— Зачем? Женщины веками рожали детей без всего этого.

— Да, но сколько их умерло! Послушай меня, Мария Анна, во время родов может произойти все что угодно! Осложнения! Мария Анна, — Люссиль слегка встряхнула ее, — роды вот-вот начнутся, начнутся преждевременно. Это означает, что что-то идет не так.

— Ничего это не означает, мама. Просто ей пора появиться на свет. Ой, боль вступила в спину, мне нужно лечь. Еще мне нужно снять белье, оно мокрое.

— Позволь мне вызвать «скорую помощь»…

— Нет. — Мария опустилась на край кровати. — В перерывах между схватками я чувствую себя хорошо. Мама, ты не можешь заставить меня поехать в больницу. Если ты засунешь меня в карету «скорой помощи», я буду кричать и драться всю дорогу.

— Ну, Мария Анна… — Люссиль села рядом с дочерью. — Не здесь, не так. Скажи мне, почему ты хочешь рожать дома?

— Потому, что я хочу быть частью этого. Я хочу чувствовать это.

Люссиль легонько коснулась рукой волос Марии, затем обняла ее за плечи.

— Я просто не могу понять, зачем ты это делаешь.

Мария прильнула к матери, навалившись на нее всем своим весом, и положила голову ей на плечо. Пару секунд они сидели молча; объятие матери успокоило Марию и вселило в нее уверенность.

— Потому что я хочу оставить ребенка, — тихо произнесла она.

— Я знаю. — Люссиль повернулась и поцеловала Марию в лоб. — Пошли, я положу тебя в постель.

Мария, даже с помощью Люссиль, двигалась с трудом. Возле двери они остановились, чтобы немного передохнуть.

— Какой интервал между схватками?

— Не знаю, — задыхаясь, ответила Мария, — где-то минут пять.

— Регулярные?

— Да.

— Усиливаются?

— Да…

Они медленно плелись по коридору — Люссиль практически несла Марию на себе, — пока наконец не оказались в комнате Марии. Мария села на кровать, а Люссиль, выдвинув ящик комода, начала искать чистую ночную рубашку. Мария скинула туфли и, кряхтя, стянула с себя платье. Мать, потрясенная видом обнаженного, распухшего тела дочери, помогла ей снять колготы и белье. Мария, надев ночную рубашку, скользнула под одеяло и взяла мать за руки.

— Жаль, что доктора Вэйда здесь нет.

— Мария Анна, пожалуйста, позволь мне вызвать «скорую помощь».

Мария улыбнулась.

— Мам, разве ты не должна готовиться к родам? Ну, там, кипятить воду или рвать на пеленки простыни?

Еле сдерживая слезы, Люссиль заставила себя рассмеяться.

— Я не имею ни малейшего представления, как к ним готовиться!

— Позвони доктору Вэйду.

— Хорошо.

Люссиль начала вставать, но тут Мария вцепилась в ее руки еще сильнее.

— Мама…

Люссиль отвернулась, она не могла смотреть на искаженное болью лицо дочери. Когда схватка прошла, Люссиль взглянула на часы.

— Всего четыре минуты.

— Все идет слишком быстро, да? Мама… — Дыхание Марии было частым и прерывистым. — Я… хочу, чтобы папа был здесь. Он не должен пропустить этого.

— Хорошо, — Люссиль высвободила руки, — я позвоню ему.

Когда Люссиль встала, Мария вдруг вспомнила о тайне отца.

— Нет, мам, не нужно! Он и так скоро приедет домой. Может быть, у него возникли какие-нибудь дела и он не пошел в тренажерный зал…

— Все в порядке, милая, успокойся. Я все сделаю.

Мария привстала на локтях, вслушиваясь в доносящиеся из комнаты родителей звуки. Она услышала, как Люссиль набрала номер, затем тихо попросила пригласить к телефону Теда, быстро поговорила с ним и повесила трубку. Через секунду она появилась на пороге комнаты с бледным лицом.

— Он сейчас приедет.

Мария откинулась на подушку.

— Ох, мама…

— Никогда не думала, что сделаю это. — Люссиль опустилась на край кровати, Мария увидела в глазах матери слезы.

— Ты знаешь о Глории? — прошептала она.

— Уже пять лет.

Мария сжала руки в кулаки и потерла ими глаза.

— Не плачь, милая.

— Почему ты это терпишь? — крикнула Мария. Слезы катились по ее щекам и капали на подушку. — Почему ты ничего не делаешь?

Люссиль, не вытирая слез, взяла руки дочери в свои и положила их себе на колени.

— Потому что, — попытавшись улыбнуться, сказала она, — я люблю твоего отца и хочу удержать его возле себя. И если это единственный способ, что ж, значит, так тому и быть.

Мария повернула голову набок и зажмурилась.

— Я ненавижу его…

— Не нужно. Он ни в чем не виноват. И, Мария Анна, не говори ему, что я обо всем знаю, хорошо?

Мария посмотрела на мать краем глаза.

— Как это? Ты ведь только что ему звонила?

— Скажем ему, что ты знала, что сегодня он не пошел в тренажерный зал, а пошел к своей клиентке, что ты случайно услышала ее имя, а я нашла ее номер в телефонной книге. Пожалуйста, Мария Анна.

