В смущении синьор Минола мог только сбивчиво выговорить:

— Кто внушил тебе такие мысли?

Вращая вертел на кухне, Нерисса затаила дыхание, молясь: «Боже, не дай ей сказать «кухарка»!» Но у Катерины хватало ума защитить свою подругу без вмешательства Бога, и она отвечала:

— Думаешь, я сама не могла бы придумать такое?

В конце концов Минола, бормоча извинения, отослал Нериссу домой к родителям, сказав, что хоть она и прекрасная служанка, но он не может держать ее в своем доме, поскольку она нарушает мир в семье. Обвинение было несправедливым, ведь Нерисса вовсе не собиралась сеять раздор в доме Минолы.

Во время своих прогулок с Катериной она только вспоминала вслух о том, что, как оказалось, затронуло какую-то струну в сердце девушки. Она говорила о своем родном доме, там требовалось много рабочих рук, и мальчики значили больше, чем девочки, но мать значила не меньше, чем отец. У Нериссы были братья, но она сама управлялась с давильным прессом начиная с десяти лет, пока следующий по старшинству, Джакомо, не стал достаточно большим, чтобы занять ее место. Вечерами на ферме за обеденным столом велись веселые, а иногда и яростные споры, в которых женщины участвовали так же активно, как и мужчины. Ее собственная мать однажды выплеснула кувшин испорченного оливкового масла на голову отца, когда он обвинил ее в том, что она купила червивый сыр, чтобы сэкономить деньги, и он ее за это не наказал. Нерисса просто делилась этими и другими такими же воспоминаниями с Катериной, но ее рассказы вдохнули новую жизнь в молодую девушку, как будто она была парусом с нарисованным на нем драконом, а речи Нериссы — волшебным западным ветром.

Так Нериссу уволили, и она покинула Падую. О городских парнях она не сожалела. Некоторые были красивы, но ни один из них не заставил ее сердце забиться от любви. Нерисса отправилась не домой, а дальше на восток, к побережью. Позади она оставила целый город молодых людей, восторженно говоривших о ее поцелуях среди самшитовых деревьев и о летящем башмаке, брошенном Катериной Минолой в порыве гнева из окна отцовского дома.

* * *

А теперь и синьор Бен Гоцан тоже уволил ее.

Парень с мечтательными глазами, которому Нерисса позволила нести ее сундучок на площадь Сан-Марко, читал строки поэта Петрарки, восхваляя ее кожу. Он пригласил ее пожить с ним в его квартире у западной гавани, но тот факт, что у него было время среди дня таскать ее пожитки и следовать за ней, подобно верному псу, остановил ее. Какая бы работа у него ни была, похоже, это была ночная работа, нечестная, и могла привести ее к столкновению с законом.

Поэтому Нерисса дала ему монету и поставила свой сундучок недалеко от Дворца дожей, глядя на прикрытых фиговыми листками Адама и Еву на стене, высеченных в розовом мраморе и белом известняке.

Она служила в трех богатых семьях в Венеции и в каждой из них обращала пристальное внимание на аристократическую моду одеваться и манеру говорить. Она многому научилась в этих домах, но из всех домов ее увольняли по схожим причинам. Первой хозяйке дома не понравилась манера Нериссы делить с ее старшим сыном спальню в обмен на обучение чтению. Вторая застала ее целующейся с кузеном одного из членов семьи на кухне. Эта дама так стремилась удалить Нериссу с глаз своего собственного супруга, что отправила ее, не слушая никаких оправданий, в одном из своих самых модных платьев и с наилучшими рекомендациями к синьору на Риальто, где ее муж вел свои дела. Этим синьором оказался Шейлок Бен Гоцан, который теперь не поверил бы ни единому слову гоя ни в чем, так он сказал, среди всего прочего, когда она вылетала из его парадного входа этим утром.

Нерисса понимала, что не стоит просить у него рекомендации.

На Кампаниле пробило десять. Она почувствовала, как влага проникает сквозь ее тонкие башмаки. Страж дворца подошел к ней и спросил, что она тут делает. «Сижу на своем сундуке», — ответила девушка. Он спросил, чем бы ей хотелось заняться. Если это то, чем хотелось бы заняться ему, то они могли бы заняться этим, когда кончится его дежурство. Она мило поблагодарила его, но сказала, что надеется к тому времени найти более доходное место.

Страж казался достаточно дружелюбным, а Нерисса была одинока, так что она рассказала ему историю, случившуюся с ней утром.

— Прошу тебя, скажи мне, — попросила она его, — какой закон в этом городе нарушает женщина, совершая акт Венеры с мужчиной?

— Как сказать, — ответил страж. — Возможно, твой еврей-хозяин ссылался на закон о прелюбодеянии.

— Ах, но он касается нарушения супружеских обязательств. Я не замужем, и синьор Делфин тоже. — Она выглядела опечаленной. — Был когда-то женатый мужчина, который приходил ко мне в гетто. Гость моего хозяина. Он пробирался ко мне после ужина, когда синьор Бен Гоцан думал, будто он отправился домой. Его звали Бенджамин, и он так ласково разговаривал со мной, и мне, должна тебе сказать, было так любопытно увидеть обрезанного… Ну, готова согласиться, это было прелюбодеяние. И я просила Христа простить меня за это! Его бедная жена!

