Галина Лифшиц - Колодезь с черной водой

Алина вынуждена была подписать полный отказ от каких бы то ни было имущественных претензий, все решилось, к изумлению адвокатов обеих сторон, мгновенно и окончательно. Адвокат Ивана долго просил поделиться рецептом произошедшего на его глазах волшебного превращения алчной экс-супруги в кроткого агнца. Иван скромно молчал. Не его это была заслуга. Так сложилось.

И вот прошло время. Кончилось лето. Осень наступила. Пришла пора осенних обострений. Теперь, когда, казалось бы, их пути разошлись навсегда, бывшая периодически звонит, изрыгая самые несусветные проклятья. Ну да, она привыкла побеждать. А тут – серьезный облом! И так неожиданно! Трудно ей с этим смириться. Вот и приходится вымещать свое зло на Иване. И ведь сколько раз говорил себе: смотри, кто звонит, прежде чем отвечать! Ладно. Когда-нибудь она успокоится. Родит и угомонится…

– Счастья бояться не надо, его нет! – громко сказал Иван зеркалу, в котором отражался почти незнакомый ему человек с потерянным лицом.

Он, не разуваясь, пошел в ванную, умылся холодной водой, прополоскал рот. Полегчало или нет?

На этот раз зеркальный двойник все больше походил на Ивана. Ладно. Живем дальше.

– Господи! – попросил Иван, открывая входную дверь. – Лишь бы эта жизнь оказалась последней!

Вечером перед сном дети дико бесились. Что на них находит? Вот только что за ужином ныли, что не могут доесть от усталости, что спать пора, что сил нет даже прожевать то, что в рот затолкали. А вышли из-за стола, и понеслось. Беготня, хохот, прыжки на втором ярусе двухэтажной кровати. Сначала, конечно, смешно смотреть, как гномики бушуют, а потом накопившаяся за день усталость переходит в раздражение. Ну как их остановить?

– Все! Прыгайте хоть до утра. Я ухожу спать. Чтение сегодня отменяется.

Не слышат. Хохот, визг, полная анархия. Что делать? Свет им потушить? Испугаются. Упадут с высоты. Нет. Мать на такое не пойдет. Ей за своих маленьких страшно. А им ничего не страшно.

– Я ухожу! Слышите?

А теперь надо действительно выйти и энергично закрыть за собой дверь. Чтоб поняли: мама не шутит.

Какое-то время визг не прекращается. Ну и пусть. Надо просто лечь и постараться заснуть. И пусть солнышки делают, что хотят. Их дела.

– Мам! Ма-ам! Ты где? Ты чего ушла?

Интересный вопрос. На голубом глазу! «Ты чего ушла»! Повсюду «спать пора, уснул бычок», а эти сходят с ума да еще требуют, чтобы мама ими любовалась.

– Ты что? Ты спишь, мам? А книжка? Ма-ам!

– А книжка спать легла. Ждала вас и уснула.

– Ну, мам! Ну, почитай!

– Хорошо. Я зайду к вам через две минуты. Если будете мирно лежать в пижамках, умытые, с почищенными зубами, почитаю. А нет – значит нет.

Брат с сестрой стремительно бросились в ванную.

Придется читать, куда денешься. С другой стороны, сегодня они довольно быстро образумились. Надо поощрить. Люша встала с кровати и отправилась к заветному шкафу, где стройными рядами стояли ее собственные милые сердцу книжки, сохранившиеся стараниями ее мамы в очень приличном виде, хотя и читаны были по многу раз: каждую свою детскую болезнь Люша заново встречалась с любимыми книжными персонажами, ставшими самыми близкими родственниками. Лет до четырнадцати так и читала при высокой температуре про Винни Пуха, Карлсона, Баранкина, которому полагалось стать человеком. Сколько их, утешителей, друзей, уводивших за собой в яркие, радужные, теплые миры, которые потом ищешь всю оставшуюся взрослую жизнь и не находишь никак.

Глаза разбегались. Что же выбрать? О! Вот, как раз подходящая: «Шалунья-сестричка». Пусть радуются. Люша, вытаскивая книгу, задела что-то, и в руки ей упала толстая, красиво переплетенная тетрадь. Ее дневник. Вот он где оказался! Сколько лет она уже не ведет дневник! Уже почти семь. Ровно столько, сколько ее сыну. Родился ее мальчик, стало не до дневника. А когда-то было время! Столько доверяла она своим тетрадкам. Ей захотелось перелистать странички своей прошлой жизни, сравнить себя нынешнюю с той, прежней. Много тогда происходило всего – прекрасного, мучительного, странного, непонятного. И до сих пор не понятого.

«Вот и хорошо, уложу свою банду и почитаю перед сном про собственные приключения, – подумала она. – Что ж, дневник кладем под одеяло и идем смотреть, что там делают разбойники».

Разбойники лежали в своих постельках, умытые, полные ожидания и восторга: они успели! И теперь начнется сказка! Все по-честному, по справедливости.

Люша читала, сама наслаждаясь книгой, изредка поглядывая, не уснули ли уже ее слушатели. И вот наконец – ровное дыхание, глазки закрыты, веки не подрагивают. Спят маленькие. Честно спят.

Она тихонько закрыла дверь детской, миновала холл и на цыпочках прошла к спальне. Спать расхотелось совершенно.

– Ничего, захочется, – утешила себя Люша, ныряя под одеяло. Она совсем забыла про найденный в шкафу дневник, но он напомнил о себе, уткнувшись ей в бок твердым уголком.

