У отца Реа, известного генетика, есть собственное владение почти на окраине города. Покрытая гравием дорожка, с обеих сторон которой, как стража, выстроились тополя, ведет к дому. Это четырехэтажное строение, и на каждом этаже стоят пузатые фарфоровые вазы с искусственными цветами. Перед комнатой Реа на верхнем этаже находится библиотека. Здесь нет окон, за исключением матового прямоугольника в кессонном потолке, откуда на круглый стол падает приглушенный дневной свет.

– Вы тут иногда собираетесь всей семьей и читаете? – спрашиваю я, останавливаясь перед книжными полками.

– Да никто здесь не читает! – выкрикивает нетерпеливо Реа, держась за дверную ручку.

Я поднимаю голову и смотрю на верхние полки, доходящие до потолка; там в ряд выстроились книги в кожаных переплетах. Мне вспоминается запах свежеотпечатанных листов, которые выходили из грохочущего старого станка.

«Мы живем на эти книги», – сказал мне однажды отец, когда мы бежали на почту, чтобы перед закрытием успеть отослать важную посылку с книгами. Снежинки, как маленькие стрелы, падали нам на лицо, пакеты били по ногам. В холодном воздухе наше дыхание застывало маленькими белыми облачками. Я сосредоточилась на своих ногах, готовых вот-вот споткнуться.

«Только не упасть и не рассыпать на мостовую книги, на которые мы живем, – думала я. – Только не повалиться на эту ледяную землю и не испортить всё, нет, нет, бежать за его ногами, поспевать за ними, не отставать и не падать!»

– Достались по наследству. Есть и ценные экземпляры. Никто к ним даже не притрагивался, о чтении и говорить нечего, – говорит Реа. неожиданно оказавшись за моей спиной. Она тащит меня из библиотеки к себе. В ее комнате светло-голубые обои, высокая кровать с закругленными краями и телевизор величиной с гроб.

– Предупреждаю сразу, – говорит Реа и встает перед телевизором, – это комната предков, а не моя. За обстановку здесь отвечает мама. В моей комнате, – продолжает она, – такие обои я бы не потерпела.

Она показывает мне коллекцию видеофильмов, сложенных в сундук рядом с кроватью. В нем громоздится несметное количество кассет. И на каждой – номер, занесенный в специальную картотеку.

– Мамина идея, – говорит Реа, – она патологически любит порядок.

Сидя на кровати, подложив под спину подушку, она демонстрирует мне свои любимые фильмы. От психологических триллеров она так нервничает, что постоянно жмет на кнопку перемотки, сцены стремительно пролетают на экране. Грызя ногти, мы сдвигаемся всё ближе, вцепившись друг в друга мокрыми от пота ладонями.

«Хочешь настоящую крутизну?» – спрашивает она, подходит к сундуку и ищет какую-то кассету. Включает конец фильма «Апокалипсис сегодня». Разноцветными кометами из ночного неба на джунгли падают напалмовые бомбы. Земля взрывается, пальмы, как пушинки, взлетают в воздух и падают в реку. В черной речной воде горящий берег отражается диким танцем дрожащих капель. «Отличный фейерверк», – говорит Реа и постоянно жмет на перемотку.


В нескольких сантиметрах от моей головы возвышается розовая горка. Различив пятку Реа, я просыпаюсь. Вдруг ее нога дергается во сне, еще немного – и она попадет мне в лицо; я скатываюсь с кровати на пол. Мы заснули в одежде. На экране свирепствует черно-белая вьюга. Реа слегка похрипывает во сне, голова утонула в подушке. Ей снится сон. Я выключаю телевизор и открываю окно. Теплый воздух обвевает лицо. Прямо под окном находится бассейн в форме рыбы. Дно бассейна выложено мозаикой, в центре изображен Нептун с трезубцем. Я смотрю на желто-зеленые холмы, которые простираются за деревьями парка до самого горизонта. Реа говорила, что кроме родителей в доме живут садовник, экономка и кухарка. Этим утром все вокруг тихо. «Наверное, – думаю я, – в этом доме можно прожить всю жизнь, так и не встретив ни души. Только Нептун всегда здесь». Внезапно мне кажется чудовищным, что он все время лежит себе неподвижно в воде, и я вижу, как в детских снах Реа он восставал из бассейна, пробирался через окно в комнату и простирал свой трезубец над ее кроватью. И даже если бы она кричала, никто бы ее не услышал.

