивление тихо, лишь пение невидимых птиц услаждало слух. Аккуратная аллейка, окруженная с двух сторон фигурно подстриженными кустами самшита, вела к небольшому водоему с мозаичным дном, вокруг которого несли торжественную вахту белоснежные фигуры языческих божеств. Стояла середина лета, и упоительный воздух, казалось, был соткан из ароматов созревающих фруктов, сочной зелени и цветущего жасмина. Задрав голову, девочка шумно втянула в себя сладкие запахи и с наслаждением ахнула, подражая взрослым. Женщины засмеялись, а Сабина, позабыв о намерении вести себя сдержанно, высвободила руку и помчалась за красавицей-бабочкой, порхавшей над яркой цветочной клумбой. Агнесса воспользовалась этим, для того чтобы внести ясность в свои отношения с женой брата.

— Мадам Мадлен! Во избежание недоразумений между нами выскажусь сразу. Я очень любила своего брата — вашего мужа, — царствие небесное ему и всем рыцарям, погибшим в том ужасном походе на Константинополь. А эта зеленоглазая егоза, так похожая на Робера, уже запала мне в душу, — и она кивнула в сторону племянницы, которая успела поймать кузнечика и теперь пытливо глядела на него, — однако с вами я почти не знакома, а значит, не испытываю к вам каких-либо чувств, особенно родственных. Поэтому не ждите от меня нежностей. Но в остальном вы будете обеспечены. Я выделила несколько удобных комнат для вас и ваших слуг. Кстати, сколько их у вас?

— Двое: моя камеристка и няня Сабины, — опустив глаза, ответила Мадлен виновато: горести и лишения сделали ее робкой и покорной.

— Замечательно! Двух помощниц вам вполне достаточно, а учиться Сабина будет вместе с моей дочерью, которая старше ее всего на год. Вот и она!

Под надзором строгой няни в сад вошла девочка, похожая на куклу, и лицо Агнессы, мгновенно смягчившись, озарилось приветливой улыбкой. Поправив на дочери ярко-желтое, расшитое серебряными колокольчиками платьице, она весело крикнула племяннице:

— Сабина, познакомься со своей кузиной Аделаидой!

Подбежавшая малышка, одетая в застиранное и не раз перешитое платье, вопреки ожиданию даже не посмотрела на великолепный наряд сестры, а сразу заглянула ей в глаза. Аделаида посмотрела на полунищенское одеяние кузины, и ее личико поначалу сморщилось в брезгливой гримасе, но под пристальным зеленоглазым взглядом постепенно разгладилось, а после того, как Сабина неожиданно хмыкнула, и вовсе просияло улыбкой. Смех мгновенно растопил неловкость, и дочь хозяйки предложила своей новой подружке полюбоваться огромным кустом шиповника. Девочки умчались, и Агнесса облегченно выдохнула: они поладят.

***

Мадлен не обиделась на золовку, понимая, что в смерти брата, точнее в том, что тот сбежал из собственного дома, Агнесса винила прежде всего ее.

Мадлен родилась в многодетной семье бедного рыцаря, и у нее почти не было шансов выйти замуж за ровню. Но, не особо огорчаясь по этому поводу, она меланхолично плыла по течению, пока Робер — отважный рыцарь с мощным зарядом жизнелюбия — не пленился ее идеальной красотой. В порыве всепоглощающей страсти он решил жениться на Мадлен без всякого приданого, и родители невесты, посчитав это подарком Господа, немедленно сыграли свадьбу.

Однако шумные торжества быстро закончились, а вскоре улетучился и хмель новизны. Молодая хозяйка небольшого замка, затерянного среди густых лесов Шампани, впала в привычную томную задумчивость, и страстная влюбленность Робера стала гаснуть. Мадлен замечала, как его задорный смех, от которого, казалось, сотрясались стены дома, все чаще разбивался о ее рассеянную улыбку. Даже дочь, родившаяся через год, не помогла женщине привязать к себе деятельного супруга. Окончательно заскучав в собственном доме, Робер с облегчением ухватился за идею отправиться в новый военный поход на Восток[3]. Без сожаления заложив замок, рыцарь купил боевого коня и прочные доспехи и, нашив на левое плечо крест, умчался за новыми впечатлениями.

Оставшись без поддержки мужа, Мадлен, не обладавшая даже намеком на хозяйскую жилку, еще больше залезла в долги и окончательно запуталась. После известия о том, что Робер де Фруа погиб на стенах Константинополя, кредиторы безжалостно отобрали поместье, выставив вон его бывшую владелицу с малолетней дочерью. Агнесса же — воздай ей, милосердный Господь, за ее доброту! — узнав о злоключениях близких родственников, тут же пригласила их к себе.

Племянница золовке понравилась, и Мадлен обрадовалась этому. Пусть на нее саму обрушатся все проклятия мира, лишь бы дочь росла в достатке и, получив достойное воспитание, удачно вышла замуж. Успокоенная, женщина навсегда погрузилась в мир грез и молитв и тихо семенила во вдовьем покрывале между своей комнатой и маленькой часовней неподалеку от особняка.

