— Думаю, мистер Мак-Фарленд, Марии будет лучше, если вы передадите ее на попечение специалистов.

Он внимательно всмотрелся в лица сидящих перед ним, задержавшись взглядом на лице отца Криспина. Джонас Вэйд видел в тяжелом подбородке, в щетинистых бровях, в маленьких беспокойных глазах священника тревогу. И он знал почему. Мария Анна Мак-Фарленд была образцовой католичкой, беспрекословно сознающейся в своих самых постыдных грехах семейному священнику. Но этот грех, к большой досаде священника, Мария утаила от него.

— Доктор Вэйд, — раздался голос отца Криспина, — я не хочу оспаривать рекомендации, которые вы даете мистеру и миссис Мак-Фарленд, и я также не хочу вмешиваться в ваши дела, однако позвольте мне предложить на рассмотрение свою идею.

— Напротив, святой отец, буду рад выслушать все ваши предложения.

— Прекрасно, — сказал отец Криспин, ударив в ладоши, — тогда вот, что я предлагаю.

Глава 8

— Добрый день, доктор Вэйд. Я Дороти Хендерсон.

Джонас пожал крепкую руку.

— Большое спасибо, что смогли принять меня, доктор Хендерсен.

— Всегда рада! Прошу в мои владения.

Первой мыслью Джонаса Вэйда было: красивая, но неженственная. Доктор Дороти Хендерсон, эмбриолог, была действительно красива, но немного мужеподобна. Потом, когда он следовал за ней в недра лаборатории, он изменил свое мнение: врожденная элегантность, даже величавость. Она шествовала впереди в наброшенном на широкие квадратные плечи безупречно белом халате, словно принцесса, словно она несла на своих плечах колоссальный груз. Ее походка была плавной и грациозной, тело стройным и молодым, хотя исследовательнице было не меньше пятидесяти лет. Красновато-каштановые волосы, очень длинные и густые, были разделены на прямой пробор и собраны на затылке во внушительный пучок; кое-где в идеальной прическе сверкали белоснежные прядки. Она была бывшей прима-балериной.

Повернувшись, доктор Дороти Хендерсон улыбнулась: зубы были великолепными, глаза лучистыми и зелеными, но кожа испещрена мелкими морщинками. Актриса, познавшая славу и признание, великодушно позволила молодым занять свое место. Ее голос, когда она заговорила, оказался удивительно сильным. Кем бы ни казалась Дороти Хендерсон, для Джонаса, который пришел к ней, чтобы получить ответы на мучавшие его вопросы, она прежде всего была ученым.

— Доктор Вэйд, Берни сказал вам, чем мы здесь занимаемся?

— Нет, даже не намекнул.

— Вы знаете, что такое клонирование?

Он окинул взглядом небольшую лабораторию, заметил двух ассистентов, работавших за столами, втянул носом резкие неопределимые запахи и услышал за журчанием жидкостей и гудением инкубатора тихое, размеренное тиканье спектрометра.

— Я слышал это слово. Что-то связанное с созданием жизни в пробирке.

— Для начала, доктор Вэйд, я дам вам буквальный перевод этого слова. На греческом языке оно означало скопище или толпу. Мы же, принимая во внимание наши цели, интерпретировали это слово несколько иначе: на языке науки клоны — это популяции индивидуальных организмов, произведенных от одного родителя. Конечно же, в результате бесполого размножения.

Взгляд Джонаса переместился в центр стерильной комнаты и остановился на батарее аквариумов. В аквариумах, накрытых решетчатыми крышками и наполненных небольшим количеством мутной воды, содержались колонии блестящих пучеглазых лягушек.

— В основном, доктор Вэйд, мы здесь занимаемся бесполым размножением лягушек от одного родителя-донора. Сначала мы пересаживаем ядро дифференцированной клетки, взятой из тела лягушки, в цитоплазму лягушачьей яйцеклетки, затем выращиваем ее и в конечном счете получаем взрослую особь — копию первой лягушки.

Она неторопливо, как музейный экскурсовод, показывала различные приборы, объясняла методики.

— Сначала мы берем яйцеклетку лягушки и разрушаем ядро сверхтонким ультрафиолетовым лучом. Это южно-африканские когтистые лягушки, яйцеклетки которых настолько хрупки, что любое механическое воздействие просто невозможно. После этого мы помещаем вылущенную яйцеклетку или яйцеклетки в специально подготовленную питательную среду и берем донорскую клетку, — Дороти Хендерсон остановилась за спиной молодой азиатки, которая сидела на высоком стуле и смотрела в микроскоп, — изъятую из кишечника головастика, вбираем ее в стерильную микропипетку и внедряем ее ядро в вылущенную яйцеклетку. После этого яйцеклетки выращиваются в специальной среде, а результаты исследуются.

Она подвела его к большой металлической «печке», через стеклянную дверь которой виднелись полки с сосудами.

— Как только они достигают стадии бластулы, их пересаживают в среду, в которой они смогут развиваться дальше и превращаться в головастиков.

Затем они остановились перед небольшим, покрытым водорослями резервуаром, где вторая лаборантка работала с микроскопом, держа в одной руке шприц, а в другой — ручку. Не отрывая глаз от линзы микроскопа, она делала заметки в блокноте.