– На дворе еще лето? – спрашивает Реа, приподнимаясь на локте и глядя на меня воспаленными глазами. – Тогда можно выкупаться. Родители построили этот бассейн для меня, но я почти всегда одна, и тогда я сижу в своей комнате.

Она ползает по кровати и ищет в складках скомканной простыни солнечные очки.

– Выбери себе что-нибудь! – Она кидает мне из шкафа груду купальников.

Я все еще нерешительно роюсь в них, когда она появляется из-за дверцы шкафа в бикини с желтыми и красными цветами. Вздернутые соски Реа торчат вперед. Наши голые ноги безнадежно тонут в мягком ковре, таком же светло-голубом, как и обои.

Босиком мы спускаемся с четвертого этажа, пробегаем по длинному коридору, ведущему в комнату, где на картинах изображены кувшинки, а мебель обита бежевым. На столике с маленькими вазами из венецианского стекла стоит фотография. Реа на снимке лет шесть, у нее косички, она играет на виолончели и внимательно смотрит в пол.

– Ужасно! – Pea берет у меня фотографию и кладет ее на стол лицом вниз.

– У них были на мой счет собственные идеи. Представляешь, какой будет скандал, если они узнают, что я все еще играю на улице?

– Месть, – говорит она и открывает створку окна.

Из ангара мы выносим к бассейну тенты и шезлонги. Вытянув вперед ноги, мы сидим в шезлонгах в бело-синюю полоску.

– Когда родителей не будет, все это станет моим.

– А где они будут?

– На том свете.

Тень от зонта темными рубцами падает на наши животы. Цветы на трусиках Реа светятся на солнце, как маячки. Она медленно втирает в ноги крем, пахнущий кокосом.

– У тебя есть друг? – спрашивает она, нацеливая на меня стекла солнечных очков, как глаза опасной тропической рептилии.

– Нет.

– И не было?

– Был. Давно.

Я решила ничего не говорить, но с губ Реа уже слетает следующий вопрос, и я отвечаю скороговоркой:

– Он умер. Утонул. Его унесло волной в Индийском океане, больше его никто не видел.

– Обалде-е-ть… – Реа мучительно растягивает звук «е» и хлопает себя по коленям.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться над бредом, который вдруг пришел мне в голову. Я уже вижу, как его уносит в море, вижу его голову и руки, образующие небольшой белый треугольник, все уменьшающийся и уменьшающийся, пока он окончательно не превращается в песчинку на горизонте и полностью не погружается в море.


Вечеринка, устроенная тогдашней подружкой отца, которая была моложе его на десять лет, проходила во дворе дома. Мне пришлось пообещать отцу пойти на нее и наесться до отвала, потому что отец знал, что мне ничего не стоит целыми днями вообще ничем не питаться. Он думал, мне будет интересно пообщаться там с молодежью.

Заставленная велосипедами парадная вела в тенистый двор, окруженный высокими стенами домов. На посыпанной гравием площадке вокруг стола с едой стояли молодые люди и пили вино из пластиковых стаканчиков. Из открытого окна доносился голос Лори Андерсон. Я пробралась сквозь толпу к столу, взяла тарелку и попыталась положить на нее как можно больше всего. Но, к несчастью, когда я неловко ковыряла паштет, меня заметила подруга отца. Кусок паштета прилип к ножу и не хотел отлипать. Широкими шагами она подошла ко мне и стала представлять меня гостям как дочь своего друга. Конечно, лишь затем, чтобы предоставить живое доказательство его возраста, который, должно быть, казался ей пикантным и крайне завидным обстоятельством. Отец никогда не появлялся на ее вечеринках, и друзья уже сомневались в его существовании. И вот теперь она праздновала победу над присутствующими женщинами.

