— Хорошо, — тихо ответила Инга.

А я вдруг очень пожалела о том, что нельзя вскрыть черепную коробку, искромсать и до того уже искромсанные мозги, выставить их на всеобщее обозрение: мол, вот какие старые уже, — а потом получить от брата деньги, пойти в магазин и купить новые.


Русский клуб представлял собой милый, уютный ресторанчик. Хозяин был наш соотечественник. По понедельникам он приглашал только русских.

Слева от входа стояли составленные рядом столы, справа располагалась танцплощадка.

Дизайн ресторана был самый обычный.

Официанты вовсю шутили на русском. Денис меня познакомил с одним черным официантом, которого звали Мкулани или Нкулани — я точно не поняла. Любимым выражением этого Мкулани было «Твою мать!». Но вставлял он это слово только по делу. Например:

— Мкулани, я хочу заказать рыбу и рис с овощами, — сказал Денис на английском.

— Рыба только мороженая, — ответил Мкулани тоже на английском, а потом на русском добавил: — Твою мать.

Примерно через час после нашего прихода стал собираться народ.

Мы стояли с Анькой у окна и выискивали претендентов на наши руки и сердца. К нам подходили разные люди и знакомились.

Инга сидела с Денисом, но вдруг встала и направилась к нам.

— Вот, только что зашел, видите? Это Альберт.

— Не просто видим, — сказала Анька, — а чувствуем. Меня уже тошнит.

— Чего ты? — спросила я. — Вроде неплохой. Даже очень симпатичный. Давай, знакомь нас.

— Но-но!!! — оживилась Анька. — Договорились же — он мой.

— Тебя же тошнит!

— Ничего. Потошнит — перестанет, — ответила Анька и приготовилась делать умное лицо.

Альберт выглядел лет на сорок с небольшим. Высокий, темные густые волосы, не тронутые сединой, близко посаженные черные глаза, прямой нос, слегка пухлые губы. Одет он был очень опрятно: темные брюки, светлая рубашка в мелкую клетку и серая безрукавка.

Инга подвела его к нам и представила.

Он сначала взял Анькину руку и поцеловал, потом поцеловал и мою.

«Очень галантный», — подумала я.

Пока мы пытались склеить разговор, Инга показывала взглядом, чтобы мы посмотрели на входную дверь, а на пальцах показывала цифру два.

«Красавец, ничего не скажешь, только пока ничего не екает внутри», — подумала я.

У двери стоял красивый стройный мужчина лет тридцати пяти. Светлые кучерявые волосы, смелые, даже можно сказать, нахальные глаза, тонкие губы и подбородок с ямочкой.

«Да, выбор, прямо сказать, неплохой», — сказала я про себя и уставилась в окно.

Интересно, а как же выглядит третий?

Это я узнала ровно через секунду, когда Инга показала на пальцах цифру «три» и кивнула в сторону двери.

— Мамочки! — воскликнула я.

Анька и Альберт, которые в это время обсуждали, голубой Киркоров или сизый, с интересом посмотрели на меня.

— А что, разве нормальный мужик будет краситься? — спросила у меня Инга.

Но я ее не слышала. У меня начали подкашиваться ноги, и я почувствовала, что краснею, потому что именно в этот момент Инга вела под руку человека, которого я уже любила. Может, в прошлой жизни, но это точно был он: тот, которого я ждала все эти тридцать с хвостиком лет.

— А вот и моя, вернее Денискина, сестра Лора и ее подруга Аня, — представила нас Инга.

«Только бы это был не Сергей-еврей, — подумала я. Пусть, ну пусть это будет Гена. Мне все равно, что он НИ-КА-КОЙ, пусть он только не будет евреем, а будет Геной, ну, пожалуйста!» — молила я.

— Сергей, — представился «номер три» и слегка наклонил голову.

«Ну, вот и все. Ваша песенка спета, — подумала я, когда к нам подошел «номер два» — Гена, по методу исключения. — Ох, Гена, — я посмотрела ему в глаза. — А ты ведь и вправду ни-ка-кой».

Гена смотрел на меня и улыбался.

И я как-то сразу поняла, что никогда не буду с этим человеком, даже если бы он был «каким». Просто это не мое, и все.

Анька вся светилась.

Геннадий подошел ко мне ближе и предложил пройти в бар и выпить чего-нибудь.

Я взяла себе мартини со спрайтом, а он виски со льдом.

— Как тебе Африка? — спросил Гена.

Ненавижу этот вопрос. За сегодняшний вечер уже более десятка новых знакомых задали мне его.

Каждый, кто со мной знакомился, интересовался, нравится ли мне Африка. И что надо было отвечать? Чтобы ответить на этот вопрос, мне надо каждому рассказать о своей жизни и объяснить, что здесь я нахожусь не по собственной воле, а токмо волей пославших мя родителей, дабы я забыла об Эдуарде.

Гена крутил в руке бокал и пожирал меня глазами.

Я пожала плечами и сказала:

— Я не знаю, как мне Африка. Я нигде не была еще.

