– Вы и так сделали что могли. Если бы вы еще помогли мне связаться с отцом… – Собравшись с духом, Ариана задала вопрос, мучивший ее больше всего: – Может быть, он где-то здесь, в рейхе?

Манфред медленно покачал головой:

– Нет, нам ничего о нем неизвестно. Возможно, он еще объявится. Не отчаивайтесь, фрейлейн. Ни в коем случае не теряйте надежды.

– Хорошо, не буду. В особенности после случившегося.

Она снова улыбнулась, а он грустно посмотрел на нее, кивнул на прощание и вышел, заперев дверь. Ариана медленно опустилась на пол, все еще переживая случившееся. Само Провидение послало ей спасителя в лице этого обер-лейтенанта. Она сама не знала, какое чувство сейчас говорит в ней сильнее – ненависть к Гильдебранду или благодарность к фон Триппу. Странные они какие-то, эти нацисты. Попробуй-ка разберись в них.

Прошло больше недели, прежде чем Ариана вновь увидела этого человека. Со дня ее ареста миновал ровно месяц. Девушка все чаще думала о том, что с отцом и Герхардом, должно быть, произошло самое страшное. И все же она теперь не могла смириться с этой мыслью. Поэтому заставляла себя думать о настоящем, о врагах, о мести.

В тот день за ней пришел офицер, которого она видела впервые. Он грубо схватил Ариану за плечо и поволок сначала по коридору, потом вверх по лестнице. Когда Ариана споткнулась, он подтолкнул ее вперед, а когда она упала, обрушил на нее поток брани. Девушка еле передвигалась, обессилев от голода. Ноги были как ватные. В кабинет Дитриха фон Райнхардта вошла не элегантная юная барышня, как месяц назад, а оборванная, грязная дурнушка. Капитан воззрился на нее с брезгливым отвращением. Однако он отлично понимал, что аристократка всегда остается аристократкой. Если эту красоту привести в порядок, получится отличный подарок для какого-нибудь нужного человека. Самому капитану девицы были ни к чему – у него имелись иные пристрастия. Однако какого-нибудь любителя прекрасного пола такой подарок порадовал бы. Кого бы осчастливить?

Фон Райнхардт не стал тратить время на игру в вежливость – Ариана фон Готхард больше не представляла для него никакой ценности.

– Итак, к сожалению, вы мне больше не нужны. Нет смысла держать вас здесь, выкупа явно не последует, а лишние нахлебники нам ни к чему. Вы занимаете место, попусту переводите пищу. Хватит злоупотреблять нашим гостеприимством.

Ариана решила, что ее ожидает расстрел. Ей было уже все равно. Лучше смерть, чем другие возможные варианты. Проституткой в офицерском борделе быть она не желала, а сил выполнять физическую работу у нее уже не оставалось. Семью она потеряла, жить стало незачем. Если ее пристрелят – тем лучше. Ариана почти испытывала облегчение.

Но фон Райнхардт еще не закончил:

– Вас отвезут домой, где вы сможете взять кое-какие вещи. В вашем распоряжении будет один час. Ничего ценного брать не разрешается – ни денег, ни драгоценностей. Лишь самое необходимое. После этого будете заботиться о себе сами.

Так они не собираются ее убивать? Почему? Ариана смотрела на капитана с недоумением.

– Жить будете в женских бараках. Работа там найдется. Я поручу кому-нибудь отвезти вас в Грюневальд. Пока же подождите в приемной.

Ждать в приемной? В таком виде? Ариана по-прежнему была едва прикрыта лохмотьями, в которые превратилась ее одежда после схватки с Гильдебрандом. Какие же они все-таки мерзавцы!

– А что будет с домом моего отца?

Голос Арианы прозвучал хрипло – за минувший месяц она почти разучилась говорить.

Фон Райнхардт уже рылся в бумагах, на вопрос он ответил не сразу:

– Там разместится генерал Риттер со своими сотрудниками.

«Сотрудниками» генерала были четыре страстные дамы – эту коллекцию он тщательно собирал целых пять лет.

– Уверен, что генералу там понравится.

– Не сомневаюсь.

Ариане, ее отцу, брату, а раньше и матери в Грюневальде тоже жилось совсем неплохо… Когда-то все они были под этим кровом счастливы. Но потом в их жизнь ворвались нацистские ублюдки, все испортили, изгадили, а теперь еще и забирают родительский дом. На глазах у Арианы выступили слезы. Она хотела сейчас только одного – чтобы во время очередной бомбежки особняк в Грюневальде обратился в прах и пепел, погребя под обломками своих новых хозяев.

– Все, фрейлейн, разговор окончен. В пять часов вы должны явиться в свой барак. Кстати говоря, жить там не обязательно. Если вы найдете себе иной… ангажемент, можете сменить место жительства. Но разумеется, вы останетесь под нашим присмотром.

Ариана отлично его поняла. Если она предложит генералу Риттеру себя в любовницы, то ей позволят остаться под родным кровом. Сидя в приемной на деревянной скамье, Ариана вся дрожала от негодования. Единственным утешением была мысль о том, что, когда она попадет в Грюневальд, Хедвиг и Бертольд смогут насладиться делом своих рук – увидят ее избитой, израненной, грязной, оборванной. Пусть полюбуются, что сделала с ней их любимая нацистская партия. Они орали «хайль Гитлер», а расплачиваться пришлось ей. Ариана была настолько охвачена яростью, что не заметила, как к ней подошел фон Трипп.

– Фрейлейн фон Готхардт?

