Да, со мной обошлись как с вещью. Но ведь это было понятно давно, уже после первых двух лет нашего союза. Терпела? Значит, вещь. Зачем терпела? Ответ легкий. Любила. Привязалась. Надеялась, что именно со мной все будет иначе. И – просто не умела вести настоящую партизанскую войну, с учетом всей ее стратегии и тактики. Такую ежедневную, ежеминутную войну ведут те жены, которым удается продержаться рядом со своими денежными мешками десятки лет. Тут и ежедневный аккуратный просмотр телефонов на предмет обнаружения новых номеров и эсэмэсок, тут и подкуп личного шофера своего благоверного (пусть верный слуга получает двойную зарплату, не беда, не то сама лишишься всего), тут и заныкивание крупных сумм (на всякий случай), тут и сбор компромата о своем родном и любимом, без которого жизни нет. Не говоря уже о собственном достойном внешнем облике, обо всех этих губках, сиськах и даже ушитых письках, растянутых родами. Надо блистать, быть безукоризненной, эталоном, сохранять товарный вид – это в любом случае только в плюс.

Ну, хорошо. Я имею в результате то, что имею. Сошла с дистанции. Он же, муж мой бывший, ныне твой, не раз предупреждал: «Не проявляй свою самобытность, будь как все, иначе окажешься на обочине. Соблюдай среднюю скорость движения. Иначе – сбросят». Да, я сошла с дистанции. Меня дисквалифицировали. Но в этом мог бы быть один огромный, тотальный плюс! Я могу быть собой! Наслаждаться этой самой обочиной, на которой оказалась. Она в любом случае гораздо интереснее, многообразнее и живее, чем ровная автострада с шуршащими по ней машинами класса люкс. На обочине трава. Чуть дальше – лес. Река, болотце с кувшинками и лягушками. Мусорная свалка. Нормальные люди без запаха парфюма, тетки в пятьдесят, выглядящие на пятьдесят, а не как ведьмы, нажравшиеся молодильных яблок… На обочине можно плакать и петь. Выть, ругаться и жить без страха.

Что же мне мешает? И почему? А мешаешь мне ты, новая счастливая обладательница когда-то моего мужа. Странно и непонятно, но факт. Ты звонишь мне каждую ночь. И я не могу отключить телефон. У меня болен папа, мама извелась, и мало ли что может случиться среди ночи. Я могу в любой момент понадобиться им, единственным родным моим людям. Каждый твой звонок – двойной выстрел. Я реагирую рефлекторно: страхом. Желудок сжимается от ужаса. Кто звонит? Отец? Мама? Или – опять ты, собравшаяся по привычке исполнять свою победную песнь?

Я снимаю трубку и слышу твой настойчивый шепот. Ужас проходит. Приходит злость, гнев, отчаяние, которое я ни за что не покажу тебе.

Ну, что я должна и что я могу сделать? Чем я тебе-то мешаю? Он с тобой. Я – давно поверженный и разбитый враг. Разбитый, но не забытый!

У тебя энергии сейчас много. Он тебя ею накачивает. Отдает всего себя – и спать. А тебе не дают покоя твои растущие крылья за спиной, как у богини победы. Они чешутся, их надо расправить и – протрубить! Вот ты и выбрала меня, понимаю. Сочетаешь приятное с полезным. Наслаждаешься победой, новым положением столбовой дворянки, как в сказке Пушкина, а еще даешь мне понять, чтобы я не вздумала подходить к твоему мужчине на пушечный выстрел. Иначе – все, мне кранты. Тебе очень хочется меня морально уничтожить, чтоб навсегда.

Как там Буревестник наш, Горький, сообщил уже раздавленному диктатурой народу: «Если враг не сдается, его уничтожают». А Иосиф Виссарионович улыбнулся в усы и поправил: «И если сдается, тем более, да, Лаврентий?» И народу это понравилось. И нравится до сих пор. «Железная рука, порядок» – только и слышишь. Все устали от беспредела и хаоса.

Вот ты, маленькая тихая девочка, наводишь по ночам порядок на доступном тебе участке. Всегда в разное время. Я не вникаю в ритмы ваших совокуплений. Я только ощущаю, что тебе зачем-то нужен третий. Третий вообще-то лишний. Но тебе нужен. И ты выбрала меня. Напрасно. Зря. Ведь ты не даешь мне его забыть. Ты не даешь мне забыть себя. Я думаю о тебе, сама того не желая. Все пытаюсь понять, кто ты, откуда, как получилась такая вот: злая, хищная, бессердечная. Кто тебя так крепко обидел? Скорее всего, обидчиков нашлось бы немало: вся наша жизнь, ее скудность, малоимущие родители, твоя собственная незаметность и неказистость в определенный период, насмешки красоток-одноклассниц… Это я так, навскидку. Зачем мне разбираться во всем этом? Кто ты мне?

Тут я задумалась. Кто ты мне… Ну – ты, получается, мой враг. Я не сделала тебе ничего плохого. И не собиралась пускать тебя в свое будущее. Но получается, что месть за чужое прошлое падает на меня. Каждую ночь ты осуществляешь свою месть, как самый настоящий, не знающий жалости палач.

