Роберт кивал в ответ на речь Чарльза, не пытаясь спорить или противоречить.

– Я устал, – сказал он мне прежде, чем удалиться в спальню. – Я готов не появляться более при дворе, готов удалиться в свой замок и жить вдали от Лондона с Френсис и детьми. Никаких войн, никаких сражений.

На следующий день на Роберта посыпались прежние обвинения.

– Ему опять твердят про презрительное отношение к приказам и письмам Ее Величества; игнорирование ее воли, – перечислял Чарльз обвинения. – Высокомерные письма, которые Роберт писал время от времени; действия в Ирландии, противоречащие тем, что были запланированы в Англии перед его отъездом; неожиданное возвращение; дерзость накануне, когда Роберт ворвался в спальню Ее Величества; наделение рыцарским титулом столь многих незначимых персон…

– Изрядно грехов, – я покачала головой. – И не поспоришь. Каковы дальнейшие намерения Совета?

– Роберту по-прежнему запрещают выходить из дома. Совет передал его ответы королеве. Она сказала, ей нужно время для их рассмотрения. Пока он обязан находиться в Эссекс-хаусе, не показываться при дворе, пока его вновь не вызовут.

– Ладно. Я поеду к Френсис, – понимая, как волнуется беременная жена Роберта, я хотела, если не успокоить ее, то хотя бы рассказать новости. – Вернусь быстро обратно. Постарайтесь тут не ухудшить положение дел. Ведите себя хорошо, – я улыбнулась сквозь слезы.

– Не переживай. Будем надеяться на лучшее, – Чарльз подошел ко мне поближе и сжал мою руку в своей. – У Роберта много друзей. Твой муж и я, несмотря на общую любовь к тебе, стоим на стороне Роберта. Против выступают старые, а оттого и знакомые враги: граф Ноттингем, Рели, Сесил. Но, кстати, сын Ноттингема тоже защищает Роберта.

– Уильям Нолис, наш дядя, вступился за меня, – неожиданно заговорил брат. – Многим я признателен за дружбу, которую они не предают.

– Мамин брат, разве мог он отступиться от тебя? И друзья, разве могли бросить тебя в трудную минуту?

Меня тревожило собственное бездействие. Я не в силах была предпринять что-либо. Хотя пойти к королеве и броситься к ее ногам возможно, но я знала, это порой приносило плоды, противоположные желаемым. Королева предпочитала принимать решения самостоятельно или под влиянием окружавших ее мужчин, но уж никак не женщин. Френсис вообще не пускали к королеве: запрет показываться при дворе оставался в силе. А главное, она жила в Уолсингем-хаусе, доме родителей, потому что Роберта препроводили именно в Эссекс-хаус, не позволив отправиться к жене.

Тридцатого сентября у Френсис родилась дочь. Я принесла счастливые вести Роберту. Огорчало плохое самочувствие его жены, вызванное волнением последних месяцев, но малышка была здорова. По крайней мере, кричала она громко, как и положено всем новорожденным младенцам.

Прошло два дня. За Робертом не присылали. Я надеялась, скандал утих. Может, как раньше, Роберта пожурят, поругают и простят, наказав впредь не нарушать предписания Ее Величества. Но второго октября Роберту принесли приказ королевы: ему запрещалось появляться при дворе. Домашний арест оставался в силе. Ни о чем ином в бумаге, подписанной Елизаветой, не говорилось.

– Вот что плохо, – объяснял мне Чарльз, когда мы уехали, оставив Роберта в его доме, – многие из друзей графа тоже впали в немилость. Они уехали в Ирландию с Робертом и с благословения королевы. Они имели несчастье вернуться с ним в Англию. Им вменяют в вину неповиновение королеве, а также называют «праздными рыцарями».

– Что значит «праздный рыцарь»? – не поняла я.

– Друзья Роберта просто съездили с ним в Ирландию на прогулку. Имеется в виду, что они не воевали на самом деле, а развлекались. Роберт им своей волей даровал рыцарское звание, как он уже однажды делал. Не самый мудрый шаг. Их тоже начали допрашивать. Сэр Харрингтон сегодня беседовал с королевой и вышел от нее совершенно расстроенный. Прием оказался неласковым.

На следующий день мать Френсис, леди Уолсингем, отправилась к королеве с просьбой позволить ее дочери переехать к мужу. Однако Ее Величество хорошо помнила: женитьбу Роберта на Френсис она не одобрила. Своего мнения Елизавета не изменила. Френсис не просто запретили переехать с детьми к мужу, но даже не разрешили его навещать.

Вечером я поехала к брату. Меня пока допускали к нему, хотя вход в дом строго охранялся. Дверь нее открывали для многих из его друзей. Роберт находился в спальне. Он лежал в постели бледный со спутанными волосами и бородой. На лбу проступили капельки пота.

– Робин! Тебе срочно нужен врач! – я с ужасом смотрела на своего всегда такого сильного и могучего брата.

– Моего врача ко мне не допускают. Доктор Браун пытался несколько раз убедить охрану пропустить его. Бесполезно.

– Завтра же с утра я пойду к королеве. Ты болен. К тебе надо отправить врачей. Пусть это будет не твой личный врач. Кто угодно!