Тетрадь открылась сама собой, где-то посередине. Интересно, о чем там? О чем захотел напомнить ей ее когда-то самый близкий друг?

Она принялась читать, словно заново знакомясь с собой:

– Ты теперь с ним, а я одна. Нет, не одна. Но та часть меня, что была с ним: та часть, где мы все еще с ним, жива и одинока. С ним и – одинока. Пуста. И болит.

Зачем расстаются люди? Неужели по-другому никак нельзя? Нельзя позволять себе любить, потому что все равно ведь – расставаться. Если жизнь свела людей, зачем разводит? Или вообще никакого смысла нет в нашем существовании, все случайно, хаотично, и от нашей воли ничего не зависит? Хаос жизни. Он, мой любимый, теперь твой, сказал мне, уходя: «Я устал от этого хаоса». Значит, с тобой не хаос.

С тобой не хаос. Это пока все не упорядочилось, не уложилось, и ты пока не привыкла. И радуешься своей добыче. Мы же, женщины, по природе своей добытчицы. Что понравилось – мое. Любой ценой. В хозяйстве пригодится. Тем более он за восемь лет жизни со мной устал. Так что твоя совесть чиста. У тебя ничего не болит.

Он пока старается доказать себе (прежде всего себе), что он-то как раз хороший и поступил правильно. Просто не складывалось со мной. Не из-за него, конечно, а из-за меня. Не из-за тебя, само собой, а из-за меня. А раз вся причина неудачи нашей совместной жизни во мне, то совсем не страшно сделать мне больно, убить часть моей души.

В тебе нет пустоты и боли. Ты маленькая и тихая. И стараешься изо всех сил. Пока этих сил хватает. И все, разумеется, верят, что ты маленькая и тихая. Только кто мне звонит каждую ночь и нежным уравновешенным голосом обещает, что меня скоро вообще не станет, что меня уничтожат, сотрут с лица земли, расчленят меня, падаль, и никто не найдет да и искать не будет?

Я знаю, ты делаешь это сразу, как он засыпает после всех ваших страстей любви. Встаешь, идешь подмыться, а потом производишь контрольный звонок мне. Как контрольный выстрел в голову, в грудь, в самое мое сердце. Ты бьешь без промаха: он ни за что мне не поверит, если я надумаю ему рассказать. Потому что у нас за восемь лет было всякое, а у вас за несколько месяцев – сплошной праздник. И полный порядок. Он хочет и может! Несмотря на свои нагрузки по работе, на кокаин для поддержки сил во время тусовок на выходных. Он может. Тем более – тело сменил. Женское тело сменил на более молодое. Я слышала не раз, как его друзья, не смущаясь, при женах и подругах говорили, что жену, как машину, неприлично не поменять каждые пять лет. А мы, жены, должны были радоваться этим очаровательным шуткам юмора наших молодых и успешных львов бизнеса. Но каждая наверняка задавала себе вопрос: «Это и меня касается? Это просто шутка или все же?.. Вот машины-то они меняют даже не раз в пять лет, а чаще. Что будет со мной?» И еще одна шутка из всех остроумных афоризмов о браке меня впечатляла. Это когда мужья наши начинали подсчитывать, кто дешевле обходится: жена или проститутка. Конечно, по всем их раскладам выходило, что проститутка: заплатил чисто символически, отработала она по полной программе, потом слиняла без претензий. А у жены то голова болит, то ж-па. А денег на нее уходит немерено. На машину хоть гарантия бывает. А тут – берешь вслепую… Короче, одни убытки по всем статьям.

И попробуй возмутись этой пакостью! Сразу переглянутся: вот, мол, об чем и речь! Не пора ли менять старую марку на более новую?

В итоге так и получилось. Любые разговоры – это как печать. Штампуют мозг. И наконец он начинает действовать в соответствии с имеющимися штампами.

Когда мы с ним поженились, мне было двадцать, ему – двадцать семь. Прекрасная пара, изумительная разница в возрасте. Оба молодые и красивые. Мои неясные филологические перспективы с лихвой покрывались его сверхуспешным настоящим: в 27 лет – управляющий крупным банком! Такие были времена. Но я не понимала ничего про банк, про его настоящие доходы, про то, как корежат огромные деньги людей, особенно у нас, выросших в нормальной советской нищете, не казавшейся никому унизительной, когда все мы там были. Но как же те, кто потом воспарил над воспоминаниями об унизительных нехватках обыденных вещей, презирали оставшихся в бедности. Как быстро лица их (поначалу вроде бы и человеческие) превращались в надменные каменные хари!

Я думала: я люблю его! И думала: он меня любит. И еще – что мы будем друг друга всегда любить, беречь, защищать… Никак не могла представить себя вещью, которая может устареть и перестать радовать своего владельца, за что и будет выброшена на помойку. Но мало ли чего я не представляла себе! Все равно вышло по его велению, по его разумению. Пришла пора хотеть другую. На этот раз не на 7 лет младше, а на целых пятнадцать. Ему 35, а тебе 20, как было мне, когда мы стали мужем и женой. Интересно, когда он начнет с тобой шутить про жен и проституток? Сколько лет пройдет? Хотя… на самом деле – не так уж и интересно. У меня сейчас совсем другие задачи. Мне надо вспомнить, что такое – быть человеком. Что такое независимость, что такое уважение к себе. Как это – встать и сказать: «Чтоб вам пусто было, подонки!», когда при мне меня же оплевывают – ради шутки, потому как за такие деньги и возможности надо научиться сносить все.