— Как вы думаете, я когда-нибудь стану нормальной?

— Я не могу ответить на это до тех пор, пока не обнаружу, что вам кажется ненормальным. На самом деле это может оказаться совершенно пустяковым.

— Когда вы это обнаружите, вы сможете мне это объяснить?

— Постараюсь. Позвольте мне сказать так: «Наше сомнение — это наша страсть, а наша страсть — это наша задача». Генри Джеймс сказал это о художественной литературе. Я имею в виду просеивание правды… Вы рассказывали мне о своей игре.

Тедди услышал, как она вздохнула, и представил ее распрямленную грудь и потерянное озадаченное выражение лица.

— Я живу в лесу. А теперь, доктор, вы говорите: «Как выглядит лес?»

— Как выглядит лес?

— Темный, с гигантскими красными деревьями в несколько сотен футов высотой, а я нахожусь в высокой траве. Вы не можете меня видеть, потому что я распласталась на земле. Это отвратительный лес — с жалящими иглами, ядовитым плющом и раскрывающимися хищными растениями. Животные не ходят рядом с растениями, так как те, раскрываясь, пожирают их. Я видела, как растение проглотило лисицу. Ее голова начала растворяться. Растение вырабатывало какое-то тепло, и лисица плавилась. Этот лес пугает меня. Но я не могу пошевелиться. Я боюсь, что, если я попробую убежать, меня съест одно из растений или на меня упадет дерево. Поэтому я остаюсь неподвижной. Только так мне удается сохранить душевное равновесие.

— Теперь вы видите медведя. Что вы делаете?

— О, так вам известна эта игра? — В ее голосе прозвучала радость.

— Да, известна. Не хочу отвлекать вас или заставлять играть в нее. Как профессионал, я считаю ее несерьезной, интересной разве что любителям. Итак, что же происходит, когда вы встречаете медведя-гризли? Что вы делаете?

— Ну, медведь замечает меня, и это заставляет меня сдвинуться с места, но я боюсь делать это из-за деревьев, растений, змей, однако мне приходится, иначе меня съедят. Под корнями одного дерева есть большая нора, где обитают волки, и я вижу, что волчица ушла на поиски добычи. Я ползу на четвереньках и забираюсь в нору. Медведь видит это и подходит ближе, но ему не удается залезть в нору. Он рычит, и мне слышно, как он когтями скребет по стволу дерева. Внутри норы стоит сильный запах зверя, испражнений и мертвечины — два волчонка поедают белку. Волчата рычат на меня, скалят зубы и подползают ближе. Я слышу, как перед норой ворчит медведь; идти мне некуда. Волчата начинают терзать мою блузку, а я пытаюсь отогнать их. Наконец блузка совершенно разорвана спереди, и я закрываюсь руками. Волчата щелкают зубами, но не трогают мое обнаженное тело, и я понимаю, что они просто играют. Вот они начинают облизывать и обнюхивать меня, а я раскрываю руки и показываю, что я им друг, а потом беру их на руки. Они начинают лизать мою грудь, а тот, что сидит в левой руке, берет сосок в рот; тут и другой тоже начинает сосать мою грудь. И мне нравится то ощущение, которое я от этого испытываю. Я чувствую себя в безопасности и под защитой.

— Когда медведь уходит прочь, у вас появляется возможность выбраться из норы, и вы бродите по лесу, потому что знаете, что скоро вернется волчица. Вы находите что-то на земле. Что это такое и что вы делаете?

— Я всегда нахожу одно и то же.

— Что вы находите?

— Черное яблоко.

— А почему не зеленое или красное? И почему вы думаете, что это яблоко?

— Видите ли, потому что я действительно живу в этом лесу, и мне известно, что другие яблоки не растут. Я пробовала выращивать их, но саженцы яблонь погибли. Как только были посажены. А черные яблоки растут все время. Им здесь раздолье. У них есть такие — я не знаю, как они называются. Не хвостик. Как называется кожа, которая растет внутри на щеке?

— Слизистая оболочка?

— Да, оболочка. Нежная, шелковистая, влажная и немного скользкая. Дерево растет в этой оболочке. Я видела это во сне. Я видела, как оно росло. Идешь, а вся земля устлана ими. На них нельзя не наступить, они мнутся и лопаются и начинают вонять. Очень странный запах, словно у тебя гнилой зуб, а ты нюхаешь его, сидя в кресле у зубного врача. Итак, я поднимаю одно яблоко — дальнейшая часть никогда не меняется. Видите ли, когда я раньше играла в эту игру с Лаурой, я всегда видела черное яблоко и поднимала его, и даже когда пыталась дать волю воображению и представить, что у меня в руке что-то другое, оно неизменно оказывалось черным яблоком. Лаура говорила, что я не хочу выдавать себя.

— Вы знаете, что означает эта часть?