— Все клоны одного объекта, доктор Вэйд, или одновременно прекращают свое развитие из-за каких-либо генетических дефектов, или развиваются нормально и демонстрируют идентичность как по форме, так и по содержанию.

Дороти Хендерсон улыбнулась теплой, очаровательной улыбкой и подвела Джонаса Вэйда к батарее аквариумов, стоявших в центре лаборатории. На каждом была прикреплена табличка с надписью «Xenopus laevis» и римской цифрой, и в каждом сидело по нескольку лягушек. Однако в первом аквариуме с надписью «Xenopus laevis: Primus» сидела только одна лягушка.

— Это Примус, наш первый номер, — он является прародителем. Все эти, доктор Вэйд, — она махнула рукой в сторону шести аквариумов, — последующие поколения, которые клонировались друг за другом. Они все, по сути дела, точные копии Примуса.

Джонас Вэйд наклонился, внимательно посмотрел на лягушку, затем выпрямился.

— А у него большая семья.

— Ох, нет, доктор Вэйд, все эти лягушки не потомки Примуса. Они и есть Примус.

Он уставился на холодные, безжизненные глаза лягушки. Время от времени Примус мигал, что было единственным признаком того, что он был живым.

— Потрясающе…

— Эта идея не нова, доктор Вэйд. Ученые уже давно и серьезно занимаются вопросом клонирования, с тысяча девятьсот второго года. — Доктор Хендерсон слегка коснулась руки Джонаса. — К сожалению, здесь, на земноводных, мы вынуждены остановиться. Наука с удовольствием бы взялась за млекопитающих, но пока мы не располагаем нужными технологиями. Яйцеклетка млекопитающего составляет одну двенадцатую от размера яйцеклетки лягушки — около одной сотой дюйма в диаметре, — в то время как диаметр лягушачьей яйцеклетки равен одной восьмой дюйма. Здесь, в лаборатории, мы используем обычные микроскопы и линзы со стандартным увеличением, для человеческой же яйцеклетки нам бы понадобилось специальное оборудование, которое еще не изобретено. Когда-нибудь ученые смогут вылущить человеческую яйцеклетку, пересадить в нее клетку, взятую у живого человека, и произвести на свет клонов этого человека. Только вот, — она пожала плечами, — когда это произойдет, никому не известно.

Он покачал головой и медленно обвел взглядом лабораторию. Время от времени он слышал сообщения об экспериментах в этой области, но не знал, что ученые продвинулись так далеко. Здесь, перед ним, сидел Примус, размноженный снова и снова, ad infinitum — до бесконечности.

Дороти Хендерсон увидела выражение его лица — выражение, которое она наблюдала много раз и к которому уже привыкла.

— Пожалуйста, доктор Вэйд, пусть вас не тревожит то, чем мы здесь занимаемся. Мы не манипулируем генетикой, мы не нацисты. Клонирование лишь малая часть той увлекательной новой эры, что открывается в области сексуальной репродукции. Замораживание спермы и искусственное оплодотворение еще вчера казались фантастикой, а сегодня являются реальностью. Завтра мы увидим зачатие в пробирке, пересадку эмбриона от одной женщины к другой, искусственные матки, предварительное определение пола плода и, конечно, клонирование человека.

Она улыбнулась ему.

— Я так думаю, доктор Вэйд, вы пришли сюда не для того, чтобы прослушать краткий курс по клонированию, не так ли?

Он оторвал глаза от Примуса и улыбнулся эмбриологу в ответ. Дороти Хендерсон, кем бы она ни казалась, была ученым до мозга костей.

— Вы правы, не для того. Хотя я не прочь прийти сюда еще раз и прослушать более подробную лекцию.

— Буду рада видеть вас, доктор Вэйд, я не избалована гостями. Давайте пройдем в мой, с позволения сказать, кабинет.

Он зашел следом за ней в крошечную комнатку, отделенную от лаборатории стеклянной стеной, где, к его большому удивлению, было очень тихо, после того как закрыли дверь. Дороти Хендерсон села за заваленный бумагами и книгами стол, Джонас сел напротив нее.

— Извините, кофе не могу предложить. Кофеварка сломалась, а починить ее у нас нет возможности.

Он откинулся на спинку металлопластикового стула, сложил руки на коленях и улыбнулся.

— Постараюсь не слишком злоупотреблять вашим временем, доктор Хендерсон. Берни сказал вам о цели моего визита?

— Нет, единственное, что он сказал, — у вас есть вопросы, на которые я, возможно, знаю ответы.

Джонас Вэйд открыл было рот, чтобы рассказать о том, что его интересовало, но не смог подобрать нужных слов. Раньше ему казалось, что он без труда сможет начать разговор, но на деле это оказалось совершенно не так. Все утро, пока он принимал пациентов и делал операцию по удалению аппендикса, он подготавливал себя к этому разговору.

Все зависело от того, что скажет ему эта женщина, — доктору Хендерсону выпал жребий вершить судьбу его исследования. Так или иначе она примет решение за него: либо продолжать двигаться в этом направлении, либо оставить эту идею раз и навсегда.