Я подумала о Тео. Знаю, это звучит странно, но я не волнуюсь о нём. Я знаю, что мама справится. Она всегда справлялась. Хорошо, что на прощание сегодня утром, я сказала ему, что я его люблю. Он будет помнить именно это.

Саша... Его горячие слёзы капают на моё остывающее лицо, вызывая слабую дрожь в умирающем теле. Он что–то говорит, целует меня, прижимает к себе, но это уже неважно. С последним выдохом, я произнесла именно те слова, которые ему сейчас нужно услышать:

– Сможешь. Ничего страшного не произошло.

Невеста–колибри полетела за ним, и они закружились в красивом разноцветном танце. Так кружились они долгие–долгие дни, пока, наконец–то, не решили спуститься на землю. Но спустившись, они упали, потому что их ножки отвыкли ступать по твёрдой почве.

Мои лёгкие больше не делают вдохов. Кровь больше не льётся по моему телу. Сердце остановилось, и пульс перестал отмерять мою жизнь. Я закрыла глаза. Где–то в дальних закоулках моего мозга заиграла мелодия. Потом она стала звучать громче и громче, пока полностью не поглотила мой затихший разум.

А вдруг ничего не изменится?

Вдруг разрушат сомнения?

И вы всё никак не осмелитесь,

И мне уже не захочется.

Закроются наши возможности.

А мы всё–таки недосказаны.

И всё быстро закончится.

Даже ещё не начавшись.

Вот и всё. Меня звали Алиса. Мне было девятнадцать лет.

Я не знаю, как такое могло произойти, но я умерла.

Я просто не могла остановиться…

ГЛАВА 58

Это показалось мне странным, но в аду пахнет Сашей. Я серьёзно. Меня окутывает пряным ароматом бергамота, и почему–то к нему примешан запах табака. Не обычного, а похожего на ваниль – сладковатого и терпкого. Мне хочется улыбнуться, но во рту что–то мешает.

Боль пульсирует в висках и отдаёт каким–то приглушённым гулом и слабым электрическим писком. Я хочу вздохнуть, что тоже странно – ведь я не должна дышать после смерти. Но я всё–таки должна сделать вдох, и у меня не получается. Странный звук вырывается из горла, то ли хрип, то ли стон, когда я слышу:

– Она очнулась, – голос звучит отдалённо, но я узнаю его мягкий тембр и лёгкую хрипотцу.

Саша?

– Тише, Алиса, всё хорошо, – кто–то гладит меня холодной рукой по лбу.

Где я? Что это за место и почему мне мерещится, что он ко мне прикасается? Или я по ошибке попала в рай?

Моя радость мгновенно сменяется отчаянием. На губах появляется горькое послевкусие предательства. Он ушёл. Он просто развернулся и зашагал уверенным шагом прочь от меня, оставив наедине со спятившим мужем, у которого было оружие в руках. Он меня предал. Снова.

Я не слишком хороший человек. Если быть откровенным, я плохой человек. И я всегда был таким. Я делал страшные вещи, но ещё хуже то, что я о них не жалею.

Зияющая дыра в моей груди отдалась ноющей болью. Её рваные края начали кровоточить. Словно моё сердце вырвали голой рукой, сломав при этом рёбра и разорвав лёгкие в клочья.

Я захотела крикнуть: «За что?». Я хочу кричать, рвать на себе волосы, орать до хрипоты, до тех пор, пока мой голос мне не откажет.

Он ушёл. Он оставил меня.

«Ему всегда было на тебя плевать» – звучит ядовитая мысль в моей голове, и я снова погружаюсь в темноту, отравленная этим ядом.

***

– Нет, пока не просыпалась, – голос матери, как мелодия, ласкает мой слух и успокаивает бурю, бушующую внутри, – Я позвоню.

Я хочу открыть глаза и посмотреть туда, откуда доносится её голос. Веки, словно налитые свинцом, с трудом поддаются. Вокруг всё светло–зелёное и размытое, я ищу глазами знакомую фигуру.

– Мама, – наконец–то прохрипела я, когда увидела её.

Она резко встаёт со стула, стоящего у окна с приоткрытыми жалюзи, и идёт ко мне.

– Алиса, девочка моя. Ну наконец–то.

Я пытаюсь сфокусировать взгляд, и с трудом узнаю её лицо. Морщинки вокруг глаз стали глубже, а сами глаза непривычно красные и опухшие.

– Мам.

– Алиса, ты в больнице. Ты неделю была в коме, а вчера пришла в себя, – говорит она и прикасается тёплыми пальцами к моему лицу.

Я хочу раствориться в её прикосновении.

– У тебя что–нибудь болит? Я позову врача.

Я слабо качаю головой и морщусь от пульсирующей боли в висках.

– Пить, – прошу я, и только после этого понимаю, что горло саднит до невозможности.

Мама отходит и возится где–то рядом со мной, а я в это время осматриваюсь. Больничная палата, стандартно светло–зелёная. Слабо пахнет хлоркой и чем–то стерильным. Странно, вчера мне показалось, что я чувствую запах…

– Тео? – слабо спросила я я, повернув голову к матери.

– Он с Александром. Мы с ним по очереди дежурим у тебя, – мама просунула одну руку мне под голову, приподнимая меня, – Пей.

