В задней комнате, выходящей окнами во двор, на полу сидели две маленькие девочки и няня Пелагея Гавриловна. Старушка укутала девочек теплым платком с головой и непрерывно молилась, шевеля высохшими губами.

Сама хозяйка Елена Сергеевна — худощавая дама лет сорока — нервно затягивалась папиросой и все отбрасывала назад со лба коротко стриженные, седеющие на висках волосы. Она как будто не могла найти себе места — все ходила взад-вперед по комнате большими шагами и говорила чересчур громким голосом, словно сама себя пыталась успокоить:

— Пули не пробьют внутренние стены. Мой муж, архитектор, он всегда говорил…

Саша знал, что Платон Ильич умер за год до войны от удара, но Елена Сергеевна до сих пор поминала его раз по десять на дню, словно до сих пор не могла смириться. По всему выходило, что более мудрого и осведомленного во всех жизненных вопросах человека никогда не бывало на свете.

И сейчас она словно искала у него поддержки:

— Он всегда говорил, что кирпичные стены — самые надежные! Не признавал никаких новшеств, даже с заказчиками ругался из-за этого. Даже землетрясение могут выдержать!

Маленькая девочка спросила из-под платка:

— Мама, это война, да? Немцы напали на Москву?

— Никаких немцев нет!

— А кто же стреляет?

— Замолчи! — прикрикнула мать, но голос у нее заметно дрожал.

Пуля ударила в дверную филенку и застряла в ней. Всем стало окончательно ясно, что и эта комната — ненадежное прибежище… Землетрясение добротный старый дом, может, и выдержит, а вот уличный бой — вряд ли.

Вынужденное бездействие казалось нестерпимым. Александр чуть приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Разбитое окно зияло, как открытая рана, громады домов с погашенными огнями едва угадывались во мраке. Отовсюду слышались выстрелы, крики, и темнота, освещенная редкими вспышками, казалась недоброй, зловещей…

— Ну как? — спросила Елена Сергеевна.

— Надо уводить отсюда детей.

— Но куда? На Тверском бульваре стреляют!

— На Большую Никитскую, через магазины. Или через Леонтьевский… Пойду посмотрю, что там и как.

Он встал. Глаза женщин и детей смотрели на него со страхом и надеждой, и Александр понял, что, кроме него, им положиться не на кого.

— Нет. Я с тобой.

Конни накрепко вцепилась в его руку. Она была бледна, но голос звучал твердо. Видно было, что не отступит… Ну что ж с ней поделаешь!

— Хорошо, пойдем!

Они спустились по черной лестнице в квадратный двор. Здесь пули пели высоко и только кое-где отваливались отбитые карнизы. Александр выглянул из подворотни и увидел, что Леонтьевский переулок тоже под огнем.

Значит, деваться некуда и двор-колодец стал для них настоящей ловушкой…

Возле французской булочной Арбье, помещавшейся в первом этаже, стояли какие-то люди. По фартукам и белым колпакам Александр догадался, что это пекари. Стрельба застала их ночью, прямо за работой, и теперь они гадали, что делать дальше.

Белый от муки бородатый пекарь предложил перевести всех жильцов в дворницкую — самое безопасное место. Александр и Конни вывели из квартиры хозяйку, няню и девочек, и все они спустились в дворницкую в полуподвальном этаже. Здесь было холодно, и в воздухе пахло застоявшейся сыростью, но пули, по крайней мере, уже не долетали…

К вечеру загорелся соседний дом. В нем помещалась аптека, и пламя вспыхивало всеми цветами радуги — то желтым, то синим, то зеленым… Очевидно, горели медикаменты. В подвале его глухо ухали взрывы, и дом скоро обрушился. Пламя упало, но едкий дым еще долго клубился над пожарищем. Конни, Саша, Елена Сергеевна с девочками — все, кто прятался в дворницкой, надрывно кашляли, закрывали нос и рот мокрыми платками, но это мало помогало.

Ночью у Лиды — младшей девочки — начался сильный жар. Она металась в забытьи, просила пить, и при каждом вздохе из груди доносились тяжелые хрипы. Елена Сергеевна, бледная, с покрасневшими глазами, сидела рядом, держа на пылающем лбу девочки холодный компресс — носовой платок, смоченный водой из-под крана. Больше всего она сокрушалась, что второпях не захватила с собой лекарства, и казалось ужасно несправедливо, что в двух шагах догорает огромный аптекарский склад, а здесь, рядом, страдает ребенок и нечем ему помочь.

К утру девочке стало совсем плохо. Стрельба стихла немного, и Александр решил попытаться вернуться в квартиру, чтобы принести какие-нибудь лекарства. Хорошо еще, что Конни заснула ненадолго… Елена Сергеевна смотрела на него со страхом и надеждой.

— Там, в детской, в шкафчике… Микстура в темной склянке! — говорила она, умоляюще глядя на него. — Вы легко найдете!