— Разумеется, — уверенно ответила она. — То, что ты находишь — я имею в виду предмет, — это твой возлюбленный. Мы тогда шутили над этим, и Лаура частенько говорила мне, что в моей жизни будет цветной мужчина. У самой Лауры был цветной мужчина — один раз в Нью-Йорке. Она встретила его в баре — ой, думаю, это было в первый День Благодарения, после того, как мы познакомились, значит, я была знакома с ней едва ли два месяца. С сентября. Лаура позволила мужчине ухаживать за собой, затем он отвел ее в гардероб, потому что там никого не было, задрал юбку, и они сделали это стоя. Лаура говорила, что впервые она смотрела во время этого в глаза мужчине, и когда он уже доходил, он заморгал, словно у него был тик. Она говорила, что ощущение было таким, будто внутри ее — деревянная палка. Она буквально протаранила Лауру, которая была так поглощена разглядыванием номерков на вешалках, что забыла получить удовольствие. Затем оба вернулись в бар, выпили по коктейлю — у Лауры в тот момент был период саранчи, — пожали руки и больше никогда не видели друг друга. Лаура клялась, что меня в связи с черными яблоками тоже ожидало подобное удовольствие.

Фрер, извинившись за свою простуду, откашлялся. Тедди к этому времени пил из горлышка.

— Теперь перед вами вода, и вам надо пересечь ее. Как вы сделаете это, или же вы не станете утруждать себя этим?

— Это океан, и он буквально доисторический. Я вижу пещеры с людьми внутри, а на скалах вспыхивают оранжевые и зеленые краски. Думаю, именно так эти люди получают свет, так как солнца нет. Затем я вижу кристаллы. Я ныряю за ними, но море становится неспокойным. Волны поднимаются на восемь, двадцать, сорок футов. Меня настигает волна прилива, я не могу уплыть от нее или поднырнуть и попадаю в ловушку. Волна становится все больше и больше, я начинаю захлебываться, но она почему-то проходит надо мной; у меня намокли волосы, ноги кровоточат, потому что порезаны острыми камнями, и крабы начинают стаскивать с них туфли. И тут становится видно небо, оно молочно-серо-голубое, и я начинаю плыть. Я действительно хорошо плаваю. В колледже я была чемпионкой на стометровке вольным стилем. Мне нравится находиться в воде, потому что я приобретаю уверенность в себе. Именно поэтому я не понимаю эту большую волну. Я неоднократно купалась в бушующем море, но эта волна все надвигается и надвигается на меня.

— И что происходит?

— Я просто продолжаю плыть и наконец замечаю берег. Но через что мне надо пробраться, чтобы достичь берега? Прожорливые черепахи, угри, бьющие электрическими разрядами. Водяные змеи. А на камнях скользкие и слизистые водоросли. Они похожи на чьи-то внутренности, только что вынесенные из операционной… Но я выбираюсь на берег.

— Очень хорошо, Барбара, — одобрительно произнес Фрер. — Я никак не думал, что мы сегодня достигнем такого.

— Вы правда так думаете?

— Я чрезвычайно доволен вами.

— О, я так рада. Я была уверена, что разочарую вас.

— Может быть, проведем последнюю часть игры и закончим на этом?

— Хорошо.

— Вы чувствуете себя усталой? Если вы предпочитаете, чтобы мы закончили…

— Нет, просто это очень хорошо, что вы так обо мне говорите. Мне не нужно давать вам кучу всяких объяснений. Вы понимаете.

— Немного. Нам необходимо идти дальше. Теперь мы заняты тем, что плывем через океан, через который никто никогда не плавал. Это путешествие открытий. Мы занесем все на карту и тогда увидим, куда плывем; мы не заблудимся, а в океане откроется регулярное морское сообщение. Но на это потребуется некоторое время.

— Пока вы думаете, мы обязательно доберемся до противоположного берега.

— Обязательно. Теперь вы видите дом. Как выглядит этот дом и что вы делаете?

— Это белое здание с белыми кирпичными стенами, увитыми вирджинской лианой. Из трубы поднимается дым, но дом пугает меня так, как не путала даже приливная волна. Он производит какое-то неясное гадливое впечатление, и у меня душа замирает от страха. Я не хочу подходить близко к дому, но какое-то — о, я даже знаю что, — какой-то импульс, толчок изнутри притягивает меня к нему. В стене есть окно, и я вижу маленькую пожилую даму, сидящую спиной ко мне, на ней надеты белый кружевной чепец и длинное платье из красного бархата. Свет как-то странно освещает ее голову. Кажется даже, что дама сошла с полотна Вермеера. Я наклоняюсь ближе, дама шьет, окно открыто, я просовываю голову и вижу, что на коленях старухи лежит чья-то голова. Она зашивает веки! Это женская голова, а на столе лежат еще головы — мужские, женские, детские, и все смотрят с тупым, мертвым, животным выражением, — они ждут, когда им зашьют глаза. Я быстро убираю голову и бросаюсь бежать, и на бегу делаю в штаны, и я уже не могу управлять собой. Все это ужасно и стыдно, и я уууууух…

— Превосходно, Барбара.

— Я как-то измучена.

— Вы хорошо спите ночью?

— Большую часть времени довольно хорошо.

— Вам не нужно снотворное?

— Да нет, нет.

— Хорошо… Что ж, тогда встретимся в понедельник.

— Можно мне кое-что спросить у вас, доктор Фрер?

— Конечно.

— Чем вы собираетесь сегодня заниматься?

— Я обещал своей жене сходить на дневной спектакль.

— А вечером… вы встречаетесь с друзьями?