***

Заметив странности непрактичной снохи, баронесса де Лонжер поняла, что отныне заботы о воспитании и будущем племянницы лягут на ее плечи. Но не смутилась, потому что искренне полюбила смышленую девочку и, держа слово, действительно не делала разницы между дочерью и Сабиной. Последняя легко выучила латынь и язык южан — lange d’oc[4], и читала на нем почти все свободное время. Не забывала баронесса и о языке своего детства — северном диалекте франкского — lange d’oil. Ведь неизвестно, за кого девочки выйдут замуж.

Вскоре они приступили к освоению тривиума, состоявшего из риторики, диалектики и грамматики, для чего баронесса, не скупясь, пригласила знаменитых монахов, прославившихся своей преподавательской деятельностью. Аделаида первое время капризничала, не желая учиться, но, увидев увлеченность и успехи кузины, постаралась не отставать от нее.

— Молодец, доченька! — похвалила ее Агнесса, зайдя однажды на урок в классную комнату. Она прослушала процитированный Аделаидой большой отрывок из «Энеиды» и приятно удивилась. — В награду за ваши успехи в учебе… Ведь ваши воспитанницы делают успехи, брат Анри?

— Несомненно, — улыбнулся одними глазами седовласый монах, — и они достойны поощрения.

— Мы совершим путешествие в Ним, где вы увидите изумляющий своими размерами римский акведук — Пон-дю-Гар, несущий воду в город.

Девочки, обожавшие подобные поездки, завизжали от восторга и закружились по комнате. Заметив, что наставник укоризненно покачивает головой, Сабина сразу же успокоилась, а вот Аделаида продолжала хлопать в ладоши. Столь необузданное поведение дочери живо напомнило Агнессе о покойном муже.

Своего Бертрана она встретила в Париже, вскоре после того, как Филипп Август приехал из Палестины[5]. Король вернулся очень больным, поэтому никаких торжеств не было, однако вассалы приезжали отовсюду, чтобы выразить верноподданнические чувства, а главное — разведать обстановку. Робер де Фруа был одним из таких визитеров. Недавно вступивший в наследство и теперь наслаждавшийся ролью хозяина — дело было задолго до его собственной женитьбы, — он решил показать младшей сестренке Париж. На одном из пиров в королевском дворце Робер быстро поладил с бароном де Лонжером, как неизменно ладил со всеми, и с жизнерадостным нахальством познакомил его со своей сестрой. Рассудительная красивая девочка с большими ореховыми глазами запала в душу немолодому Бертрану, и благодаря безудержному славословию Робера вопрос о браке вскоре был решен.

Через два года, достигнув пятнадцатилетнего возраста, Агнесса оказалась на незнакомом Юге и сразу же в него влюбилась. Особенно в Тулузу, опоясанную кольцом красноватых крепостных стен, словно девица нарядной лентой, и кокетливо жавшуюся к правому берегу Гаронны. Этот потрясающий город, выстроенный в центре южных торговых путей из розового камня, со своими соборами, высокими колокольнями, широкими площадями и благоухающими садами никого не оставлял равнодушным. Юная северянка также влюбилась в этот город-мечту, где они с мужем проводили зиму. Летом же барон и его жена переезжали в крепкий горный замок на юге Тулузского графства.

Разница в возрасте не помешала супругам установить между собой доверительные отношения, и постепенно Агнесса взяла бразды хозяйственного правления в свои руки. Бертран не возражал. У его жены была крепкая деловая хватка, и отныне, отправляясь в военные походы, он без страха оставлял замок и особняк в Тулузе на нее.

Двое их детей умерли еще в колыбели, но третий пережил опасное младенчество. Бертран души не чаял в кареглазой дочери и уже присматривал для нее женихов, но погиб, едва Аделаиде исполнилось три года, в Пиренеях во время обычного рейда под предводительством графа Тулузского: лошадь барона поскользнулась и вместе с седоком свалилась в пропасть.

Щепетильный Раймон Тулузский, чувствуя косвенную вину в смерти своего верного вассала, старательно помогал его вдове. И Агнесса окончательно обосновалась в столице графства, оставив замок, расположенный в горах, на попечении сенешаля. Благодаря своей смекалке и щедрым заботам графа баронесса значительно преумножила унаследованный капитал, так называемую вдовью долю[6], и зажила на широкую ногу. Когда закончился положенный траур, обожавшая светскую жизнь Агнесса вновь окунулась в вихрь развлечений и стала завсегдатаем знаменитых пиров в Нарбоннском замке[7].

Дух утонченной светской культуры, так называемой куртуазности, был в жизни знати основополагающим. Хотя почти все аристократы считали себя истинными католиками, они вполне лояльно и даже с любопытством относились к инакомыслящим, в том числе и к катарам. Тон задавал умный, красноречивый, обаятельный хозяин Тулузы — граф Раймон де Сен-Жиль, образованнейший человек своего времени.

Начитанная мадам де Лонжер также слыла тонкой ценительницей поэзии трубадуров и остроумной собеседницей, непринужденно дискутировавшей о литературе, архитектуре и даже философии, а ее подкупающее жизнелюбие и искрометный юмор служили украшением графских пиров.