— Он не заслуживает этого.

— Это не для него, милая, это для меня. Обещай, что ты не расскажешь!

Мария подняла голову и удивленно посмотрела на мать.

— Мне так жаль, — жалобно пропищала она.

— Все в порядке. Пусть это будет нашим маленьким секретом. А сейчас мы должны подготовиться к родам.

— Ой… — Мария схватилась за живот, — они стали еще сильнее, — прошептала она, — мам, сколько это будет длиться?

— Думаю, еще несколько часов.

Люссиль посмотрела на возвышенность, скрывающуюся под одеялом, и увидела, как она содрогнулась: живот сначала подался вверх, затем опустился.

— Мама…

— Да.

— Ты жалеешь, что я не сделала аборт?

Люссиль резко подняла голову.

— Мария Анна! Как тебе могла прийти в голову эта мысль!

— Я слышала, как вы с папой спорили, еще в июне. Я слышала, как ты просила папу найти кого-нибудь, кто бы избавил меня от…

— Ой, Мария Анна! Я же была не в себе! Ты же знаешь, я бы никогда не пошла на это!

— Из-за этого я и перерезала себе вены. Я думала, что вы с папой хотите, чтобы я избавилась от ребенка.

— Моя бедная, бедная девочка. — Люссиль погладила Марию по голове. — Я была пьяна. Ты же уже достаточно взрослая, чтобы знать, что нельзя верить словам пьяного человека.

— Ты думаешь, у меня родится монстр?

Люссиль больно прикусила внутреннюю сторону щеки и почувствовала на языке солоноватый, металлический вкус.

— Конечно, нет. У тебя будет чудная маленькая девочка.

— А ничего, что она будет недоношенной?

— Ни о чем не волнуйся, милая. Так, сейчас я пойду и поставлю кипятиться воду. Не знаю, правда, зачем, но так делают во всех фильмах.

Когда мать вышла из комнаты, Мария закрыла глаза. Ей было хорошо и легко; она медленно погружалась в мир грез. Спустя несколько минут Люссиль вернулась и села на кровать.

— Знаешь, мама, у меня есть одно воспоминание… или, быть может, это был сон? — Ее глаза были закрыты. — Я, кажется, сижу в детской кроватке, в комнате темно. Я слышу голоса, которые раздаются возле противоположной стены. Я слышу женский плач. Женщина кричит: «Я не хочу умереть». Потом раздается голос мужчины, но я не понимаю, что он говорит. Мама… эта женщина была ты?

— Тебе было четыре года, — прошептала Люссиль. — Тогда мы жили в другом доме.

— А что тогда происходило?

Люссиль закрыла глаза.

— Мне нельзя было иметь детей, Мария Анна. Врачи говорили, что у меня какие-то проблемы по женской части. Ты рождалась очень тяжело. После сорока восьми часов моих мучений врачи приняли решение делать кесарево сечение. С тех пор я стала очень бояться родов. Мы с твоим отцом не верили в такую вещь, как контроль рождаемости, и не пользовались защитными средствами, поэтому через некоторое время я снова забеременела, и это сильно напугало меня.

— Что произошло?

— Господь услышал мои молитвы, и Эми вышла из меня вместе с маткой. Я была спасена. — Люссиль взглянула в ясные понимающие глаза дочери и немного успокоилась. — Понимаешь, Мария Анна, я никогда не получала от секса удовольствие. Думаю, это из-за моего ортодоксального воспитания. Церковь научила меня, что получать удовольствие от секса — грешно, даже если ты замужем, а моя мать, бедное невежественное создание, вбила мне в голову, что беременность является для женщины наказанием за наслаждение сексом. Я решила, что воздержание освободит меня от страданий. Я не знаю. Сексуальные отношения наводили на меня ужас. Я любила твоего отца, Мария Анна, и по-своему желала его, но… — Люссиль наклонила голову. — Когда мне удалили матку, я была очень рада, безумно рада, потому что это освобождало меня не только от рождения детей, но и от выполнения супружеского долга. Отец Криспин сказал нам после операции, что мы с твоим отцом должны жить как брат и сестра, и мне понравилась эта идея. Я чувствовала невероятное облегчение. Мне больше не нужно было быть настоящей женой. Конечно, я чувствовала себя виноватой перед твоим отцом, потому что я любила его, сильно любила, но несмотря на это не хотела заниматься с ним сексом. Думаю, это и оттолкнуло его от меня. Мужчинам нужен секс, Мария Анна… — Она шмыгнула носом и вытерла слезы.

— Пойду посмотрю, как там вода.


Дом Шварцев купался в мягком свете рождественских огней и пикантном аромате горячих имбирных пряников. Несмотря на то что возле окна красовалась пушистая сосна, украшенная мишурой и игрушками, на каминной доске, готовый к празднованию Ханука[18], стоял красивый медный семисвечник. Двое мужчин сидели в уютной гостиной комнате, потягивали напиток из взбитых яиц и рома, в то время как Эстер Шварц создавала на кухне бесконечные кулинарные шедевры.

— Не время грустить, — сказал Берни, осушив свой бокал и увидев, что Джонас так и не притронулся к своему.

— Извини, Берни. Голова забита всякими проблемами.