— Слева — Северная бухта, а там вдали — остров Спасения. Пролив превращается в залив Гардинерс. Каждое лето мы ходим туда на яхте.

Элейн проводила лето в Нентакете; когда ей было лет пятнадцать, ее отец купил совершенно ненужный полуразвалившийся особняк эпохи Тюдоров в Ньюпорте, с холмистыми лужайками, бельведерами и аккуратно подстриженным садом в духе Капабилити Браун — к моменту их переезда заросшим и бесформенным. В целом поместье катилось в уютную дряхлую старость, но Уэстины спасли его, и Робби, проведя там летние каникулы, получил больше удовольствия, чем от своего собственного дома, потому что на Лили Понд роуд было гораздо больше условностей.

— Ты все время молчишь, — сказала Элейн. — Ты чем-то озабочен?

— Наслаждаюсь красотой окружающего вида. Я всегда люблю выезжать сюда.

Робби был неспособен притворяться, и ложь проступила на его лице, словно ядовитый плющ. Чтобы забрать свою одежду, он заехал в нью-йоркскую квартиру, надеясь преподнести отцу приятный сюрприз, но Холл сообщил, что Тедди уже уехал в Ист-Хэмптон вместе с мисс Хикман. Робби рассчитывал, что выходные они проведут втроем, и его озадачила и обеспокоила эта мисс Хикман, которую слуга описал как «знакомую вашего отца». Робби уже давно знал, что у его отца есть женщина, но он никогда не встречал ее и не имел ни малейшего желания завязать с ней отношения. Если бы у отца были серьезные намерения, он давным-давно представил бы их друг другу. Вероятно, мисс Хикман была старой девой, имевшей деловые отношения с отцом, и Тедди, несомненно, готовил почву для какой-то сделки. И все равно Робби рассматривал ее присутствие как вторжение в личные дела, так как он рассчитывал на семейный уик-энд. Он хотел, чтобы Тедди и Элейн провели какое-то время вдвоем наедине.

Восьмифутовые волны с белыми барашками с ревом обрушивались на берег.

— Роб, взгляни на море!

Неистовый ветер нес обрывки соленой пены, и длинные светлые волосы Элейн беспорядочно закрыли ее лицо. Она простонала что-то о загубленной прическе, и Робби увлек ее к автомобилю. В дороге он почувствовал угрызения совести по поводу своего отношения к гостье, которую он еще даже не видел. Они с отцом обычно сходились во мнении относительно людей, и если бы мисс Хикман оказалась чужой в их обществе, Тедди не стал бы ее приглашать. Робби стало стыдно за свой эгоизм, особенно учитывая собственное счастье. Он хотел поделиться Элейн с Тедди, наивно полагая, что счастье подобно командным видам спорта и им можно наслаждаться так же, как плаванием на яхте. Робби укрепился в мысли: ему понравится мисс Хикман, и Элейн тоже.

— Мой отец не один, — сказал он. — С ним будет какая-то женщина.

— Неужели?

— Он еще молодой мужчина. Ему всего лишь сорок семь.

— Я не имею ничего против, а вот ты, похоже, имеешь.

— Он не давал обет безбрачия или чего-то в этом духе.

— Рада это слышать. Мы потеряли бы такого привлекательного мужчину.

— Но обычно он очень спокойно относился к этому.

— Относился спокойно или не распространялся?

— Ну, не распространялся.

— Тогда что тебя беспокоит, милый?

— Действительно, глупость какая-то. Я думал, что мы будем здесь втроем, а это как-то вывело меня из себя.

— Вероятно, это очень милая женщина, раз твой отец пригласил ее. Но ты должен знать об этом больше меня.

— Мы никогда не говорили о его личной жизни. Я хочу сказать, он не делал из этого большого секрета. Просто он никогда не упоминал о ней.

Несмотря на отсутствие каких бы то ни было причин, вопреки логике у Робби появилось дурное предчувствие относительно предстоящих выходных. За неимением лучшего он приписывал это новым отношениям, которые должны были начаться у них с Тедди. В конце концов, в ближайшее время Робби должен был стать женатым мужчиной, и его отец станет чужим, лишним. Всю свою жизнь Робби принимал отца таким, каким он был, но сейчас он понял, что ему очень мало что известно о том мужчине, которого он любит больше всех остальных мужчин. Некоторые вещи приходится принимать на слово, но в отношении Тедди на слово приходилось принимать все. В основе беспокойства лежало опасение, что Тедди и Элейн не поладят друг с другом, обнаружат какие-то недостатки и Робби будет поставлен перед необходимостью выбора. Он со страхом думал о том, как разделить свои привязанности. Подобно некоторым людям, нуждающимся в могучем толчке, который выпихнет их в хищный ревущий мир, Робби нуждался в одобрении, заставлявшем его делать лучшее, на что он способен. Он поделился своей неуверенностью с Элейн.

— Все будет в порядке, Роб. Мы полюбим друг друга.

— Ты очень хорошо читаешь мои мысли.

— Хорошеньким был бы наш роман, если бы это было не так. В конце концов, я ведь собираюсь стать твоей женой, матерью твоих детей, и если я не смогу чувствовать то, что чувствуешь ты, мне будет ужасно трудно понимать тебя правильно.