Страж рассмеялся:

— Венецианские жены привыкли к этому. Да они и сами так поступают.

— В Новом гетто измен меньше, — сказала Нерисса, нахмурившись. — Я так думаю.

— Не вижу беды в твоих любовных занятиях! — Страж подмигнул Нериссе. — Хотя Христос их и запрещает.

— Нет, он не запрещает, — возразила Нерисса. — Я прочитала Библию не один раз, пока изучала буквы. Христос ничего не говорит о моих любовных делах.

— Ну, священник запрещает их.

— Священник как та лиса, которая не может поймать курочку и поэтому считает, что и остальные не должны их ловить.

— Не знаю, о какой лисе мне ты говоришь, но знаю некоторых священников, которые едят курочек. Иначе говоря, женщин.

— Тогда почему бы мне не есть мужчин, хотела бы я знать? Что тут плохого? Я делаю всю свою работу по дому. Почему же хозяин называет меня zona?

Страж нахмурился.

— Что это такое?

— Уверена, это значит проститутка.

— Ах, вот о каком законе шла речь! Если ты берешь деньги за свою работу…

— Акт Венеры — это не работа.

— Все равно, если тебе за это платят, тогда закон говорит, что ты должна иметь лицензию и жить в домах Малипьеро, предназначенных для этого. Ты говоришь, что умеешь читать?

— Да.

— Тогда я тебе помогу. Иди по улице, и за гостиницей с вывеской «Бык», недалеко от острова Риальто, ты увидишь этот дом. Кастелян спросит с тебя шесть дукатов, а мадам проверит тебя, и, если под одеждой ты окажешься такой же красивой, как выглядишь снаружи… — он снова подмигнул, — тогда они дадут тебе лицензию и комнату.

Нерисса нахмурилась:

— Это такой закон?

— Закон Блистательной Республики!

— Хорошо, попробую следовать закону. — Нерисса встала и подняла свой сундук. — Попытаюсь.

— Я не могу оставить свой пост, а то я помог бы тебе, — сказал страж.

— Кто-нибудь подвернется, я уверена, синьор.

— Поговори с кастеляном. Невысокий такой. Скажи ему, ты от Джузеппе.

— Ты, кажется, хорошо знаешь это место! — через плечо крикнула ему Нерисса.

— Это место работы, как и любое другое, — сложив ладони рупором, крикнул страж вслед удаляющимся золотисто-рыжим кудрям. — Может, я увижу тебя там сегодня вечером!

Глава 18

Так Нерисса стала одной из обитательниц домов Малипьеро и прожила там пять месяцев. Это были чистые дома, и женщин от оскорблений охраняли стражи, оплачиваемые городом. Мужчинам с ножами вход был воспрещен. Она могла сама выбирать себе клиентов, и, поскольку выбирала себе только тех мужчин, которые ей нравились, то называла их друзьями, а не клиентами. Она старалась избегать женатых мужчин, хотя, конечно, мужчины часто лгали. Никому из мужчин, с которыми она встречалась, не удалось затронуть ее сердце, что радовало ее. Так она была более свободна, во всяком случае.

Женщины здесь собрались самые разные, как с хорошим, так и с плохим характером, и многие — что-то среднее. Но всем им нравилась Нерисса, которая подкупала их не только своим умом и теплотой, но и знаниями, которые она прибрела в деревне: о том, как предохраняться от беременности. Эти приемы — заваренные травы и соблюдение лунного календаря — помогают, говорила она, хотя, как хорошо известно, не всегда.

В целом Нерисса с удовольствием находилась среди сестер-проституток, и особенно ее радовало то, что ей не нужно подметать полы, или отыскивать кошерную пищу на рынке, или помнить о том, что нельзя класть говядину на блюдо с молочными продуктами, или что нельзя соединять мясо и молоко в одной посуде. Да, к раздражению синьора Бен Гоцана, она путала посуду. Но как может кто-нибудь делать все по правилам? В домах Малипьеро ничего этого от нее не требовали. Ее работа здесь заключалась в том, чтобы с важным видом прохаживаться по Мерчерии, а потом лежать в кровати.

И все-таки ее раздражало, что шелка и драгоценности, манившие ее взгляд на Мерчерии, были запретными для нее, теперь уже по венецианскому закону. Страж у Дворца дожей не подумал о том, чтобы предупредить ее: куртизанкам из Малипьеро отказано в ожерельях и жемчугах и всех видах драгоценностей, им полагается носить одежду особого цвета (к тому же тускло-коричневого!), как будто женщины, живущие по закону Венеры, должны ходить в одеяниях сестер из Санта-Марии. Нерисса особенно издевалась над правилом, запрещающим ей носить кольца не только на пальцах, но и на других местах, которые можно себе вообразить. Теперь безделушки, полученные ею от Пьетро Делфина, чаще всего хранились в ее закрытом на замок сундуке, хотя время от времени она поддавалась велению сердца и надевала браслет на лодыжку, где никто не мог его видеть, когда она разгуливала по площадям.