– В половине первого ночи зазвонил телефон. Ты слышала?

Чтобы не смотреть в ее проницательные глаза, я отошла и налила себе кофе.

– Да, слышала.

– Я хотела взять трубку, но звонили наверняка Синклеру, и не стала подходить.

– Да... – Я вернулась к столу с полной чашкой. – Он... он часто так поступает?

– О, случается. – Бабушка принялась разбирать счета. Мне показалось, что в душе она переживает не меньше, чем я. – У Синклера очень насыщенная жизнь, и потом, эта его работа... она отнимает у него много времени. Лучше бы сидел в конторе с девяти до пяти.

– Ну конечно. – Кофе оказался горячим и крепким, и мое оцепенение немного спало. Осмелев, я добавила: – Но может, звонила его подруга?

Бабушка вскинула голову, но только пожала плечами:

– Да, не исключено.

Я положила руки на стол и с беспечным видом продолжала:

– Я думаю, у него их полным-полно. Более красивого парня в жизни не встречала. Он часто приводит девушек домой? Ты их не видела?

– Случалось, когда я бывала в Лондоне... например, если мы вместе обедали, ходили в театр или куда-нибудь еще.

– Скажи, он ни на ком не собирается жениться?

– Откуда мне знать? – Ее голос прозвучал холодно, почти отрешенно. – В Лондоне он ведет совершенно другую жизнь... Не то что здесь. «Элви» для Синклера вроде дома отдыха... он просто бездельничает. Мне кажется, он с удовольствием отдыхает от всех этих вечеринок и приемов.

– Значит, он пока ни на кого не положил глаз? Не нашел ту, которая тебе нравится?

Бабушка отложила в сторону бумаги.

– Есть одна. – Она сняла очки и задумчиво поглядела в окно – туда, где за садом искрилось голубое спокойное озеро и сияло солнце, предвещавшее еще один восхитительный осенний день. – Он встретил ее в Швейцарии, где катался на лыжах. Думаю, когда они вернулись в Лондон, то часто встречались.

– Катался на лыжах? – переспросила я. – Это ее фотографию ты мне присылала?

– Фотографию? Ну да... Это было под Новый год, в Зерманне. Кажется, она участвовала в каких-то соревнованиях, чуть ли не международных...

– Она, должно быть, хорошо катается.

– О да. Она очень знаменитая.

– Ты видела ее?

– Да. Синклер пришел с ней в «Коннот» пообедать, а я в то лето жила в Лондоне... Прелестная девушка.

Я взяла тост и принялась намазывать его маслом.

– А как ее зовут?

– Тесса Фарадей... Ты наверняка слышала о ней.

О ней я действительно слышала, только не в том смысле, в каком думала бабушка. Я посмотрела на аппетитный бутерброд и вдруг почувствовала, что меня тошнит.

После завтрака я поднялась к себе, достала папку с фотографиями и вытащила ту, о которой упоминала бабушка. На этом снимке Синклер стоит в обнимку с хорошенькой спутницей, которую я спрятала, прикрыв другими фотографиями.

Но теперь меня интересовала только Тереза. Я увидела смеющуюся стройную девушку с темными глазами и пышными волосами, перехваченными повязкой. В маленьких ушках сверкали массивные золотые кольца. Ей очень шел бархатный брючный костюм, украшенный вышивкой. Тереза доверчиво прижималась к Синклеру. Они буквально утопали в разноцветном конфетти и серпантине. Судя по фотографии, девушка была без ума от Синклера, и, когда я вспоминала несчастный голос в телефонной трубке, мне стало страшно за нее.

Тот факт, что Синклер помчался на юг, вероятнее всего к Терезе, по идее, должен был меня успокоить, но этого не произошло. Кузен уехал так поспешно, не поставив в известность ни бабушку, ни меня... Невольно я вспомнила, как цинично он отозвался о Гибсоне, когда обсуждали с бабушкой судьбу старого егеря, и все же я тогда подсознательно искала предлог для оправдания Синклера.

Но теперь ситуация усложнилась, и я была обязана взглянуть правде в лицо. Сознание сразу подсказало нужное слово – «безжалостный». К простым людям Синклер относится без всякой жалости, но, переживая за бедную незнакомую девушку, я очень надеялась, что он хотя бы сейчас проявит сострадание.

Мои невеселые размышления прервал раздавшийся из холла голос бабушки:

– Джейн!

Я поспешно закрыла папку, положила ее на туалетный столик и выскочила на лестничную площадку.

– Да?

– Какие у тебя на сегодня планы?

Спустившись на несколько ступенек вниз, я ответила:

– Хочу прогуляться по магазинам. Если не куплю свитер, то умру от холода.

– А куда ты собираешься пойти?

– В Кепл-Бридж.

– Дорогая, в Кепл-Бридж ты ничего не купишь.

– Думаю, какой-нибудь свитер там найдется.

– Мне надо ехать в Инвернесс на заседание правления больницы. Могу захватить тебя с собой.

– Не беспокойся, Дэвид Стюарт поможет мне. Я отдала ему отцовские доллары, чтобы он их обменял. Потом, он обещал угостить меня ленчем.

– О, очень мило с его стороны... но как ты доберешься до Кепл-Бридж?

– Сяду на автобус. Миссис Ламли говорит, что он останавливается у нас каждый час.

