Упорству Роберта можно было позавидовать. Он выпросил у Елизаветы согласие. Но и ему она не говорила о конкретных сроках. Так, при дворе прогуливались без дела два человека, стремившиеся на выручку Наварре. Один ждал денег, второй – взмаха кружевного платка королевы. Оба посматривали друг на друга враждебно. Еще со времен Нидерландов отношения между сэром Джоном и Робертом были прохладными. Норрис недолюбливал графа Лейстера, а, соответственно, Роберт не жаловал тех, кто выступал против отчима. Сейчас противостояние увеличилось. Брат денег у королевы не просил. Ради военной славы он выражал готовность идти сражаться за свой счет. Что ж, продажи вина способствовали продвижению подобной позиции.

Я же занимала себя тем, что посещала все придворные балы и приемы. Замужние дамы обычно не вызывали у королевы гнева и желания отправить их подальше от себя. Она, как правило, мне ласково улыбалась и справлялась о здоровье детей. Такой чести женатые фавориты не удостаивались. Сие являлось привилегией дам.

Иногда я жалела, что мой муж – не сэр Джон или не порывистый Роберт. Тогда бы он рвался из дома, большую часть времени проводя за пределами острова. Несмотря на чуть ли не постоянную беременность, я оставалась привлекательной для мужчин, и за мной ухаживали.

– Ах, вы и есть муза Филиппа Сидни! О, Боже! – Далее кавалер выражал сожаление по поводу ранней смерти великого поэта либо продолжал засыпать меня комплиментами.

Я равнодушно смотрела на говорившего, но вскоре поняла, мужчин такое поведение только толкает на большие подвиги. Казалось, мое сердце застыло. Оно принадлежало детям, матери, братьям и сестре. Мужчины будто жили в другом мире, путь в который навсегда мне преградил образ Филиппа.

До поры до времени при выходе в свет мою беременность прикрывали пышные юбки. Я танцевала и даже выезжала с королевой на охоту. Вот уж кому следовало позавидовать! Елизавета с легкостью держалась в седле и могла запросто провести в нем весь день. Охота ей нравилась. Скорее мужская, чем женская, забава травить животных могла увлечь Ее Величество на неделю, а то и две. Роберт всегда сопровождал королеву. Но улыбка на его лице оставалась натянутой. Стрелять следовало вовсе не в животных, а в людей. Вот – забава! Он сердился, не в силах выдержать затянувшийся период бездействия.

Наступившее лето не способствовало планам брата. Хорошая погода позволяла королеве передвигаться из замка в замок, наносить визиты. Визиты порой такие неожиданные, что после них хозяин просто-напросто умирал! Ведь принять королеву следовало на высшем уровне. Принять успевал, а после отъезда покидал грешную землю. Часто так не происходило. Но подданные побаивались внезапно увидеть на горизонте целую вереницу карет и кучу всадников…

Торжествовать Роберт начал в июле. Поддавшись на его настойчивые уговоры, Елизавета позволила брату выехать на север Франции. Норрис уехал чуть раньше. Средства были наконец выделены.

Мы все переживали за Роберта. Тем более вместе с ним уезжал наш младший брат Уолтер и мамин муж – Кристофер Блант. Поступок Кристофера, пусть и не вызывал у нас одобрения, был понятен. Блант очень сдружился с Робертом и выражал готовность всюду следовать за ним. Любовь к маме удерживала его дома, но он стремился к военным победам, пожалуй, не меньше, чем Роберт.

А вот Уолтер всегда оставался в тени Роберта. Даже внешне они сильно отличались: Уолтер был пониже и куда уже в плечах. Говорил он тихо, тщательно подбирая слова. При дворе его не замечали.

– Я решил, Уолтеру пора отличиться! – провозгласил Роберт, объясняя причину отъезда брата во Францию. – Засиделся он в окружении женских юбок. Ему надо найти занятие более подобающее мужчине.

Да, несмотря на невыдающийся внешний вид, Уолтер пользовался популярностью у женщин. Они флиртовали с ним вовсю. Для Роберта это являлось загадкой.

– Женщин трудно понять, – рассуждал он. – Ничем не примечательный Уолтер вечно распутывает любовные истории. Скоро не останется ни одной девушки в Лондоне, которая не была бы в него влюблена.

Мне легче давалось понимание популярности Уолтера. Он чем-то походил на Филиппа Сидни: тоже поэт с мягким, волнующим взглядом голубых глаз, окутанных темными ресницами. Брат, как и Роберт, получил отличное образование благодаря опекуну – лорду Берли. Но влияние отца на Роберта оказалось куда сильнее. Уолтер, хоть и названный в честь папы, никогда не рвался воевать или стремительно строить карьеру при дворе. Карьера строилась сама с помощью женщин.

И вот зачем-то Роберту приспичило вовлечь Уолтера в настоящие мужские приключения. Потом он никогда не мог себе простить этого непонятного поступка. Мы проводили обоих братьев, выехавших в конце июля из Лондона в сторону Ла-Манша. Напоследок Роберт заехал к жене, навестил маму и присоединился к Уолтеру, чтобы пересечь пролив.