Я сумела добиться встречи с королевой. Врачей к Роберту пустили. А Чарльз передал новости:

– Ее Величество дала понять, Роберту предоставят свободу, если он сразу же поедет обратно в Ирландию исправлять содеянное.

– Нет, – брат приподнялся на подушках, – в Ирландию я не поеду. Я хочу удалиться с Френсис в наш дом вдали от Лондона. Это мое единственное пожелание.

Он снова лег и прикрыл глаза. Мы вышли из спальни.

– Пенелопа, пока Роберту не разрешают покидать дом, а тебе отказано в его посещении.

– Мой утренний визит к королеве имел такие последствия! – я ужаснулась. Попросив пропустить к брату врачей, я сама лишилась возможности его видеть.

– Скорее всего, дело не в тебе. Думаю, королева хочет заставить Роберта глубоко раскаяться в своих поступках. Поэтому она делает его жизнь невыносимой. Когда Ее Величество решит, что он достаточно настрадался, то простит. Но я понял, она не желает отпускать Роберта от себя. Его намерение вести уединенную жизнь с женой не находит у королевы понимания.

Так я покинула дом Роберта, не зная, когда я смогу вновь переступить его порог и увидеть брата.

* * *

Надежда то угасала, то возникала вновь. В середине октября королева и Тайный Совет сочли объяснения Роберта вполне удовлетворительными. И дело бы шло к освобождению, если бы не письмо, которое ему отправил граф Тирон из Ирландии. Письмо, естественно, перехватили, как перехватывали все послания, адресованные Роберту. Часть потом доходила до брата, часть оседала где-то в столах королевы или членов Тайного Совета.

– Тирон пишет, что не будет соблюдать условия заключенного с Робертом перемирия, – сообщил Чарльз. – Королева впала в ярость. Тут я сразу вспомнил, чья она дочь. Королева кричала: вот доказательства вины графа Эссекса. Ее Величество тут же обратила свой взор на меня. «Вам следует возглавить английское правительство в Ирландии», – сказала она.

– А ты?

– Я вежливо отказался, объяснив отказ, конечно, не дружбой с Робертом, хотя о ней и так известно. Я высказал мнение, что ехать следует графу Эссексу, который договаривался с Тироном, а значит, может вновь попытаться проявить свои способности и таланты.

– Роберт ехать в Ирландию не хочет, – возразила я.

– У него не осталось другого выхода. Он окажется на свободе, только если поедет. Уверен, несколько месяцев в Ирландии стоят нескольких лет последующей свободной жизни в Англии.

В течение следующего месяца королева несколько раз меняла свое отношение к Роберту. То она гневалась, то вдруг, узнав о подготовленном им завещании, позволила выходить из дома для прогулок в саду. Меня тревожило состояние здоровья брата. Оно не улучшалось, так же как и настроение. Позволение покидать дом оказалось кстати. Нескольким друзьям разрешили навещать Роберта. Чуть позже, по настойчивой просьбе моих подруг, позволили и мне приходить в Эссекс-хаус.

Затем королева опять рассердилась и подписала указ о заключении Роберта в Тауэр. Причиной послужило заступничество французского посла, который преследовал совершенно иные цели. Тем не менее его визит имел печальные последствия. Указ, правда, исполнять не спешили, но надежды на освобождение таяли на глазах.

И так происходило постоянно. Лучшие побуждения друзей Роберта часто приводили к нежелательному результату. Когда Джон Хейвод написал первую часть книги о Генрихе Четвертом и посвятил ее графу Эссексу, королева сочла это личным оскорблением. Особый, зловещий смысл Ее Величество придала не самому посвящению, а словам, с помощью которых это посвящение было выражено.

«Вы являетесь великим человеком, как в оценке настоящего, так и в будущих ожиданиях», – написал Хейвод и попал в Тауэр. Королева подозревала, что книга на самом деле принадлежит не его перу и носит куда более опасный характер, чем может показаться. От пыток историка спас Фрэнсис Бэкон, к которому иногда прислушивалась королева. Он предложил предоставить Хейводу бумагу и чернила, попросив продолжить писать книгу с того места, где он остановился. Бекон собирался сравнить стиль двух частей и из этого понять, писал ли их один человек или разные. Совет, скорее всего, спас Хейводу жизнь.

Иногда я смела надеяться, что королева сильно переживала за своего любимца. Неподдельное страдание мелькало в ее взгляде. Рядом не было лорда Берли, который, уверена, помог бы королеве найти способ освободить Роберта и снять с него обвинения. Смена настроения стала чем-то обыденным. За каждым шагом королевы Роберт пытался распознать знаки своей дальнейшей судьбы.

– Я отправил ей грамоты, которые подтверждали мои титулы. Она прислала мне их обратно, – Роберт оставался в постели и принимал друзей у себя в спальне. – Вчера по приказу Ее Величества пришли восемь врачей. Они провели консультацию и велели не волноваться и вести спокойный образ жизни, чего я сам себе искренне желаю. Королева затем прислала мне бульон и записку. В ней говорилось, что если бы положение ей позволяло, то она бы обязательно меня навестила.

Назавтра мне удалось выяснить с помощью Чарльза мнение врачей.