А пока...


Его звали Эрик Джонатан Фаррел Третий.

Нэнси увидела его на одном из приемов. Высокий, элегантный, со светлыми вьющимися волосами и в безупреч­но сидящем белом смокинге, он показался ей сказочным принцем. Когда же этот принц подошел и заговорил с ней — от волнения она чуть не потеряла сознание.

Ему было двадцать пять лет. Он только что закончил университет и вернулся в Хьюстон, чтобы работать в фир­ме своего отца — старинного, еще со школы, приятеля отца Нэнси. Их семьи были дружны — неудивительно, что и молодые люди быстро сблизились.

Он стал ее первым мужчиной, ее возлюбленным — че­ловеком, с которым Нэнси мечтала прожить всю жизнь.

Но даже ему она не рассказала о том, что с некоторых пор мучило ее...

У матери всегда было много поклонников. Она посме­ивалась над этим, в шутку спрашивала отца: «Смотри, мне опять прислали цветы! Надеюсь, ты не ревнуешь?» — и сама же первая заливалась смехом.

Только Нэнси знала, что отношения матери с некото­рыми из них уже вышли за рамки невинного флирта. Узнала случайно: выглянула как-то из окна — и оцепене­ла, не поверив собственным глазам... и стал наконец ясен смысл услышанного ненароком за пару дней до того теле­фонного разговора.

Отцу она, конечно, ничего не сказала. Матери же го­ворить что-либо было бесполезно — та просто рассмея­лась бы ей в лицо: «Моя маленькая глупышечка, ты опять что-то себе навоображала!»

Вскоре Нэнси было достаточно взглянуть на мать, что­бы понять, когда та возвращается с очередного свидания — в эти минуты какая-то особенно красивая и сияющая. А порой все происходило прямо в доме — как в случае с приехавшим к отцу на несколько дней представителем издательства...

Она лишь молила Бога, чтобы отец ничего не заме­тил и не понял — это могло просто убить его!

Когда Эрик сделал ей предложение, Нэнси была счаст­лива. Впрочем, с тех пор, как они начали встречаться, все понимали, что к этому идет дело. Они прекрасно подхо­дили друг другу и по возрасту, и, если так можно выра­зиться, по «знатности».

Конечно, Нэнси было всего девятнадцать, и она по-прежнему не хотела отказываться от своей мечты, но Эрик... сейчас для нее ничего не было важнее. И кроме того, пожениться можно и через пару лет, когда она за­кончит колледж, а пока уже считаться женихом и неве­стой.

Что будет потом и как она сможет продолжать учебу после замужества, Нэнси не задумывалась — как-нибудь да получится! Она будет приезжать домой каждый месяц... даже чаще, или Эрик приедет к ней — неужели для него в Париже не найдется работы?!

Как ни странно, мать поддержала Нэнси в том, что выходить замуж лучше после колледжа. Возможно, ее при­водила в ужас мысль, что в ближайшее время она может стать бабушкой?! Или она считала, что диплом колледжа придаст дочери дополнительный светский лоск и умение поддерживать интеллектуальную беседу?

Как бы то ни было, она с радостью ухватилась за идею помолвки и вознамерилась сделать из этого грандиозное шоу. Ведь в последнее время из-за болезни мужа ей неча­сто удавалось устраивать приемы — а тут такой повод!

Было предусмотрено и торжественное убранство дома и сада, и шикарное меню, и вина, и платья для невесты и ее матери, и фейерверк, и букеты у каждого прибора, и популярный ансамбль... Словом, все, чтобы гости оста­лись довольны.


Гости должны были начать собираться к пяти. В полдень, примерив платье, Нэнси вдруг подумала, что к нему очень подошел бы тот самый браслет, который до сих пор «жил» у матери.

Не долго думая, она сбежала на второй этаж, без сту­ка влетела в мамин будуар — и увидела... Это зрелище Нэнси запомнила на всю жизнь, до мельчайших подроб­ностей.

Мать в полурасстегнутой блузке сидела в кресле, а мужчина, стоя на коленях, целовал ее грудь. Руки мужчины были у нее под юбкой; она постанывала, откинувшись на­зад и запрокинув голову.

Этим мужчиной был Эрик...

— Когда ты, наконец, научишься стучать?! — вскину­лась мать, еще толком не осознав, что произошло.

Эрик понял куда быстрее — отскочил от кресла и бес­помощно, приоткрыв рот, уставился на Нэнси. С красным потным лицом, трясущимися, прижатыми к груди рука­ми и хорошо заметной эрекцией, он вдруг показался ей смешным, нелепым и... очень противным.

— Извини, мама, — ответила она, шагнула назад и за­крыла за собой дверь.

Добежав до своей комнаты, Нэнси сорвала с себя не­навистное платье, которое, казалось, жгло ее, как пропи­танное ядом, и рухнула на кровать.

Сначала она плакала, потом — просто лежала в каком-то оцепенении. Осторожный стук в дверь раздался при­мерно через час.

— Нэнси, открой... Открой, пожалуйста, это я!..

Она подумала: «Почему так долго? Или они все-таки решили закончить начатое?» — надела халат, открыла дверь и впустила Эрика.

— Прости, пожалуйста! — с порога начал он и попытал­ся обнять ее. Нэнси ударила его по руке, и он недоуменно отступил, потирая ушибленное место. — То, что там про­изошло... не имеет ничего общего с нашими отноше­ниями...

— Наших отношений больше нет, — оборвала его Нэн­си. — И помолвки тоже не будет. Пойди скажи об этом сво­ей... моей... матери — пусть побыстрее все отменит, а то гости скоро начнут собираться.

— Но как же ты не понимаешь — это случайность... про­стая случайность... я люблю тебя. Она ничего для меня не значит — это просто... случайно...

— Уходи! — перебила она его и, видя, что Эрик не дви­гается с места, закричала: — Уходи! Убирайся! Убирайся! — замахнулась... Он вылетел за дверь, и Нэнси, защелкнув задвижку, снова залилась слезами.


Снова к ней постучали еще через полчаса — на сей раз это был отец. Правда, сквозь дверь она хорошо разобра­ла голос матери:

— Наша маленькая глупышечка навоображала себе не­весть что! Поговори с ней, может, она хоть тебя послуша­ет! — И его резкий, но неразборчивый ответ.

Нэнси открыла дверь и снова легла на кровать, не зная, как сможет рассказать отцу о том, что произошло. Но го­ворить начал отец:

— Нэнси... — дотронулся до ее волос. — Нэнси, ты мо­жешь мне не объяснять, я... я примерно представляю себе, что случилось. — Она подняла голову — отец сидел в сво­ей коляске, какой-то сразу постаревший, и говорил запи­наясь, словно бы через силу. — Ты добрая девочка, и... я знаю, что ты все время пыталась скрыть от меня... все это. Но... я, в общем-то, догадывался. Понимаешь, твоей ма­тери очень важно чувствовать себя любимой и желанной. А я в последнее время не могу дать ей этого. Так что... ну, в общем, я люблю ее и хочу, чтобы она была счастлива...

— А я?

— Ты... ты не понимаешь... Она как бабочка — сама не ведает, что творит. Она же не хочет никому ничего пло­хого! Мне всегда было страшно умереть и оставить ее одну, она такая... беспомощная!..

— А я? — повторила Нэнси.

— ...Я прошу тебя, Нэнси, не отменяй помолвку! — про­должал отец, словно не слыша ее вопроса. — Я не хочу, чтобы пошли разговоры... сплетни — люди и так уже шу­шукаются.

В первый момент Нэнси не поверила своим ушам — как же так, он что, не видит, что это невозможно?! Но в следующий миг поняла — для него сейчас ничего не име­ет значения... ничего, кроме Алисии. И она, Нэнси, тоже не имеет значения...

Внутри поднялась злая волна, заставившая ее спро­сить:

— И кроме того, удобно будет иметь прямо в доме кого-то, с кем она сможет чувствовать себя... любимой и же­ланной? Моего жениха... или мужа?

— Ты не имеешь права говорить так о своей матери! — Вспылил отец — и тут же сник. — Нэнси... я прошу тебя — ради меня. Ты сможешь разорвать эту помолвку хоть за­втра, под каким-нибудь благовидным предлогом — но се­годня должна... обязана сделать вид, что все в порядке... чтобы никто ничего не мог сказать...

— Я завтра уеду, — медленно сказала Нэнси.

— Завтра — все, что хочешь. Но сегодня — пожалуйста, я прошу тебя...

— Хорошо...

Помолвка прошла точно так, как было задумано. Все восхищались Алисией, сумевшей организовать такой ве­ликолепный праздник; фотографы сделали пару снимков для раздела светской хроники.

То, что новоиспеченная невеста выглядела немного скованной и мало улыбалась, Алисия объясняла просто:

— Моя маленькая глупышечка поцапалась из-за како­го-то пустяка с Эриком. Она еще такой, в сущности, ребе­нок! Ну ничего, милые бранятся — только тешатся!

Утром Нэнси зашла в кабинет к отцу, чтобы напом­нить, что вечером уедет, — и была встречена упреками:

— Я надеялся, что ты хоть к утру одумаешься и оста­вишь эту свою идиотскую затею! Как мы объясним людям, почему ты уехала сразу после помолвки?

— Но мы же с тобой договорились?!

— Вчера ты была не в себе, и я готов был пообещать тебе все, что угодно, лишь бы ты не опозорила всех нас какой-нибудь глупой выходкой!

— Я?! Я опозорила?! — взорвалась Нэнси.

— Да, ты! Я ожидал от тебя большей ответственности и не думал, что ты меня так подведешь!

На крик прибежала мать — как раз в тот момент, когда Нэнси, не выдержав, крикнула:

— Ты хочешь, чтобы я осталась и объяснила всем, что рву помолвку, потому что застала своего жениха лапающим мою мамочку? Ты этого хочешь? И еще, может, рас­сказать, как ей это нравилось?

Алисия охнула, прижала руки к щекам и посмотрела на нее с ужасом, а отец заорал в ответ:

— Как ты смеешь так оскорблять свою мать, негодяй­ка! Хочешь уезжать — уезжай, но живи как хочешь! Я не обязан тебя содержать!

Вечером Нэнси уехала.

Ей было все равно, куда ехать, и она выбрала Нью-Джерси — там жили две ее школьные подруги. На первых порах Нэнси остановилась у одной из них и начала рас­сылать свои документы в различные колледжи, надеясь, что сможет получить где-то стипендию.