Он осторожно поднялся по черной лестнице, заваленной осколками битого кирпича. Покинутая, разоренная квартира показалась такой жалкой, нежилой… В кухне из простреленной водопроводной трубы текла вода, и на полу стояла густая жижа из размокшей штукатурки. Даже не верилось, что здесь совсем недавно жили люди, играли дети, старая нянька варила манную кашу для девочек и он сам готовился к экзаменам за письменным столом, купленным Конни…

Пока Александр шарил в буфете, разыскивая бутылочку с микстурой, со стороны бульвара послышались крики и топот ног. Внутренний голос говорил, что надо уходить поскорее, но любопытство пересилило.

По бульвару с винтовками наперевес бежали красногвардейцы. Юнкера отступали не отстреливаясь. Александр смотрел, почти не веря своим глазам. Конечно, он был на войне, но видеть бой на улице, под самыми окнами своей комнаты, было дико и странно. Поразили лица людей — зеленовато-бледные, с ввалившимися глазами. Казалось, они ничего не видят и не понимают, оглушенные собственным криком.

Где же все-таки эта проклятая микстура? Александр перешел в комнату хозяйки. Там, в маленьком шкафчике, бутылочка отыскалась, наконец. Он уже хотел уходить, когда какой-то шум привлек его внимание, и он снова подошел к окну.

Во дворе толпились какие-то вооруженные люди, судя по одежде — рабочие и мастеровые. У многих на груди были приколоты красные банты. Из дворницкой вывели женщин и детей. Какой-то человек, перепоясанный пулеметными лентами, что-то говорил им, показывая на выход через подворотню, Елена Сергеевна с няней, подхватив сонных девочек, пошли прочь… Конни немного замешкалась, обернувшись на окна, но старушка потянула ее за рукав, и она нехотя пошла с ними. Слава богу, теперь она в безопасности!

Он едва оторвался от окна, когда на парадной лестнице послышался торопливый, дробный топот тяжелых сапог. С треском распахнулась входная дверь и с размаху ударилась о стенку, так что с потолка посыпалась известка. Возбужденный голос крикнул в передней:

— Ванька, тащи сюда пулемет!

Александр обернулся. Перед ним на пороге комнаты стоял пожилой бородатый мужчина в шапке-ушанке с винтовкой в руках. Он не успел ничего сказать или сделать, когда этот странный человек навел на него оружие и рявкнул:

— Руки вверх! Выходи!

Еще не понимая, что происходит, Александр покорно спустился по лестнице. Все происходящее казалось дурным и нелепым сном. Он еще не мог поверить, что все это происходит с ним.

А во дворе шумело возбужденное сборище.

— Вот… Из окна стрелял в нас, гнида! — сказал бородач. — Убивать таких надо!

— В расход! — зашумели в толпе.

— Разменять его! — кричал веселым голосом толстомордый парень в картузе с хмельными глазами. — Разменять, и все! Отправить в штаб Господа Бога!

Двое других подхватили за локти и потащили к стене. Щелкнули ружейные затворы…

Прямо перед ним была глухая стена. Александр смотрел на выбоины от пуль и напряженно думал — почему они снаружи белые, а в глубине — красные? Кажется, дом тоже ранен, как будто он живой… Он не сразу догадался, что белое — это штукатурка, а красное — кирпичная пыль.

Из дворницкой опрометью выскочила жена дворника Прасковья — бледная, худая женщина в сером платке. Все время, что они просидели там, она, кажется, не проронила ни слова, а сейчас бегала среди вооруженных мужчин, хватала их за рукава и причитала:

— Сынки, товарищи! Не трожьте его! Это ж наш жилец, я его знаю. Не стрелял он в вас! Ну, хотите — стреляйте меня, я все равно больная, а он молодой совсем.

Бородатый человек в ушанке с пулеметной лентой через плечо отстранил ее.

— Ты, мать, не смей без разбору никого жалеть. Мы тоже не душегубы, — рассудительно говорил он. — Уйди лучше от греха!

Александр видел все это как бы сквозь густую пелену, застилающую глаза. Ему казалось, что время остановилось и он погружен в какую-то огромную вселенскую немоту… Он чувствовал, что проваливается все глубже и глубже, когда совсем рядом услышал незнакомый голос:

— Какого дьявола расстреливаете? Юнкера наступают, а вы галиматьей занимаетесь!

Александр с трудом отвел глаза от угла подворотни. Шея нестерпимо болела, и все тело словно одеревенело. Он увидел человека с маузером — молодого, с приятным интеллигентным лицом. Длинные волосы, зачесанные назад, и очки в тонкой металлической оправе делали его похожим на учителя. Странно было — что он делает здесь, среди этих людей?

— Отставить! — резко скомандовал он, и остальные послушно опустили винтовки.

Потом он подошел к Александру, взял его за руку и внимательно осмотрел правую ладонь.

— Не стрелял он! Пятна от затвора нет.

Пожилой человек в ушанке закинул винтовку за плечо и сказал почти зло:

— Студент? Что ж ты сразу не сказал, матери твоей черт! Чуть грех на душу не взял из-за тебя.

А молодой парень в картузе, тот, что кричал «расстрелять!», хлопнул его по плечу и сказал: