Он старался забыть. Старался всеми силами. Иногда получалось. Иногда он утешал себя словами прадедки: «Не горюй. Ты же подарил человеку жизнь, а не смерть. Сын вырастет, найдет отца. Живи своей жизнью. Иди своей дорогой». Это помогало.

* * *

Эх, жаль, Сеня задал этот вопрос… Не со зла, конечно. Они ж, бывало, делились самым сокровенным. Но – не ко времни. Хотя – вопрос этот никогда не придется ко времни.

Ничего. Ничего. Жизнь – продолжается. Все – впереди.

Парень всхарпнул и вздрогнул во сне.

– Тшшшш, тшшшш, все в порядке, – шепнул Иван.

Сон подошел и к нему и укутал своим добрым теплом.

Трое детей

Наконец Алеша Маленький оказался дома. Иван хотел поставить для него диванчик в своей квартире, но Люша и Виктория Александровна отговорили.

– Детская у ребят большая. Там вполне встанет еще одна кроватка. Пусть почувствуют, что у них настоящий братик появился. И маленькому будет веселей, увидишь.

– Ну да, да. Только мне важно, чтобы он понимал, что я его отец, – беспокоился Иван.

– Разберется. И очень быстро, – успокоили его женщины. – Нас он отцами точно считать не будет.

Логика этого довода звучала вполне убедительно.

Устроили праздничный ужин, как день рождения. Пусть ребенок почувствует, что его тут ждут, что ему очень рады. Алешик внимательно осматривался.

– Пойдем, я покажу тебе твою кровать, – позвала Зайка.

Она взяла нового братика за ручку, как совсем-совсем маленького ребеночка, и торжественно повела в детскую.

– Сейчас она его очарует, – предсказала Люша. – Он быстро освоится.

– Вот это мой столик, – раздавался дочкин голос. – Это – Алешин, а это – твой. Давай, ты будешь Лешик, чтобы я не путалась? А то у меня два брата и оба Алеши!

– Давай, – послышалось серьезное согласие младшего братика.

– Лешик, тебе нравится твоя кроватка?

– Да, нравится, – ответил мальчик.

– Мы тут весело живем. А будем еще веселее! – пообещала Зайка.

– Ну, видишь, процесс пошел! – обратилась Люша к Ивану. – У детей это быстро.

– Дети! Торт! Идите скорее! – позвала бабушка.

Все уселись за круглым столом, зажгли свечи.

– Алешенька! Мальчик! – обратилась Виктория Александровна к новому члену семьи. – Мы тут собрались ради тебя! Пусть тебе будет хорошо с нами! А ты, главное, будь здоров и ни о чем не беспокойся. Мы – твоя защита и опора.

Мальчик слушал ее очень внимательно, без улыбки.

«Скорее бы он начал улыбаться», – думала Люша.

В конце праздника слово взяла неугомонная Зайка.

– Лешик! – произнесла она торжественно. – Если бы ты знал, как мы хотели младшего братика! Мы столько раз маму просили! И вот – ты есть!

И тут Лешик улыбнулся.

А все зааплодировали.

Первое время Лешик оставался дома с Люшей или с бабушкой. Хлопот с ним не было: он прекрасно играл один или читал. Но Зайка так восторженно говорила о своем детском садике, что и ему захотелось отправляться вместе со всеми «на работу». Определили его в одну группу с Зайкой. Вскоре Иван по утрам развозил троих. Веселое занятие.

– Пока, ребята! – прощался он со своими.

– Пока, дядя Иван! Пока, дядя Иван! – шумно откликались старшие.

– Пока… папа, – тихонько сказал однажды Лешик.

Сердце Ивана забилось часто-часто.

– Хорошего дня, сын! – ответил он.

И весь день потом вспоминал эти прекрасные слова: папа, сын…

* * *

Но были некоторые странности. Хотя, чего уж странного в том, что голодавший ребенок помнил свой голод и очень боялся его? Алеша и Зайка ели плохо, их приходилось поторапливать, уговаривать, порой даже шантажировать (кто не доест, не пойдет со мной в зоопарк – любимая формула беспомощного родителя). Лешик мгновенно проглатывал все, что было у него на тарелке, и не отказывался от добавки. Ел, ел, но не поправлялся, оставался худеньким, хотя, конечно, не таким заморышем, каким нашли они его в сентябре. Люша радовалась аппетиту ребенка: он отдавал должное любым ее кулинарным творениям. Однако как-то раз воспитательница в детском саду отозвала Люшу для серьезного разговора.

– Алеша постоянно голодный, вот что меня беспокоит. Хватает ли ему еды в семье? – спросила чужим, официальным голосом Тамара Васильевна, хорошо знавшая, что Зайке еды в семье очень даже хватает.

– Я не знаю, – растерялась Люша, – я ему всегда даю двойную порцию. И добавку. И в любой момент кормлю, если он попросит. А что? Он пожаловался?

– Ну, вы же сами понимаете: он не из тех, кто жалуется. Он молчаливый и недоверчивый. Ходит за Зайкой, как приклеенный. Не пожаловался. Но – нянечка у него под подушкой постоянно хлеб находит. Он после обеда идет на тихий час с хлебом! Голодный, значит.