По ту сторону пролива толком ничего не менялось. Борьба Наварры за трон пока не приносила успеха протестантам. Очередная попытка осадить Париж имела временный успех. Испанский король, следивший за развитием событий, велел герцогу Пармскому срочно выйти из Фландрии на помощь осажденным. В августе Генрих Наваррский снял осаду.

Королеву Елизавету в основном волновал север страны. Испанцы всеми силами противостояли Наварре и англичанам. Успех попеременно способствовал то католикам, то протестантам. Но в целом, к сожалению, Генрих куда чаще терпел поражения. Елизавета в письмах Роберту постоянно выражала недовольство его действиями. Мне сложно судить, насколько верными являлись ее приказы своему генералу, насколько верно сам Роберт их выполнял. Важно одно – при дворе слухи о плохом командовании брата распространялись все сильнее. Длительные осады французских городов не приводили к победе. Города не захватывались. Армия бродила по стране, не давая католикам полностью прибрать власть к своим рукам, но и не приближаясь к собственной цели.

Вскоре стало известно о том, что в Испании на французский престол хотят посадить дочь Филиппа, которая приходилась родственницей предыдущему королю Франции – Генриху Валуа. Елизавета вновь начала засыпать письмами Роберта и сэра Джона Норриса. Денег кампания требовала больших. Но королева всячески старалась обойтись без лишних расходов.

В свою очередь Роберт писал домой письма, в которых жаловался на судьбу. Солдаты болели, разбредались по стране, не подчинялись.

«Чего желать от наемников, которым не платят? – писал брат. – Те, кто остаются в строю, голодают или больны. Они не имеют возможности достойно воевать. Испанцы постоянно высылают католикам подмогу. Парме не стоит труда быстро собирать войско и перебрасывать силы в нужное место. Наварра вместо того, чтобы воевать, преследует по всей Франции свою любовницу. Его мысли только это и занимает…»

Наверное, все-таки Генрих еще и воевал. О нем говорили, как о храбром воине, сражающемся наравне с солдатами. Несколько раз его ранили, но он не сдавался. Любовные похождения? Да, французы всегда славились любвеобильностью. Но, глядя вокруг, я понимала: англичане точно такие же. Может, с нашего острова просто вести не доходили до других стран, слухи распространялись чуть медленнее? И надо отдать должное королеве – она никогда не переходила определенной границы в отношениях с мужчинами. Фавориты, комплименты, стихи… Никаких сильных увлечений, никакой явной страсти. После смерти графа Лейстера она не выделяла никого.

Как-то осенью королева заметила меня во время торжественного ужина. Она приблизилась и заговорила со мной:

– Я бы хотела вскоре видеть вашего брата в Англии. От его действий нет большого толку. А вы, я посмотрю, опять готовитесь родить мужу наследника? Прекрасно! Судя по всему, вы не унаследовали легкомысленного отношения к браку своей матери.

Елизавета, не дожидаясь ответа, быстро пошла прочь…

В тот год напечатали и начали с большим успехом продавать в книжных лавках сонеты «Астрофил и Стелла». Почти десять лет назад творение Филиппа прочитала королева, несколько ее приближенных и друзей автора. Теперь про меня снова заговорили:

– Это Стелла Филиппа Сидни!

А мне пришлось опять вспомнить о погибшем возлюбленном…

1592 год

Предчувствия – горьким не веришь, а они сбываются. Счастливые события словно подергиваются дымкой, отодвигаются назад в прошлое. Как их ни вспоминай, ярче и отчетливее печальное и грустное.

В январе вернулся Роберт. Вернулся он с Кристофером, но без Уолтера.

– Битва под Руаном стоила нам дорого, – Роберт чувствовал на себе вину за смерть брата и не смел смотреть мне в глаза. – Наварра сначала осаждал Шартр, потом от города пришлось отступить. Вездесущий Парма пришел на выручку. И тогда мы пошли к Руану.

– Вопреки приказам королевы? – Я знала, Елизавета велела тогда Роберту поворачивать войска на север и не следовать слепо за Генрихом.

– Я считал, дело выиграно. – Роберт вздернул подбородок. – Я был уверен, она ошибается. Ведь королева в Англии, а во Франции – я. Мне виднее на месте.

– Но она была права. И тебе вовсе не виднее. Ты не король, Роберт. Если тебе приказано отступить, нельзя ослушаться, – твердила я, понимая, словами Уолтера не вернешь, а Роберту и так плохо. Но слова сами вылетали у меня изо рта.

И королева, и двор встретили Роберта немилостиво. Вслед за ним из Франции вернулся Норрис. Для обоих кампания закончилась провалом. Шансы Генриха Наваррского удержать корону на голове они считали крайне низкими. А при дворе шептались, что Роберт не слишком усердствовал, помогая Генриху. Норриса не осуждали. Он давно завоевал славу верного солдата Ее Величества. Сэр Джон не крутился среди подданных Елизаветы. Его постоянно отправляли в разные концы света воевать, причем частенько за свой счет. К тому же во Франции у него отобрали почти половину солдат, командование над которыми передали Роберту. Неудачи, преследовавшие Норриса до приезда Роберта, были быстро забыты.