Конечно, я не верю, что ты хочешь убить меня, расчленить, закатать в бетон. Кому ж тебе тогда петь свои победные песни? Я не угроз твоих боюсь. Но злые слова сами по себе содержат смертельный яд. А ты их много знаешь! На удивление много! Хотя – чему удивляться? О чем это я? Ты же наша девочка! Нас всему этому с детсада учат. Мы это впитываем в себя с ядовитым воздухом ни в чем не раскаявшейся страны, не желающей хоронить своих невинно убиенных. Мы впитываем это водой, когда-то окрашенной кровью сброшенных в нее истерзанных соотечественников. Но у кого-то получается осознать и фильтровать поступающую извне злобу. А кому-то удобно живется и так. Ты все умеешь, и тебе от этого хорошо. Ты торжествуешь сейчас. В тебе шипит и пенится хмель победы. Одно мешает, я это чувствую: тебе нужны мои слова в ответ. Ведь каждую ночь повторяется одно и то же: звонок, мое «я вас слушаю», твои (уже привычные и даже наскучившие) обещания и далее – вопрос, который я неизменно заставляю себя задавать:

– Вы, видимо, ошиблись номером?

– Нет, рухлядь трухлявая, – торжествуешь ты. – Я не ошиблась.

Далее я отодвигаю трубку от уха, потому как в него льется всякая витиеватая грязь. Тебе просто необходимо уцепиться хоть за что-то с моей стороны, услышать хоть одно мое слово, уловить мою реакцию. И мне хочется отреагировать. Я же живой человек. И мне очень хочется ответить. Правда, ты знаешь, деточка, с недавнего времени я даже жду твоих звонков, по-своему – радуюсь им. Ты наверняка даже не предполагаешь, какой подарок сама себе готовишь.

Честное слово, я ничем не собиралась отвечать тебе. Просто сначала, после первых трех-четырех твоих звонков, я испугалась угроз. Сила твоей злобы была так велика, что я на первых порах поверила, что цель твоя – уничтожить меня физически. Это совершенно доступно, если говорить о материальной стороне дела, при твоих нынешних возможностях, полученных благодаря замужеству. Ты ведь даже могла дать простор своей неукротимой фантазии и заказать какое-то особое, пикантное, с людоедской точки зрения, блюдо: похищение с последующим крушением вертолета над Баренцевым морем, например, или что там еще пришло бы тебе в голову. Что я в своем нынешнем положении могла бы тебе противопоставить? Я даже внутренне подготовилась к самому страшному исходу, пока не уверилась в твоих подлинных мотивах. И тогда-то я решила: пусть, пусть так. Только потом, когда ты осуществишь свои угрозы, пусть кто-нибудь узнает о тебе, услышит то, что вынуждена слушать я еженощно. В конце концов, оставляют же приличные, не хаотичные люди после себя заранее продуманное завещание. Попробую и я.

У тебя отличная дикция. Ты внятно и с чувством проговариваешь каждое слово. И это замечательно! Один мини-диск уже полон. А ты все не выдыхаешься. Ну и ничего. Звони. Когда-нибудь тебе надоест. Ведь все в жизни имеет свое начало и свое окончание. Так что – выдохнешься, отвлечешься… А когда-нибудь выдохнется и заскучает он. Наш с тобой муж. Я даже примерно представляю, когда это может случиться. И получит он от меня подарок к круглой дате. Пусть послушает. Узнает о том, с кем рядом так доверчиво существует. А там поглядим. Хотя, пойми, я просто хотела о вас с ним ничего не слышать и не знать. Только это.

Воспоминание

Надо же! На какой странице открылся забытый дневник! Люша перечитала свой собственный монолог и не смогла поверить, что все это было в ее жизни. Как многое меняется в душе с рождением ребенка! Все прежнее стирается: и боль, и страх, и чья-то ненависть, и прошедшая любовь…

Она отложила в сторону раскрытую тетрадь, разом вспомнив все события более чем восьмилетней давности.

Что было потом… После только что прочитанного и заново пережитого куска собственной жизни…

Люша судорожно вздохнула. Ей не хотелось входить в ледяной поток тех, давних воспоминаний. Потому что потом… потом не стало папы. Долго тянулась его сердечная болезнь, все они: и мать, и дочь – были начеку, берегли, предусматривали, принимали меры профилактики. Но чему быть… Папа за ужином схватился за сердце – и все. «Скорая» примчалась через семь минут после вызова. Люша – через десять минут после маминого звонка о том, что папе плохо: мама до конца не верила, что папа ушел насовсем. Одно утешало Люшу: виделись они с папой днем. Жили рядом, и дочь заскочила на минутку к родителям. Они так хорошо поговорили тогда с папой. Как оказалось, на прощание. Папа сказал, чтобы она не печалилась, все у нее в жизни будет: и настоящая любовь, и дети, и дом – полная чаша, и ощущение счастья и полноты существования.

– Поверь мне, – сказал папа. – Черные полосы бывают у каждого. Без них человек не станет человеком, не научится понимать чужую боль. Наберись терпения и не падай духом. Живи полной жизнью, дыши полной грудью.

– А как это – полной жизнью? Что ты имеешь в виду? Полная жизнь у богачей. Когда все мое, что хочу.

Люша тогда именно так и думала.

– О чем ты говоришь, глупышка ты еще, – вздохнул папа. – Полная жизнь – это когда страха нет и совесть чиста. И когда отдаешь все, что у тебя есть, с радостью. А деньги и все, что за деньги покупается, – пустое.

– А как без денег-то отдавать, пап? Что отдашь, если у самой денег нет?

– Силы отдашь, любовь отдашь, заботу, тепло свое, мысль – это и есть самое дорогое. Запомни.