– Он боится голода, это точно. Он его хорошо помнит. И поэтому – запасается. Но я кормлю… Я рада его кормить…

– Ну, посмотрим. Подождем. Может, привыкнет, что еда есть всегда, успокоится. Я с ним об этом говорить не хочу, чтоб не закрылся от меня и ребят. Дети же могут начать смеяться. А вы – приглядитесь. И поговорите с ним сами.

Люша и пригляделась! Вернувшись домой, она, конечно, посмотрела, нет ли хлеба под подушкой у Лешика. И сначала очень обрадовалась, ничего не обнаружив. Значит, недоедает ребенок не дома, а именно в детском саду! На всякий случай глянула она под матрас, и тут ее ждала серьезная находка: целая куча хлеба: свежего, черствого, заплесневелого… Запасы на случай голода! Она аккуратно выгребла хлебные залежи, получился целый пластиковый пакет. Она не знала, как говорить об этом с ребенком. Сказать: не делай так больше? Но он запасается из-за своего чудовищного опыта прежней жизни. Это вполне можно понять.

Люша показала свою находку Ивану. У того заходили желваки на скулах.

– Время должно пройти, он привыкнет, что еда есть всегда, – произнес он наконец.

– Но просто молчать и будто бы не замечать – не выход. Я сделаю так, что он не обидится, – решилась Люша.

Вечером, за ужином, она произнесла, не обращаясь ни к кому лично:

– Я вот что подумала: вы сейчас активно растете, вам есть может все время хотеться. Давайте-ка я еще перед сном буду вас кормить, а?

– Ну, мам! – хором возмутились старшенькие.

– Все равно буду кормить! – постановила Люша. – Мало ли, кому захочется? Правда, Лешик? Я, например, в детстве все время просила маму дать мне перед сном чего-нибудь съесть. Бутербродик какой-нибудь. Съедала и засыпала.

– Ты была мамина радость, да, мамочка? – принялась ластиться Зайка.

– В этом отношении – да! – подтвердила Люша.

– Я буду бутерброд на ночь, – сказал вдруг Лешик отчетливо.

– Вот! И вырастешь быстрее всех! – обрадовалась Люша. – Я могу и не один, а несколько давать. Только говори заранее с чем, ладно?

– И прямо в кровати можно съедать? – удивился старший Алеша.

– Ладно. Прямо в кровати – разрешаю!

– Тогда и я буду, – сказал сын. – Я тоже, мам, перед сном чего-нибудь хочу съесть. Только вставать уже не хочется.

– Хорошо. Будет вам предсонная еда. Только чур: точно говорите, сколько кому бутеров резать. Оставлять – запрещено. Скажете – один, съедите один, скажете – пять, пожалуйста, дам пять. Только их надо будет съесть. А не прятать! Не то мыши у нас заведутся.

– Мне – один, – быстро ответил старший сын.

– Мне – ни одного, – стояла на своем Зайка.

– Мне – три, – попросил Лешик.

Он действительно съедал свои бутерброды, ничего больше не оставляя про запас. Мышей испугался? Или поверил, что еды будет достаточно? Люша думала, что потом, когда он вырастет и станет совсем взрослым, она обязательно спросит Лешика об этом. Люди помнят свое детство лучше, чем другую пору жизни. Вот тогда она и узнает…

* * *

Играли дети самозабвенно. И в играх Лешик ничем не отличался от других. Но к этому тоже надо было подойти, дождаться, пока он станет чувствовать себя не наблюдателем, не смеющим попроситься в компанию, а полноправным участником. Смешно сказать: самым большим праздником для Люши стал момент общей детской драки. Что-то они там не поделили и сцепились не на шутку. Люша прибежала на вопли, рев и другие шумы, сопутствующие выяснениям отношений. Лешик участвовал в общей потасовке, а не стоял в сторонке, как прежде.

– Все! Банда сложилась, – определила довольная Люша и тихонько удалилась, чтобы не мешать. Пусть сами разбираются.

А еще она любила слушать, как рассказывают дети сказки друг другу. Выдумывали, кто во что горазд. К Иванам Царевичам примешивались монстры, зомби и почему-то деграданты. Про деградантов рассказывал ее старшенький. Люша изо всех сил старалась не смеяться вслух, делая вид, что глубоко погружена в собственные дела, иначе бы пропала такая история! А Зайка однажды заявила, что они неправильно произносят имя самой страшной бабки:

– Не Баба-Яга надо говорить, а Баба-Егэ! – заявила она командирским тоном.

– В книжках написано Баба-Яга, – доказывали братья.

Они даже принесли книгу русских народных сказок и принялись показывать Зайке правильное написание. Но та не унималась.

– Баба-Яга из старого времени! Сейчас она не существует. А есть Баба-Егэ!

Люша прислушивалась, стараясь не пропустить ни слова.

– Баба-Егэ отупляет и уничтожает творческие способности человека. Человек делается тупой. Хуже зомби. И все ее боятся! – не сдавалась Зайка.

– Ты все выдумываешь! – начал кипятиться старший брат.

– Я не выдумываю! Бабуля все время говорит, что Баба-Егэ – страшное зло! Ты что? Не слышал сам? Каждый день говорит!!!

– Правда? – спросил Лешик, начиная пугаться.

– Не слушай ее! Не бойся! Бабуля не так говорила! – принялся успокаивать маленького старший брат.

– А как она говорила? – вредным голосом спросила Зайка. – Как? Что – она не говорила, что Баба-Егэ превращает детей в невротиков? Нет? Не говорила?