— Я хочу, чтобы все было на высоте. Мне кажется, в основном меня беспокоит то, что я пытаюсь предугадать его реакцию. Я не имею в виду ерунду вроде: «Великолепно, малыш, ты женишься; позволь мне купить обручальное кольцо». Это не главное.

— Он не сможет любить меня, как ты.

— Но он полюбит тебя.

— Это имеет значение?

— Для меня. Я пришел к выводу, что не знаю его.

— А почему это должно быть так?

— Так хочет мое «я».

Робби, заведя двигатель, свернул на укатанную гравийную дорожку.

— Вот это домик!

— Ясное дело. А ты что ожидала, деревянную хижину?

— Господи, да мы по сравнению с вами — просто крестьяне. Я на седьмом небе.

Робби поцеловал ее в кончик носа.

— Возблагодарим Бога за крестьян.

Особняк располагался в глубине, ярдах в пятидесяти от дороги. Его колоннада колониального стиля была увита цепким плющом и жимолостью, подобно змеям с греческих барельефов. Монолитное здание эпохи колониального владычества было построено так, чтобы противостоять смене моды и суровым зимам. Оно гордо раскрывало свои объятия, подобно медведю гризли, неменяющееся и властное, словно замок барона или английского сквайра, который носит свое богатство так же гордо, как женщина — норку.

— Дом, милый дом, — весело произнесла она.

— Для спокойного отдыха в конце недели и медитаций, — ответил Робби, вновь обретая уверенность. Он начал снимать с багажника на крыше два чемодана, но замер, увидев спешившего от дома высокого негра, незнакомого ему.

— Я отнесу их.

— Привет, я — Робби Франклин. А это — мисс Уэстин.

— Я — Джордж. Мы говорили с вами по телефону.

— Давно вы здесь, Джордж?

— Ваш отец нанял мою жену и меня в прошлом месяце.

— Вы будете жить за городом весь год?

— Да, я никогда в жизни не чувствовал себя таким здоровым.

По дороге к дому Робби сказал:

— Где мой отец?

— Он отправился гулять с мисс Хикман.

Робби покачал головой, силясь скрыть раздражение.

— Он не получил моего сообщения?

— Да, я его передал ему.

* * *

В тех отношениях, в которых присутствует неполная откровенность и также происходит борьба за лидерство, довольно просто умалчивать о собственных тайнах, которые могут заставить тебя отступить на второй план. Гораздо сложнее, однако, сдерживать натиск на своего соперника, особенно когда имеющиеся о нем сведения надежны и ты уверен, что получишь ощутимое преимущество и приобретешь неуязвимое господство. В этом заключалась проблема Тедди, дважды он ловил себя на том, что вот-вот поскользнется, и дважды Барбара останавливала его замечаниями в нужный момент. Его силой было ее неведение; трудно было рассматривать это как чисто оборонительное оружие, в то время как оно могло выиграть войну. Тедди приходилось ступать осторожно.

Несмотря на то обстоятельство, что он был счастлив, завоевав Барбару, Тедди непрерывно глодала тревога по поводу тех средств, которыми пришлось воспользоваться. Каждый день он пролистывал газеты с отчаянием ищущего работу, но в них не было никаких новых сообщений о Гранте, ограблении и докторе Поле Фрере. Тедди наметил себе два плана: первый — анонимно назначить содержание дочери Гранта в качестве компенсации; другой обладал некоторой степенью риска и мог подставить Тедди под нескончаемые вымогательства Лопеса и его дружков. Чем больше он думал о Гранте — Грант уже начал приобретать призрачные очертания семейного скелета-тайны, в любую минуту готового вывалиться из шкафа, — тем больше он убеждался в необходимости встретиться с Лопесом и убедиться, насколько хорошо заметены следы.

Тедди гулял по берегу с Барбарой уже более часа, наслаждаясь каждой секундой. За все время она сказала лишь несколько слов; ни Тедди, ни молодая женщина не были склонны разговаривать. Неспокойная гладь воды была цвета голубого мергеля и казалась опасной и неприветливой. На Тедди были надеты толстый рыбацкий свитер с глухим воротом и вельветовая куртка, однако холод уже начал пробираться к телу. Но он отказывался признать это, так как Барбара не жаловалась, а на ней были надеты легкие брюки и тонкая замшевая курточка. Тедди предложил ей свою куртку, но она отказалась, и теперь Тедди был рад этому.

— Мне нужно постоянно жить у воды, — сказала Барбара. — Я чувствую себя здесь в полной безопасности.

— Мы сможем жить там, где ты захочешь.

— Но мы не сможем жить здесь круглый год?

— Это будет для меня не очень удобно. Но мы можем выбираться из города каждые выходные.

— Мой знак Зодиака связан с водой. Я — Скорпион.

— А моя квартира? Мне показалось, она тебе понравилась.

— Она чудесная, но спальня напоминает витрину фирмы «IBM».

— Я имел дело со многими электронными компаниями, и все эти штуковины уже много лет интересуют меня, — извиняясь, начал объяснять Тедди.