Она поднесла к моим губам стакан с водой, и я сделала несколько глотков. Боль в горле моментально прошла, и я сказала уже своим голосом:

– Что с Никитой?

– Он в КПЗ. Следователь ждал, пока ты очнёшься и дашь показания, пока ему грозит до шести лет.

Господи.

– Я всё расскажу, – я запнулась, потому что говорить было тяжело, – Завтра.

– Алиса, тебе нужно набраться сил, – вздохнула мама, присев на край кровати, – Ты потеряла очень много крови. Врачи вообще… – она всхлипнула, и я увидела слёзы, льющиеся по её щекам, – Алиса, они сказали, что ты не выживешь, – прошептала она.

– Я выжила. Завтра.

С этими словами я снова отключилась, ощущая, как горький яд предательства продолжает разливаться по моему телу.

***

– Алиса, вы уверены в том, что вы только что мне рассказали? – спрашивает высокая женщина–следователь с сединой в густых локонах, собранных в пучок на макушке, – Потому что, если вы боитесь…

– Уверена. Это была случайность. Мы просто дурачились и пистолет выстрелил. Мой муж не хотел меня убивать.

– Но свидетель говорит другое…

– Ваш свидетель неправильно понял то, что видел.

***

– Зачем ты соврала? – спросил он у меня на следующий день.

– Так надо.

– Он хотел тебя убить, – холодные пальцы сжимают мою ладонь почти до хруста костей.

– Он поступил правильно.

Я слышу, как заскрипели его зубы друг о друга. Я чувствую волны ярости, которые кружатся вокруг него. Его мощная энергия окутывает меня, и я не в силах посмотреть ему в глаза, когда говорю:

– Я хочу, чтобы ты ушёл, – наконец–то произношу я через силу, глядя в белый потолок.

Холодная рука дрогнула, и его пальцы разжались.

– Что? – спрашивает он непривычно сипло.

– Уйди. Просто уйди.

***

Из больницы меня выписали спустя месяц, или около того. Первым делом, я закрылась в своей комнате с Тео и долго прижимала его к себе, роняя слезы и обещая ему, что я никогда его не оставлю. Он не понимал всего, что случилось и что могло случится, и по-детски наивно гладил меня по голове, вытирая мои слезы крошечными ладошками и без остановки повторяя: «Мамочка, я тебя лублу».

Я тоже тебя люблю, сынок. Так сильно…

Никита появился спустя какое-то время с извинениями. Я приняла их, хотя, давайте откровенно – нет таких слов, которые можно сказать человеку, которого ты чуть не отправил на тот свет. На развод мы подали в апреле, еще месяц побыв в законном браке – того требовал порядок. Он уехал в Хельсинки, оставив мне неплохие отступные и попытавшись предложить алименты, но я отказалась.

Мне от него ничего не нужно.

Я не виню его в том, что произошло. Он сорвался. Если бы я могла повернуть время вспять, я никогда не согласилась бы выйти за него замуж – это было ошибкой, которая чуть не стоила мне жизни. Я никогда его не любила и никогда не была верной женой – даже в мыслях. Он заслуживает лучшего, и я верю, что он получит это, просто чуть позже. Все хорошее, что я смогла сделать для него – это убеждать из раза в раз следователей, что его выстрел был случайным.

Выздоравливая, я старалась не думать о Саше. Получалось неплохо, словно время, прошедшее в забытье, смыло все воспоминания о нем, и они больше не отдавались глухой, ноющей болью в ребрах. Я перевернула эту страницу в своей истории, глубоко вздохнула и сосредоточилась на том, что важно в данный отрезок жизни. Мама и мой ребенок, а еще – здоровье, которое теперь воспринималось как дар, посланный свыше.

Небольшой шрам от пули на правом боку я закрыла татуировкой, поставив большой черный крест на своем прошлом.

Окончательно встав на ноги, я начала искать работу и устроилась на Статоил, как и думала несколько лет назад. Конечно, Тео мог ходить в садик, но…

Я выбрала эту работу, чтобы проводить все свое время с сыном. Каждая минута с ним стала драгоценной, потому что каждая минута могла оказаться последней – теперь я это знаю.

ГЛАВА 59

Заканчивая очередную ночную смену, я тайком отворачивалась в сторону, чтобы зевнуть и переминалась с ноги на ногу. Пятки гудели, даже несмотря на удобные тенниски – восемь часов на ногах. Ещё полчаса, и я со спокойной душой закрою свою кассу, помашу сменщицам ручкой и отчалю восвояси, то есть – домой.

– Ненавижу работать в ночь, – пробормотала стоящая радом со мной Лия, – После них потом сутки не можешь в себя прийти. Да ещё и эти наркоши, – поморщившись, она взглянула на часы и глубоко вздохнула, – Пора двери открывать.

– Угу, – промычала я, продолжая листать журнал и не обращая внимания на её жалобы.

На ночь мы закрываем двери внутрь магазина, потому что те самые наркоманы нередко заходят, чтобы прихватить какую–нибудь ерунду. А в другой части города недавно один такой вообще девочкам угрожал использованным шприцом и заставил вытрясти всю кассу. В общем, в целях безопасности, двери закрыты с двенадцати ночи до семи утра, но мы с Лией открываем их всегда чуть позже, перед самым уходом.