— Погубленной безвозвратно, — призналась она, молясь, чтобы он не сказал ничего такого, что могло бы разрушить ее мечту о счастье. Напрасно.

— Когда же наконец ты согласишься выйти за меня замуж? — Он поднялся и стал надевать рубашку.

— Я не собираюсь выходить за тебя.

— Шутишь.

— Нет, я серьезно. Я никогда не говорила, что выйду за тебя.

— Но у тебя нет выбора. — Он показал на сбившийся ковер, на котором были четко видны отпечатки двух тел.

— Я не выйду за тебя замуж. Если кто-нибудь узнает, что мы провели здесь с тобою ночь, моя репутация погибла. Но мне придется смириться с этим.

— А если ты забеременела?

Антония почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Эта мысль не приходила ей в голову. Она до боли сжала кулаки, так что ногти впились ей в ладони, и постаралась не потерять самообладания. Она готова была сдаться, но он так ни разу и не сказал, что любит ее, что она ему нужна, что он жить без нее не может, а без объяснения в любви она замуж за него не пойдет!

Он был нежен с ней, это правда, но о любви не было сказано ни слова.

— В таком случае я буду воспитывать ребенка одна, как многие делали до меня.

Маркус схватил ее за плечи, но она видела, что он не сердится. Наоборот, он сказал с нежностью, от которой у нее защемило сердце:

— Ну почему же после того, что было между нами, ты не хочешь стать моей женой?

Антония отвела взгляд, чтобы не выдать своих чувств — а то, чего доброго, женится на ней из жалости.

— Ведь не из-за Клаудии, нет? И не из нежных чувств, которые ты питаешь к Джереми Блейку? Или к этому напыщенному ослу Хьюитгу?

Все еще не поднимая глаз, она покачала головой.

— Хорошо, может, ты изменишь свое решение, если я открою тебе всю правду.

Антония в ожидании затаила дыхание.

— Я никогда не говорил тебе, Антония, что люблю тебя, но это так. Я люблю тебя и душою и телом — навсегда. Я никогда не любил никого, кроме тебя, и никогда не полюблю. Если ты за меня не выйдешь, я останусь холостяком, потому что никто не займет твоего места в моем сердце.

Антония всхлипнула и бросилась Маркусу на шею. Прижавшись к нему, она слушала биение его сердца, навеки отданного только ей.

— Ну что? Выйдешь за меня?

— Да, Маркус, любовь моя, да.

Они еще долго стояли обнявшись, пока луч утреннего солнца не стал пробиваться сквозь щели амбара. Первой очнулась Антония.

— Давай позавтракаем и поедем домой. Слава Богу, что Донна нас не ждет. А вообще, как тебе удалось все это устроить? И куда подевался несчастный бабушкин кучер?

— Он уже катит в Лондон. Нанял карету, как ему велела бабушка.

— Ты хочешь сказать, — Антония была потрясена, — что вы все это вместе задумали? И бабушка разрешила… Ведь мы ночью… — Она залилась краской.

— Мне пришлось испросить ее согласия. Ты же мне отказала, и я должен был сделать нечто такое… И я понял, что леди Грейнджер не против…

— Ты напомнил ей деда.

— Я поехал к ней сразу после бала. Она сказала, что я должен действовать, как подобает мужчине, и тогда все наладится. Кроме того, я вспомнил совет сестры.

— Как! Энн тоже участвовала в заговоре?

— Когда ты уехала в Лондон, она отчитала меня, обвинив в самонадеянности и равнодушии к чувствам других. Я ведь не сразу понял, что люблю тебя, что мне нужна твоя любовь.

— А когда ты догадался?

— Когда встретил тебя в конторе Петибриджа. Я понял, как трудно девушке из благородной семьи решиться самой приехать в банк просить денег, и видел, как стойко ты перенесла неудачу. И хотя я все еще был зол из-за твоих браконьеров, мне вдруг захотелось защитить тебя.

— Теперь это твое право.

— Да.

Когда они собрались ехать, Маркус предложил:

— Садись со мною рядом на козлы. Сейчас так рано, что никто нас не увидит.

Антония села, взяв его под руку. Он натянул поводья и сказал нарочито суровым тоном:

— А теперь потолкуем о леди Рид.

— А это кто?