– С трудом могу в это поверить, мистер Трипп. Дочь уже несколько месяцев даже не упоминает вашего имени.

– Думаю, она боялась вашей реакции. Но прежде чем продолжу, я должен кое-что вам рассказать, ибо, если я этого не сделаю, рано или поздно все так или иначе откроется. Поэтому лучше объясниться теперь же. – Ноэль отвел взгляд и подумал: было сумасшествием прийти сюда. Полным безумием. Но приход в этот кабинет оказался едва ли не самым мужественным поступком в жизни Ноэля. – Двадцать семь лет назад ваша мать активно участвовала в деятельности организации, занимавшейся помощью беженцам здесь, в Нью-Йорке. – Лицо Пола Либмана окаменело, но Ноэль бесстрашно продолжал: – Она подружилась с молодой немецкой девушкой, беженкой из Берлина. На этой девушке вы были женаты – совсем недолгое время, пока не обнаружили, что она беременна от своего мужа, погибшего при обороне Берлина. Вы ее оставили, развелись с ней, а… – он запнулся на мгновение, – а я – ее сын.

Напряжение, царившее в комнате, достигло предела. Пол Либман встал.

– Убирайтесь вон из моего кабинета!

Он в бешенстве указал на дверь, но Ноэль не двинулся с места.

– Я уйду, но прежде я должен сказать, что люблю вашу дочь, сэр, а она любит меня. И еще, – он выпрямился в полный рост (даже Пол рядом с ним казался невысоким), – знайте, что я имею по отношению к ней самые серьезные намерения.

– Вы осмеливаетесь намекать на то, что собираетесь жениться на моей дочери?

– Именно так, сэр.

– Никогда! Вы поняли? Никогда! Это ваша мать все затеяла?

– Вовсе нет, сэр.

Глаза Ноэля сверкнули, и Пол первый опустил глаза. Словно некая искра пробежала между ними, и Либман не стал дальше развивать эту тему.

– Я запрещаю вам впредь встречаться с Тамарой.

На лице Пола смешались ярость и боль – старая боль, смягчить которую не смогло даже время.

Но Ноэль спокойно ответил:

– Я говорю вам, сэр, здесь и сейчас, что ни она, ни я не подчинимся вам. Придется вам смириться с этим.

И, не дожидаясь ответа, Ноэль развернулся и вышел. Он услышал яростный удар кулака по столу, но дверь за молодым человеком уже закрылась.


Получше познакомившись с Арианой, Тамара полюбила ее как собственную мать. А на Рождество, когда Ноэль решил объявить об их помолвке, Ариана вручила Тамми подарок, тронувший девушку до глубины души. Ноэль был посвящен в тайну; мать и сын заговорщицки улыбались, пока Тамми разворачивала яркую бумагу. Вдруг прямо на ладонь Тамми упало бриллиантовое кольцо. Это был тот самый перстень, который много лет назад носила Кассандра.

– О… Боже мой!.. О… нет… нет!

Тамара в изумлении посмотрела сначала на Ноэля, потом на Ариану, стоявшую рядом с сыном, потом на широко улыбавшегося Макса и – заплакала, уткнувшись Ноэлю в плечо.

– Это твое обручальное кольцо, дорогая. Мать попросила подогнать его под твой размер. Ну-ка, примерь.

Но, надев кольцо на палец, Тамара снова разрыдалась. Она знала историю этого кольца, и вот, принадлежавшее четырем поколениям, оно теперь стало ее собственностью. Оно пришлось как раз впору на средний палец левой руки; Тамми смотрела на него и поражалась искусной работе ювелира.

– О, Ариана, спасибо!

Но объятия породили только новые взаимные слезы.

– Все в порядке, дорогая, все в порядке. Теперь оно твое. Пусть принесет тебе счастье.

Ариана нежно глядела на девушку, которую полюбила всей душой. «Пора браться за дело самой», – думала она.

Через несколько дней после Рождества Ариана, сильно волнуясь, набрала телефонный номер. Она представилась как миссис Томас, договорилась о встрече и на следующий день взяла такси и отправилась в центр города. Она ничего не сказала ни Максу, ни Ноэлю. Зачем? Но сама твердо решила: пришло время после стольких лет встретиться лицом к лицу.

Секретарша объявила о ее приходе, Ариана в черном платье и черной норковой шубке спокойно вошла в кабинет. Теперь на руке ее было только одно кольцо – с изумрудом. Бриллиантовый перстень отныне принадлежал Тамаре.

– Миссис Томас?

Но, вставая, чтобы поздороваться с посетительницей, Пол Либман замер от неожиданности и широко раскрыл глаза. Даже несмотря на растерянность, в голове его промелькнула мысль о том, как же мало изменилась эта женщина за прошедшие годы.

– Здравствуй, Пол. – Она бесстрашно смотрела на него, ожидая приглашения присесть. – Я решила, что нам следует встретиться. Из-за наших детей. Я могу сесть?

Он жестом показал на кресло и, не отрывая от нее глаз, сел сам.

– Кажется, мой сын уже побывал здесь однажды.

– И совершенно напрасно. – Лицо Пола стало еще более жестким. – И в твоем визите я не вижу никакого смысла.

– Может быть. Но мне кажется, дело сейчас не в наших чувствах, а в чувствах наших детей. Сначала я думала так же, как ты. Я изо всех сил противилась их сближению. Но факт остается фактом: нравится нам это или нет, они теперь вместе.