Она удивленно подняла глаза. С тех пор как Манфред спас ее от Гильдебранда и его хлыста, Ариана ни разу его не видела.

– Мне поручено отвезти вас домой.

Обер-лейтенант не улыбнулся, но зато теперь он смотрел не сквозь нее, как раньше, а прямо в глаза.

– Вы хотите сказать, что вам поручено отвезти меня в бараки? – холодно спросила Ариана.

Но тут же пожалела о своей резкости и вздохнула. В конце концов, этот офицер ни в чем не виноват.

– Извините.

Манфред медленно кивнул:

– Капитан сказал, что я должен отвезти вас в Грюневальд, где вы возьмете личные вещи.

Ариана склонила голову. Ее глаза на исхудавшем личике казались громадными. Сердце фон Триппа дрогнуло, голос смягчился:

– Вы уже обедали?

Ариана давно уже отвыкла от слова «обед». В ее гнилой камере пищу давали один раз в день, так что деления на завтрак, обед и ужин не существовало. Да эти помои и не заслуживали названия «пища». Лишь под угрозой голодной смерти могла Ариана заставить себя есть эту гадость. Поэтому она ничего не ответила, но Манфред понял все без слов.

– Понятно, а теперь мы должны идти.

Его жест и голос были безапелляционны, и Ариана послушно последовала за офицером. На улице, ослепнув от яркого солнечного света, она покачнулась, но удержалась на ногах. Глубоко вдохнула свежий воздух и села в машину. Там Ариана отвернулась от обер-лейтенанта, делая вид, что разглядывает длинный ряд бараков. На самом деле ей не хотелось, чтобы он увидел слезы у нее в глазах.

Несколько минут они ехали молча, потом Манфред вдруг остановил машину и обернулся к своей спутнице, по-прежнему сидевшей к нему вполоборота. Ариана, казалось, совершенно забыла, что рядом с ней находится посторонний человек – высокий светловолосый мужчина с добрыми глазами и импозантным дуэльным шрамом на щеке.

– Подождите меня, фрейлейн, я сейчас вернусь.

Ариана, не отвечая, откинулась назад, плотнее укутавшись в одеяло, которым снабдил ее провожатый. Она думала об отце, о Герхарде, мучаясь догадками и предположениями. Ей было удобно и уютно на мягком сиденье, под теплым одеялом. Подобного комфорта она не знала уже целый месяц.

Фон Трипп действительно вскоре вернулся. Он без слов протянул ей маленький, аппетитно пахнущий сверток. Внутри оказались две толстые сардельки, намазанные горчицей, и большой ломоть черного хлеба. Ариана посмотрела на еду, потом на Манфреда. Какой странный человек, подумала она. Мало говорит, но все видит. Чем-то он был похож на нее – та же грусть в глазах, та же обостренная чувствительность к чужой боли.

– Я подумал, что вы, наверно, голодны.

Ариана хотела произнести слова благодарности, но вместо этого просто кивнула и взяла сверток. Пусть этот человек с нею добр, но она все равно не должна забывать, кто он и чем занимается. Он фашистский офицер, сопровождает ее в Грюневальд, откуда она должна забрать свои личные вещи. Что такое «личные вещи»? Что взять, что оставить? И что будет с домом, когда война закончится? Получит ли она его обратно? Впрочем, какое это теперь имеет значение?.. Отца нет, Герхарда тоже нет, все утратило смысл. Отрывочные мысли, бессвязные образы мелькали у нее в голове. Ариане очень хотелось съесть сардельки сразу, до последнего кусочка, но она знала, что делать этого нельзя, и откусила совсем чуть-чуть. После того как ее целый месяц держали впроголодь и кормили всякими отбросами, следовало соблюдать крайнюю осторожность с мясной пищей.

– Ваш дом возле Грюневальдского озера?

Ариана кивнула. По правде говоря, вообще удивительно, что ей разрешают заехать домой. Очевидно, ее уже не считают арестованной.

Ужаснее всего была мысль, что родной дом теперь принадлежит нацистам. Произведения искусства, столовое серебро, драгоценности, меха – все это теперь достанется любовницам генерала. Автомобили, разумеется, тоже реквизируют. Банковские счета Вальмара фон Готхарда наверняка уже конфискованы. Нацисты могут быть довольны – им достался неплохой барыш. А что касается самой Арианы – для них она просто лишняя пара рабочих рук. Если, конечно, кто-нибудь не польстится на ее прелести… Ариана прекрасно понимала, чего можно ожидать от нацистов. Но она скорее умрет, чем станет наложницей какого-нибудь фашиста. Лучше провести остаток дней в их мерзких бараках.

– Еще немного вперед, – сказала она. – Дом будет слева.

Она вновь была вынуждена отвернуться, чтобы скрыть выступившие слезы. Дом был совсем близко, тот самый дом, о котором Ариана мечтала, лежа в темной камере; дом, где они с Герхардом смеялись, играли, дожидались возвращения отца; дом, где фрейлейн Хедвиг читала им сказки возле камина, где когда-то очень давно можно было увидеть чудесное видение, именуемое «мама». Теперь тот дом перестал существовать. Его отобрали нацисты. Ариана бросила на своего спутника ненавидящий взгляд. Он тоже принадлежал к их числу, а значит, имел непосредственное отношение к ужасу, разрушению, смертям, насилию. Да, он спас ее от Гильдебранда и купил немного еды, но это ничего не значит. Он член этой кошмарной шайки и при случае будет вести себя так же, как остальные.