— Что ты предлагаешь? — Вытащив из внушительной торбы несколько холщовых мешочков с крупами, солью, сушеными овощами и травами, Пьер вопросительно уставился на собеседника.

Перед отъездом Симон пообещал им десять ливров* награды — неслыханное богатство для нищих братьев, — если Габриэль поправится.

— Прошлой зимой в аббатстве Сен-Руф близ Авиньона я видел чудо-монаха. Он искусно врачует раны, особенно боевые. — Жан неторопливо продолжил: — Поговаривают, что он долгое время находился на Святой земле, где учился у знаменитых лекарей. На его счету сотни спасенных жизней. К нему за помощью обращались даже рыцари из ордена госпитальеров! Постарев, лекарь стал плохо переносить палестинскую жару и вернулся доживать свои дни в эту обитель. Но слава о его чудесных способностях разнеслась далеко за пределами аббатства. Я предлагаю поехать в Авиньон! Он ближе, да и раненому не придется трястись по горным перевалам. А главное — есть надежда, что тамошний лекарь ему поможет.

— Ты говоришь дело, — с воодушевлением поддержал его Пьер, помешивая варево длинной ложкой. — С утра поговорим с мессиром!

Но Ги де Монфор уже услышал их беседу. После перевязки он с помощью оруженосца вылез из телеги и, опираясь на костыль, решил немного размять затекшую здоровую ногу. Из повозки д’Эспри доносилось тихое постанывание и голоса монахов, бубнящих молитвы. Ги понимал: друг его брата не протянет долго. Стремясь избавиться от мучительных мыслей, де Монфор заковылял в противоположном направлении, где беседовали у костра жадно-находчивые монахи.

— О чудесном врачевателе верные сведения? — спросил у них Ги.

— Своими глазами видел, ваша милость, как он вылечил человека со вспоротым животом! — воскликнул Жан и перекрестился для убедительности.

— Решено! Сам-то я в Авиньон, принадлежащий графу Раймону, не сунусь, а вот вы вдвоем берите повозку с парочкой запасных мулов и утром поезжайте в аббатство… Как, ты говорил, оно называется?

— Обитель Святого Руфа.

— Вот-вот, туда. И торопитесь, не жалейте мулов. Я дам вам кошель с деньгами на дорогу. Если ваш лекарь-волшебник действительно вылечит Габриэля, вы получите вот этот перстень с рубином, — и Ги показал кольцо, надетое на его безымянный палец. Он искренне обрадовался возможности помочь рыцарю, преданно служившему его семье.

— Но д’Эспри ведь тоже воевал против Сен-Жилей… — на всякий случай напомнил дотошный монах, не отрывая взгляда от драгоценного камня, много лет украшавшего руку Амори.

— А вы не говорите о том, что он был приближенным барона Симона! Сейчас сам черт не разберет, кто за кого воюет! Особо любопытным скажете, что это раненый из свиты Раймона Молодого. Даст Бог ему выжить — выпутается! — отрезал Ги.

Сам он отправился на север, в свой родовой замок, ведь ехать в Ле Пюи ему было больше незачем. Рана на его бедре затянется в родных стенах и без докторов.

***

Чудо-старичок по имени Рено оказался весьма высоким и жилистым, с седыми волосами, стянутыми на затылке. Благодушное лицо, умный взгляд прищуренных глаз, приветливая улыбка внушали к нему безоговорочное доверие, а крупные ладони, которые он содержал в чистоте, казались белоснежными на фоне черной рясы. Для лечения больных в обители выделили отдельную комнату с большим окном, даже в ненастье пропускавшим достаточно света. Тут стоял крепко сколоченный прямоугольный стол, выскобленный добела. На него и положили раздетого рыцаря. Осмотрев страшные раны, лекарь без промедления приказал послушнику принести корыто, побольше горячей воды, крепкого вина и чистую ткань, а сам тем временем вытащил из железного сундучка необходимые инструменты, завернутые в выбеленный холст.

— Вовремя вы его привезли. — Ожидая послушника, Рено сосредоточенно прислушивался к дыханию раненого и, оттягивая веки, рассматривал его зрачки.

— Спешили! Ехали почти без остановок, даже по ночам. — Утомленный вид монахов подтверждал правдивость этих слов.

— Будете мне ассистировать. Когда я начну обрабатывать раны, рыцарь может очнуться от боли. Тогда нужно будет его придержать.

Вымыв по настоянию лекаря руки, братья Жан и Пьер приготовились ему помогать. Рено, орудуя в ране мудреными инструментами, удалил из нее гной, собрал осколки кости и совершил ряд других манипуляций, смысл которых остался неясным для стоявших рядом с ним монахов. Затем старик аккуратно, словно заправский портной, зашил рану вдоль уха, от виска до нижней скулы, и перебинтовал Габриэлю голову. Отверстие от стрелы было не столь опасным, но и с ним лекарь провозился довольно долго. К всеобщему облегчению, Габриэль во время операции так и не очнулся. Обмыв тело больного водой с винным уксусом, монахи перенесли его в келью Рено и отправились в часовню — помолиться за спасение едва теплившейся жизни.

— Где я? — еле слышно прохрипел наконец очнувшийся Габриэль, мутным взглядом изучая незнакомый низкий потолок.

