Жюльетта Бенцони - Коллекция Кледермана

– Если только он не рассердится! Его реакции трудно предугадать… Я понимаю, что он замечательный полицейский, но его почти так же легко расшифровать, как и его коллегу из Скотленд-Ярда.

Альдо был согласен с Адальбером, тем более что по возвращении в гостиницу их ждала телеграмма, короткая и угрожающая:

«Возвращайтесь как можно скорее – Ланглуа».

Охваченные негодованием они какое-то время смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Наконец, Адальбер со вздохом сказал:

– Больше всего в нем раздражает то, что он обращается с нами как с любым из своих подчиненных!

– Я не уверен. Возможно, с ними он намного любезнее! Так что будем делать? Уезжаем немедленно?

– Ни в коем случае! Наш дорогой друг забывает, что ты еще не выздоровел окончательно! Так что мы ужинаем, ночуем в гостинице, а завтра на рассвете пускаемся в путь. Подскажите нам самую короткую дорогу для возвращения в Париж? – обратился Адальбер к портье.

– Через Люцерн и Базель, месье. Получится примерно двести шестьдесят пять километров…

– Отлично! Не будете ли вы так любезны приготовить счет завтра к семи утра?

– Все будет сделано, месье!

Адальбер вернулся к явно встревоженному Альдо и взял его под руку.

– Пойдем в бар, выпьем по стаканчику! Мой мизинец подсказывает, что ты испытываешь в этом острую необходимость.

– А ты нет? Интересно, что нас ждет завтра!

– Примерно восемьсот дорожных знаков! Не стоит беспокоиться заранее! Если бы что-то случилось в доме тетушки Амели, Ланглуа был бы более красноречив. Он грубоват, но не дикарь!

В тот же вечер, часов около одиннадцати, Уишбоун и профессор, снявшие свои маскарадные костюмы, поднялись на башню, один с трубкой, другой с сигарой, чтобы полюбоваться ночным пейзажем, слегка освещенным луной в последней четверти, но не потерявшим своей волшебной прелести. Тонкая серебряная лента скользила по поверхности озера, напоминавшего драгоценный камень в оправе из россыпи огней Лугано, раскинувшегося вдоль его берегов.

– Какое красивое место! – вздохнул американец. – Ваш департамент Луара тоже красив, – поспешил он добавить, опасаясь реакции профессора. – Но когда человек болен, а его помещают в комнату без вида в замке Круа-От, это кажется несколько странным…

– Вы намекаете на старого Катанеи? Вполне вероятно, что его мнения никто не спрашивал. Этого человека привезли в карете «Скорой помощи», никуда не выпускали, это было очень удобно, чтобы избежать любопытных глаз. Но я согласен с вами: определенно намного приятнее уходить в мир иной – если в этом вообще есть что-то приятное, – глядя на такой пейзаж! Тем более что эта вилла симпатичнее жилища феодала, каким бы восхитительным оно ни было! Смотрите-ка! У соседей как будто кто-то зашевелился?

И в самом деле, в двух высоких окнах первого этажа зажегся свет. Невидимая рука открыла одно из них, очевидно, чтобы впустить мягкий ночной воздух, который был напоен ароматом лилий. Спустя несколько мгновений зазвучало фортепьяно, и раздался голос женщины…

Пальцы Корнелиуса сжали чашку курительной трубки. Он как будто узнал голос, пленником которого он был столько дней… Но это было лишь мимолетное впечатление. Всего несколько нот, и голос как будто споткнулся, зазвучал снова, но уже глуше и стал более хриплым. Юбер встревоженно посмотрел на своего друга:

– Вы думаете, что это… Торелли?

– Мне на мгновение так показалось, но теперь…

– Ничуть не удивлюсь, если она окажется здесь.

– Разумеется, но скорее кто-то пытается ее копировать. И мне не знакомы ни эта музыка, ни язык, на котором поет эта женщина…

– Это «Песня Сольвейг» Грига на норвежском языке! Песня о печальной, но не безнадежной любви… Послушайте! Голос хрипит, как будто вот-вот оборвется…

Голос действительно прервался почти сразу же, послышался кашель, крик ярости, потом раздались рыдания, и все смолкло. Чуть позже свет погас, но окно оставалось открытым еще несколько минут. Пока кто-то не закрыл его…

Мужчины какое-то время сидели молча, глядя на виллу, где больше не светилось ни одного огня. Но они видели ее сбоку, и вполне вероятно, свет горел в тех окнах, которые оставались для них вне пределов видимости. И в них могли быть занавешены шторы…

Корнелиус вынул трубку изо рта.

– Мне бы хотелось знать, что происходит в этой лачуге! – процедил он сквозь зубы.

– Мы только что приехали! И раз мы здесь из-за этого, то надо набраться терпения, друг мой! Я отправлю Болеслава на разведку. Завтра там внизу будет рынок. Он пойдет делать покупки и заводить знакомства, и я очень удивлюсь, если он не принесет нам несколько сплетен!

– Вы полагаете? Простите меня, но вид у него немного… дурацкий!

– Это видимость. На самом деле, он себе на уме…

– Себе на уме?