Геннадий оживился:

— Это не проблема. Если ты не возражаешь, я покажу тебе ее. Всю.

На слове «всю» я поперхнулась, так как вдруг испугалась, что кроме Африки он мне покажет еще и себя.

— А теперь расскажи мне о себе, — сказал Гена и уставился в мое декольте.

Я сразу поняла, что и этот вопрос я тоже ненавижу. Может, даже больше, чем вопрос про Африку.

Ну что я должна ему рассказать? О своем детстве? О пупсиках за рубль десять? С одежками…

Конечно, я могла бы рассказать ему, что:


1. Я толстая.

2. Нет, я не просто толстая — я жирная.

3. Я постоянно думаю.

4. И это мешает мне жить.

5. Если бы я думала только о том, что я жирная, мне было бы легче.

6. Но я еще думаю о том, что было бы, если бы я была худенькой, и от этого мне становится плохо.

7. Мне постоянно кажется, что я все делаю неправильно.

8. И что моя жизнь должна быть совсем другой.

9. Красивей, разумеется.

10. Я очень люблю мечтать.

11. И это тоже мешает мне жить.

12. Если бы я просто думала и не мечтала — мне жилось бы легче.

13. Одна моя учительница, еще когда я училась в девятом классе, сказала, что у меня очень большой потенциал и я многого добьюсь в жизни.

14. Вот я и бьюсь с этой жизней, хотя легче добиться объяснений от учительницы за ее «базар» и потребовать лучшей участи.

15. Я считаю, что смех продлевает человеку жизнь на одну минуту за один смешок.

16. Поэтому люблю анекдоты и ржу как лошадь.

17. По моим подсчетам, если я сегодня перестану их читать и ржать, то умру в 3019 году.

18. Если не перестану — буду жить вечно.

19. Но тогда придется в свой рацион добавить овес.

20. А так как овес калорийный, я поправлюсь еще больше.

21. И опять буду думать и мечтать, а в перерывах ржать.

22. Я пишу картины.

23. Нашелся один человек, который не мог оторвать глаз от моей копии картины Пикассо и несколько раз переспросил, действительно ли ЭТО писала я.

24. Я совсем не считаю этого человека ненормальным.

25. Даже несмотря на его косоглазие.

26. И на то, что он состоит на учете в психушке.

27. Я пишу стихи.

28. Их читает только моя мама.

29. Иногда я пишу рассказы.

30. Кроме мамы их читают иногда… несчастные люди.

31. А теперь, если собрать все в кучу и описать меня, получится, что я — толстая, жирная вечно мечтающая и думающая лошадь, которая недовольна своей жизнью, но при этом, не переставая ржать, пишет картины, стихи и рассказы.

32. А вы не встречали эту лошадь на пути?

33. До 3019 года еще далеко. Ждите. Обязательно встретите.


Но я не рассказала всего этого Геннадию.

Просто потому, что он бы меня все равно не понял.

Я подняла глаза вверх, рассмотрела потолок и вымолвила:

— Я…

Потом опустила глаза вниз, рассмотрела свои туфли, заметила, что их не мешало бы почистить, и перевела взгляд на Геннадия.

Он уставился на меня, рот у него был открыт.

И тут я вспомнила, как в шестом классе влюбилась в мальчика Петю, у которого тоже всегда был открыт рот. Я пригласила его на свой день рождения, и мама, увидев объект моего обожания, удивленно воскликнула:

— Он же дебил! У него рот всегда от крыт! Ты что, не видишь?

Я, естественно, сначала решила заступиться за Петю, но мама строго посмотрела на меня и сказала:

— Если тебе нравятся дебильные мальчики, я переведу тебя в школу для умственно отсталых детей.

И я сразу разлюбила Петю.

Теперь, еще раз посмотрев на Гену, я предположила, что он, скорей всего, учился именно в такой школе, но вслух сказала:

— Давай лучше ты первый мне о себе расскажешь.

— Ты стесняешься? — спросил он, улыбнулся, и на его щечках показались ямочки.

— Да, — тихо сказала я и сделала невинное лицо.

Геннадий быстро взял инициативу в свои руки и долго и нудно рассказывал мне о своем детстве, о трудной жизни в эмиграции, о том, как его бросила жена. Я это все слушала, а сама смотрела туда, где стоял Сергей. Он держал в руках бокал с вином и разговаривал с Денисом.

Больше всего мне сейчас хотелось подойти к ним и послушать, о чем они говорят, но Геннадий, как ему казалось, перешел к самой интересной части своего рассказа, потому что он вдруг взял меня за рукав и повернул чуть-чуть к себе, чтоб я не отвлекалась. Тут я встретилась глазами с Анькой, и она сразу поняла, что меня пора спасать. Она взяла под руку Альберта и вместе с ним подошла к нам.

— Лорик, пойдем со мной. — И, обращаясь к мужчинам, добавила: — Мы в дамскую комнату.

Я готова была ее расцеловать.

— В жизни не видела скучней человека.

— Да, я поняла. На тебе лица не было. И что теперь делать?