— Воистину милостив Господь Всемогущий! — Осеняя себя крестным знамением, лекарь присел возле раненого. — Вы в обители Святого Руфа близ Авиньона.

— Авиньон? — Шевалье от напряжения закрыл глаза. — Почему Авиньон? Мы его захватили?

— Вам нельзя разговаривать, — предупредил его Рено, видя, какую боль причиняет раненому каждое произнесенное слово.

По обрывкам фраз, которые рыцарь бормотал в бреду, старик давно понял, что этот воин — приближенный Симона де Монфора. Но монаху было все равно: за свою долгую жизнь он лечил и арабов, и евреев, и греков. Все они были страждущими перед лицом Господа, который руками Рено облегчал их боль. Неожиданно вошедший брат Жан услышал вопрос рыцаря и замер в нерешительности в дверях кельи. Заметив это, лекарь ухмыльнулся:

— Не волнуйтесь, я его не выдам. Для меня он просто человек, которого я могу вылечить. Остальное не имеет значения. Подайте мне настойку со стола.

Напоив больного и дождавшись, когда тот уснет, Рено вышел на улицу, где застал шептавшихся монахов. Жан решительно приблизился к лекарю.

— Скажите, мы можем вернуться и передать родственникам шевалье радостную весть о его спасении?

— О, думаю, говорить об этом пока еще рано, прошло всего несколько дней!

Но Жану с Пьером не терпелось получить обещанную награду, и они решили отправляться в путь. Их гнала вперед не только жадность, но и боязнь, что тайна Габриэля откроется. К сожалению, монахи не пожелали идти пешком и, прихватив богатую повозку с мулами, спешно выехали в обратный путь. Больше их никто не видел.

Габриэль выздоравливал медленно. Его раны перестали гноиться и быстро зарубцовывались, сломанные челюсти, насколько мог судить Рено, заживали. Но рыцаря все еще мучили ужасные головные боли, от которых он часто терял сознание. Да и память его подводила: он путал события, имена, иногда рассуждал нелогично, а порой в его сознании и вовсе возникали причудливые образы. Но умелый монах не опустил рук. Целебными травяными настоями, рецепты которых Рено собирал всю свою долгую жизнь, он терпеливо отпаивал пациента. К Рождеству стало ясно: жизнь и рассудок рыцаря вне опасности, теперь ему надо окрепнуть.

— Скажите, чудесный спаситель, моя память восстановится или я так и буду барахтаться среди неясных образов? — Устроившись на скамье в монастырском саду рядом с Рено, шевалье с наслаждением вдыхал холодный воздух. В руках он теребил затейливо вышитый пояс, который недавно нашел среди своих вещей.

— К вечеру начнется дождь. — Рено смотрел на небо, обдумывая ответ. — Что же касается памяти… Бывает по-разному. Но вы молоды, и это главное! Молитесь чаще. Господь милосерден.

В конце зимы пришло письмо от Алисы де Монморанси. Видно, Жан с Пьером все же успели отправить весточку Ги, а тот при встрече сообщил новость матери. Алиса была очень рада, что Габриэль выжил; она писала ему о том, что осада Тулузы продолжается и она едет в Париж за пополнением. В этом послании не было ничего особенного, но тем не менее оно заставило шевалье встряхнуться, и в его больной голове все встало на место.

Рено не пожелал отпускать от себя интересного пациента. Ранение в голову, повлекшее за собой потерю памяти, медленный процесс ее восстановления, выяснение причин глубоких обмороков — любознательный лекарь сделал для себя много неожиданных открытий. Габриэль не возражал против того, чтобы за ним наблюдали, и продолжал жить в келье своего спасителя. Шевалье много читал. Пульсирующая головная боль часто мешала ему даже думать, но он с завидным упорством листал книги, хранившиеся в аббатстве. Да и Рено-молчун не допекал его расспросами. Однако теперь Габриэлю захотелось поделиться с монахом радостью, и, свернув в который раз перечитанное письмо, он блестящими глазами уставился на своего спасителя. Они сидели у зажженной свечи за столом, и монах натирал до блеска дорогие врачебные инструменты.

— Дорогой Рено, вы даже не представляете, как я счастлив! — воскликнул Габриэль.

— Получили хорошие вести от родных?

— Вести самые простые и письмо обычное, хоть и сердечное и ласковое. Но я наконец-то вспомнил главное!

— Вспомнили? — В выцветших глазах врачевателя зажглось профессиональное любопытство.

— О своей невесте. Я никак не мог восстановить в памяти, почему так резко уехал из Тулузы. Что произошло? И решил для себя, что накануне успел попросить руки любимой девушки у ее опекунши. Но, получив отказ, рассердился и уехал — с твердым намерением потребовать у Симона де Монфора свою долю за участие в войне, чтобы бросить деньги к ногам надменной баронессы.

— И?..

Шевалье взволнованно забегал по келье, однако монах поймал его за руку и осторожно, но настойчиво снова усадил на лавку.

— Спокойней, молодой человек, вам нельзя так волноваться.

— Я спокоен, — ответил Габриэль, не переставая улыбаться. — Я не успел сделать предложение Сабине! На радость или на беду, меня срочно вызвал к себе барон, не дав времени даже на то, чтобы как следует проститься с любимой. Так что все в порядке. Я сейчас же еду к ней!