Стоял мягкий весенний вечер, в соседнем дворе цвела липа; в воздухе летал липовый цвет, который ветер переносил через стену.

С некоторого времени у меня были свои представления о том, каким должен быть мужчина, в которого я могла бы влюбиться. Он должен быть как D. В., главный герой одного романа, зачитанного мною до дыр. Я точно знала, как он выглядел, какой у него был запах, как он двигался. Я сравнивала всех мужчин, которых я знала, с этим персонажем из романа и скоро поняла, что в городе, в котором я жила, таких, как D. В., не было.


Он стоял, прислонившись к стене, но так скованно, будто прилип к ней. Рядом кто-то настойчиво пытался ему что-то втолковать, он не смотрел на этого человека. Его взгляд под черными бровями, почти сросшимися у переносицы, блуждал по сторонам, пока не зацепился за мой; было ясно, что человек, говоривший с ним, ему не приятель. Нельзя сказать, что он хорошо выглядел; казалось, он бежит от чего-то. В первый раз я почувствовала притяжение к живому, реальному человеку, через меня будто прошел ток. Я все еще смотрела на стену, а он уже был рядом и что-то говорил мне. Он сказал, что экспериментирует с новейшими возможностями компьютерной музыки, работает как раз над изобретением чего-то совершенно нового. Мне было все равно, что он говорил, я смотрела на его белые руки и на вены, выступавшие под тонкой кожей, на голубые вздутия, в которых было видно биение пульса.

Отцовская подруга валялась в цветочной клумбе с пьяным мужиком, который пытался поцеловать ее в шею. Увидев меня, она помахала мне, закатила глаза и сделала движение губами, давая мне понять, что это просто дурацкая игра под пьяную лавочку и ни в коем случае не надо рассказывать об этом отцу. Пластиковый стаканчик с красным вином нагрелся в моей руке. Цветок липы спланировал прямо в него и, как пропеллер, прокружил в вине. Я засмеялась, но он взял из моей руки стаканчик и сказал, что вечеринки, на которых пьют вино из пластиковых стаканчиков, – это последнее, что вообще может быть. Я с ним согласилась и не успела оглянуться, как мы уже шли рядом по улице. И оттого, что мы совершенно запросто шли вместе, как будто нас что-то связывало, на меня накатила приятная тошнота. В голове была полная ясность, я ни о чем не думала. Старый паркет в его квартире поскрипывал под нашими ногами. Сотни компакт-дисков выстроились вдоль стены, в углу возвышалась башня музыкального центра, на полу валялись провода и микрофоны. Вдруг я спросила себя, что, собственно, я здесь делаю. Я хотела сказать ему, что, может, лучше встретиться в другой раз, но его руки уже обхватили меня и подняли вверх как пушинку. Он отнес меня в другую комнату, положил на матрас и раздел. Я испугалась, потому что его лицо уже было не узнать, оно, распадаясь на кусочки, очутилось совсем близко с моим; нос и подбородок, словно увеличенные под лупой, чуждо врастали в меня, и мне захотелось оттолкнуть их, но я, задержав дыхание, в оцепенении смотрела на потолок. Там было ржавое пятно, похожее на амебу, оно расползлось почти до середины. Наверху послышался звук как от катящегося шарика. Я следила глазами за этим звуком, шарик перекатился через плафон, через пятно и с шумом стукнулся о стену. Он что-то нашептывал мне на ухо, чего я не понимала, потому что сосредоточила внимание на звуках в верхней квартире. Моя рука неудобно согнулась и ныла, она лежала на матрасе как какой-то посторонний предмет.