– А могу я спросить, почему ты противилась?

– Потому что знала: ты считаешь меня и в равной степени Ноэля своими злейшими врагами. – Она помолчала и продолжала уже более спокойным тоном: – Мой поступок был страшной, непростительной ошибкой. Потом я поняла это, но тогда я пребывала в отчаянии, хотела сделать как лучше для ребенка… Ведь ты мог дать ему все, а я? Ну что теперь говорить, Пол? Я была ужасно не права.

Он посмотрел на нее долгим взглядом.

– У тебя есть еще дети, Ариана?

Она покачала головой и слабо улыбнулась:

– Нет. И замуж я снова вышла только в прошлом году.

– Не из-за того же, что чахла по мне, думаю.

Но в голосе его было уже меньше горечи, а взгляд вдруг напомнил Ариане прежнего, молодого Пола.

– Нет. Просто я знала, что, один раз выбрав себе мужа, определила свою судьбу. И изменить ее не властна. Главное, что у меня был сын, а замуж я решила больше не выходить.

– Кто же заставил тебя передумать?

– Один старый друг. Но ты-то, насколько я понимаю, женился снова почти сразу же.

Он кивнул:

– Как только закончился бракоразводный процесс. Я знал ее со школьных лет. – Перед его мысленным взором пронеслась вся жизнь за эти двадцать с лишним лет. – Браки с одноклассницами – они самые прочные. Жениться лучше на своих. Вот почему я против того, чтобы Тамара и Ноэль встречались. Дело не только в том, что он твой сын. – Пол снова вздохнул. – Он замечательный мальчик, Ариана. У него достало мужества прийти сюда и все мне рассказать. Я уважаю людей, способных на подобные поступки. Тамара не столь щепетильна и откровенна, – проворчал он недовольно. – Но проблема даже не в том, что мы с тобой были когда-то женаты. Проблема в них самих. Одно дело – его отец, твоя семья, Ариана. А мы евреи. Ты действительно думаешь, что у этой пары есть будущее?

– Они могут попробовать. Что с того, что я немка, а ты еврей? Может быть, тогда, сразу после войны, это имело большое значение. Но теперь мне хочется думать, что никого не волнуют подобные глупости.

Однако Пол Либман решительно покачал головой:

– Еще как волнуют. Такие вещи не теряют актуальности, Ариана. Они будут существовать всегда.

– Почему бы по крайней мере не дать нашим детям шанс?

– Для чего? Чтобы я лишний раз убедился, что был прав? Они быстренько состряпают парочку-троечку детишек, а лет через пять придут ко мне и скажут, что хотят развестись, потому что я оказался прав и ничего не получилось.

– Ты действительно считаешь, что можешь этому помешать?

– Может быть.

– Так и будешь отваживать всех женихов? Неужели ты не понимаешь, что твоя дочь поступит так, как сочтет нужным? Не важно, правильно или нет. Она выйдет замуж за того, за кого захочет, и будет строить свою собственную жизнь сама. Ведь они с Ноэлем живут вместе почти целый год, нравится это тебе или не очень. В конце концов останется лишь один проигравший – это ты, Пол. Может, пришло время забыть о вражде между нами и взглянуть на мир глазами нынешнего поколения? Мой сын вовсе не считает себя немцем. А твоя дочь тоже вряд ли хочет быть только еврейкой и все время помнить об этом.

– А кем же она хочет быть?

– Личностью, женщиной, юристом. Я не очень-то хорошо разбираюсь в устремлениях нынешней молодежи. Они стали куда более независимыми и свободомыслящими. – Она спокойно улыбнулась. – Может, они и правы. Мой сын мне сказал, что война, о которой мы столько говорим, – наша война, а не их. Для них она всего лишь история. А для нас она временами реальнее настоящего.

– Я смотрел на твоего сына, Ариана, – голос Пола трагически дрогнул, – и словно видел перед собой фотографии, которые ты тогда разглядывала. И я вообразил его в форме… В нацистской форме, как у его отца… – Пол крепко зажмурился, потом взглянул на Ариану затуманившимися от боли глазами. – Он ведь очень похож на отца, да?

Ариана улыбнулась и кивнула:

– А вот Тамара на тебя совсем не похожа.

Больше она не нашлась что сказать, но по крайней мере он улыбнулся.

– Знаю. Она копия своей матери. Ее сестра похожа на Джулию. А вот мой мальчик очень похож на меня, – горделиво добавил Пол.

– Я рада. – Ариана долго медлила, прежде чем спросила: – Ты был счастлив?

Он медленно кивнул.

– А ты? Я вспоминал о тебе иногда, где ты, что ты. Я хотел было разыскать тебя, рассказать, что все еще часто о тебе думаю, но я боялся…

– Чего?

– Боялся выглядеть дураком. Сначала я очень страдал. Мне казалось, что все время, пока мы были вместе, ты надо мной потешалась. Единственный, кто все понял до конца, это моя мать. Она догадалась, что ты поступила так ради ребенка, и еще она считала, что ты все же любила меня.

Как только речь зашла о Рут, глаза Арианы наполнились слезами.

– Я действительно любила тебя, Пол.

Он опустил голову.

– Мать так и сказала, когда хорошенько все обдумала.

После стольких лет они снова сидели рядом.