– Ну, как знаешь, – с сомнением в голосе сдалась бабушка. Опершись одной рукой о перила, она сняла очки и внимательно взглянула на меня из-под нахмуренных тонко изогнутых бровей. – У тебя усталый вид, Джейн. Вчерашний поход да еще перелет явно сказались на тебе.

– Не совсем. Поход мне понравился.

– Я должна была попросить Синклера, чтобы он отложил его на денек-другой.

– Но день выдался такой чудесный!

– Пожалуй, ты права... Постой, за завтраком ты почти ничего не ела!

– Утром я всегда мало ем, честное слово.

– Не отказывайся от угощения Дэвида... – Бабушка повернулась к двери, но внезапно остановилась и спросила: – Джейн, коли ты собралась за покупками, давай я их оплачу? Тебе и в самом деле надо приобрести что-то теплое.

Я не могла удержаться, чтобы не подтрунить над верной себе бабушкой:

– А чем тебе не нравится тот плащ, который на мне?

– Знаешь, в нем ты вылитая сирота.

– За десять лет, что я его ношу, мне никто ничего подобного не говорил.

– Ты все больше и больше походишь на отца, – вздохнула бабушка. Она подошла к письменному столу и выписала чек. Боже, да на эту сумму при желании можно было купить не то что свитер, а меховое манто с собольим воротником!


Стоя на залитой ярким солнцем остановке в ожидании автобуса, идущего до Кепл-Бридж, я не могла припомнить более светлого, свежего и полного сочных красок дня. Ночью прошел дождь, и теперь все вокруг сияло чистотой, даже мокрый асфальт отражал голубое небо. Живые изгороди сверкали ярко-красными ягодами шиповника, отовсюду выглядывал золотистый папоротник, а листья деревьев играли всевозможными тонами и расцветками, от пурпурных до светло-желтых. Северный ветер, пьянящий сильнее охлажденного вина, принес с собой прохладу и сладковатый запах, а также ранние заморозки, предвестники первого снега и скорой зимы.

Вскоре из-за поворота показался автобус, остановился около меня, и я вошла внутрь. Салон был набит сельскими жителями, направлявшимися после трудовой недели в Кепл-Бридж за покупками. Единственное свободное место нашлось рядом с толстухой в голубой фетровой шляпе и с корзиной на коленях. Женщина оказалась такой огромной, что я с трудом примостилась на краешке сиденья, рискуя свалиться при очередном повороте автобуса.

До Кепл-Бридж ехать было пять миль, и эту дорогу я знала как свои пять пальцев. Я исходила и исколесила ее на велосипеде и бабушкиной машине вдоль и поперек и без труда узнавала знакомые места, мгновенно вспоминая тех, кто жил в придорожных домах... миссис Дарджи и мистер Томпсон, миссис Уилли Мак-Кри. Вот в том доме обитала злая собака, а на этом поле всегда паслись белые козы.

Мы добрались до реки, с полмили ехали вдоль нее, затем дорога сделала зигзаг, и мы очутились на горбатом мосту. Мне казалось, что за время моего отсутствия не произошло никаких изменений, но, когда автобус осторожно вполз на мост, я увидела, что впереди ведутся дорожные работы, горят сигнальные огни и опасный участок на повороте изрыт вдоль и поперек.

Повсюду были расставлены предупреждающие знаки. Рычащие бульдозеры удаляли ограждения, оставляя после себя глубокие ямы; рабочие орудовали кирками и лопатами, гигантские грейдеры, похожие на динозавров, медленно ползали взад и вперед, а над строительной площадкой витал ни с чем не сравнимый запах свежего расплавленного гудрона.

Мы надолго застряли у переезда. Но вот вспыхнул зеленый сигнал, и взревевший автобус медленно двинулся с места и, лавируя среди строительной техники и сигнальных огней, выехал на шоссе. Моя тучная соседка принялась вертеться, проверяя содержимое своей корзины и беспокойно поглядывая наверх.

– Вам что-то нужно? – спросила я.

– Там нет моего зонтика?

Я встала, нашла зонтик и вручила его толстухе вместе с большой картонной коробкой яиц и огромным букетом астр, заботливо обернутых газетой. Пока она укладывала пожитки, наш автобус сделал большой круг вокруг мэрии и, выехав на рыночную площадь, замер у тротуара. Мы приехали.

Не обремененная вещами, я выскочила первой. Дэвид подробно объяснил, как найти адвокатскую контуру, и прямо перед собой, на противоположной стороне вымощенной булыжником площади, я увидела нужное здание.

Переждав поток машин, я пересекла площадь и вошла в холл. Указатель подсказал мне, что мистера Д. Стюарта можно найти в кабинете номер 3 и что адвокат находится на месте. Поднявшись по темной лестнице, изысканно декорированной в грязно-коричневых и болотных тонах, я прошла мимо витражного окна, которое совсем не пропускало свет, и постучала в дверь кабинета.

– Входите, – послышалось изнутри.

Я вошла и с удовлетворением обнаружила, что в уютном офисе горит яркий свет, а на полу лежит красивый палас. Большое окно, выходящее на оживленную площадь, и ваза на каминной полке придавали помещению нарядный вид. Дэвид, видимо по случаю наступившей субботы, надел твидовый костюм с яркой ковбойкой. Когда он оторвался от бумаг и приветливо улыбнулся, я почувствовала, что тяжести, которая все утро давила мне грудь, как не бывало.