– Ловкий… Хитрый! И потом, у него нет проблем с языком! Как и все славяне, он должен легко говорить на пяти или шести языках… И он как никто умеет изображать из себя дурака! А теперь идите, пропустите стаканчик, и мы можем идти отдыхать! Первое: я не думаю, что сегодня ночью нужно следить за соседями. И второе: мы это заслужили!

Профессор изображал беспечность, чтобы скрыть охватившую его тревогу. Ему было известно все об отношениях между его новым другом и певицей-убийцей. Неужели в сердце техасца остался тлеть уголек, из которого сможет возродиться пламя? За ним нужно внимательно следить. И, пожалуй, ему стоит предупредить об этом своего кузена и бывшего ученика, пока они еще в Лугано!

Но на другое утро посыльный из гостиницы принес письмо, адресованное «миссис Альбине Сантини», в котором друзья сообщали, что их срочно вызвали в Париж… Ожидая, пока Ланглуа не пришлет к ним своих подчиненных, Юбер дал себе слово незаметно присматривать за американцем!

Было около девяти часов вечера, когда автомобиль Адальбера въехал в ворота особняка маркизы де Соммьер… По пути из Лугано они сделали одну короткую остановку, чтобы пообедать, и три еще более короткие – чтобы заправить бак и долить воду в радиатор. Адальбер не принял предложение Альдо и не позволил ему сменить себя за рулем.

– Ты и без того устал! Тебе еще надо выздороветь!

– Вот еще!

Альдо заартачился. Уж не собираются ли они обращаться с ним как со старой развалиной до конца его дней?

– Об этом не может быть и речи! Но если бы мы поехали в моем славном «Амилькаре», ты бы мне этого не предложил!

– Потому что в этой дьявольской машине я сворачиваюсь клубочком, чтобы меня не слишком трясло, и вверяю свою душу Господу!

Словно вихрь появилась План-Крепен и прервала их перепалку. Она явно обрадовалась приезду друзей.

– Как вам удалось вернуться так быстро?

– Это целиком заслуга Адальбера, – проворчал Альдо. – Он вел машину от самого Лугано и не согласился уступить мне руль даже на десять минут! Но что-то у вас слишком хорошее настроение! Если верить телеграмме Ланглуа – впрочем, весьма краткой! – мы ожидали услышать ужасную новость, – добавил он, выбираясь со своего сиденья.

Мари-Анжелин поторопилась ему помочь, но Морозини шлепнул ее по рукам.

– И вы туда же?! Запомните оба: горный воздух пошел мне на пользу! Так что перестаньте обращаться со мной как вазой из севрского фарфора и позвольте мне пойти поцеловать тетушку Амели!

– Тебе не придется далеко идти, – ответила маркиза, протягивая к нему руки. – Счастлива видеть, что тебе и в самом деле намного лучше, – констатировала она, целуя племянника.

– Вы знаете, почему Ланглуа вызвал нас так поспешно и в такой ультимативной форме?

– К несчастью, да… Это катастрофа. Только что нашли тело твоего тестя!

Комиссар по очереди взглянул на четырех человек, не сводивших с него глаз.

– Зрелище не слишком приятное. Лицо было раздавлено, как будто по нему прошлись катком. Ногти на руках вырваны, на кистях следы ожогов. Но у него ничего не украли, хотя одни только золотые часы стоят целое состояние.

– Вы полагаете, его пытали? – упавшим голосом спросил Альдо.

– Это возможно, если хотели заставить его что-то сказать… Правда, я даже не представляю, что именно. Кроме того, море тоже сделало свое дело…

– Где его нашли?

– Около Дьеппа, у подножия скалы в Бивиле…

– Это довольно далеко от Англии, не так ли? – удивилась План-Крепен.

– Вы бы предпочли Кале? И разве он не мог прибыть на пароме? По мнению нашего судебного медика, он провел в воде не слишком много времени. Его, должно быть, привезли поближе к берегу, чтобы быть уверенными в том, что он окажется в нужном месте. А теперь, Морозини, я должен задать вам очень болезненный вопрос, и именно поэтому я вызвал вас обоих. Согласитесь ли вы опознать тело? Оно в таком виде, что мы не можем подвергать такому испытанию его дочь…

– Об этом не может быть и речи. Я готов!

– Мы готовы! – негромко поправил друга Адальбер. – В этом деле, как и в нескольких других, мы с Морозини связаны!

– Тогда завтра, в одиннадцать утра, в морге. А теперь расскажите мне о ваших приключениях и о том, как вы оказались в Лугано, хотя должны были только съездить в Цюрих и вернуться?

– К чему этот угрожающий тон? – вздохнул Альдо. – То, что мы узнали, должно доставить вам удовольствие. Рассказывай, Адальбер.

Тот повиновался, и, по мере того, как продолжалось его повествование, озабоченное лицо полицейского постепенно смягчалось, пока он не разразился смехом. Ему вторила госпожа де Соммьер. Только Мари-Анжелин запротестовала:

– Вы хотите сказать, что этот старый безумец осмеливается изображать нашу маркизу? Это недопустимо!

– Скорее, его вдохновила манера одеваться тетушки Амели, – Адальбер поспешил успокоить страсти, – так как ему нужно было спрятать свои ступни и кисти. А шляпы с вуалью скрывают лицо, которое он побрил и слегка подкрашивает… Добавьте к этому седой парик, и вы получите весьма достойный вид!