Гарри помолчал.

— Кого ты пытаешься убедить, меня или самое себя? — Он передал ей свой носовой платок, она высморкалась, а слезы все текли по ее лицу.

— Извини, Гарри.

— Не надо извиняться, Тэн. Я — твой друг, не забывай об этом.

Она улыбнулась сквозь слезы и похлопала его по щеке. Однако ужасное воспоминание не покидало ее.

— Ты — лучший из моих друзей.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне о нем.

— Зачем?

Он улыбнулся.

— Я сейчас пойду и убью его по первому твоему слову.

— О'кей! Иди! — Она засмеялась — впервые за этот день.

— Серьезно, Тэн. Мне кажется, что ты должна выговориться, освободиться от этого.

— Нет, не должна. — Ее это страшило. Как заговоришь о таком? Лучше уж держать это в себе.

— Он к тебе приставал?

— Вроде того… — Тана посмотрела в окно.

— Расскажи мне…

Она посмотрела на него с холодной улыбкой.

— Зачем?

— Затем, что для меня это важно. — Гарри съехал на обочину, выключил зажигание и посмотрел ей в лицо. Он вдруг понял, что разгадка близка: наглухо закрытая дверь может отвориться, он обязан ее отворить ради самой Таны. — Расскажи мне все.

Она взглянула ему в глаза и молча покачала головой, но Гарри не хотел отступать. Он нежно взял Тану за руку и услышал ее безжизненный голос:

— Два года тому назад он меня изнасиловал. Завтра вечером будет ровно два года, славный юбилей.

Гарри стало не по себе.

— Как это было? Ты что, ездила с ним куда-нибудь? Она мотнула головой.

— Нет, — ее голос звучал еле слышно. — Моя мать настояла, чтобы я пошла в их дом на вечеринку, устраиваемую здесь, в Гринвиче. На его вечеринку. Я поехала не одна, а с парнем, который напился и куда-то пропал, а Билли увидел меня, когда я бродила по коридору. Он предложил показать мне комнату, где будто бы работала моя мать, и я, как последняя дура, согласилась. А он завел меня в спальню своего отца, повалил на пол, начал избивать… Он насиловал и избивал меня очень долго, а потом повез домой и разбил машину. — Она начала всхлипывать, слова застревали у нее в горле, казалось, она выталкивает их почти физически. — В больнице со мной случилась истерика… это было уже после того, как приехала полиция… потом приехала моя мать… она мне не поверила, подумала, что я пьяная… а паинька Билли, по ее мнению, не способен сделать ничего дурного… я пыталась рассказать ей в другой раз… — Она закрыла лицо руками. Гарри обнял ее и начал тихонько укачивать. Никто не укачивал в детстве его самого, но он не мог слышать ее горестный рассказ — его сердце обливалось кровью. Так вот почему она ни с кем не хочет встречаться! Вот почему она такая скованная и напряженная.

— Бедный ребенок… бедная Тана…

Он привез ее обратно в город, нашел такое место, где они могли спокойно пообедать, после чего вернулись в гостиницу и долго разговаривали. Тана знала, что ее мать снова останется на ночь в Гринвиче: она жила там всю эту неделю, чтобы ничего не упустить в подготовке свадьбы. Высаживая девушку у ее дома, он спрашивал себя, как повлияет все это на Тану и на их взаимоотношения? Она была самая замечательная девушка из всех, кого он знал, и, если бы только он разрешил это себе, он влюбился бы в нее без памяти. Но Гарри слишком хорошо изучил ее за два года и боялся испортить то, что у них есть. И ради чего? Секса у него хватало, а Тана значила для него гораздо больше. Потребуется немалое время, прежде чем она излечится от ужасной травмы, если излечится вообще. Он может быть ей полезен как друг, если не будет думать о своих собственных потребностях и тащить ее к себе в постель, претендуя на роль врачевателя.

Гарри позвонил ей на следующий день, потом послал цветы, написав в записке: «Забудь о прошлом. С тобой все хорошо. Г.». Из Европы он звонил от случая к случаю, когда выдавалась свободная минутка. Его каникулы были гораздо интереснее, чем ее: они сравнили свои дневники, когда он вернулся в город за неделю до Дня труда; Тана к тому времени закончила работать, наконец-то вырвавшись из фирмы «Дарнинг Интернэшнл». Это было ошибкой, но она выдержала характер до конца. Они уехали на Кэйп-Код.

— Ты не завела какой-нибудь жуткий роман, пока меня не было? — спрашивал ее Гарри.

— Нет. Помнишь, я тебе сказала: это откладывается до первой брачной ночи.

Однако теперь он знал истинные причины ее сдержанности: она была травмирована насилием, и ей надо было переступить через это. После признания ей стало легче. Она наконец начала выздоравливать.

— Не будет у тебя брачной ночи, глупышка, если ты будешь сидеть дома.

Она улыбнулась: было так приятно видеть его снова.

— Ты заговорил, как моя мама. — Как она, кстати?

— Все так же: верная рабыня Артура Дарнинга. Это выводит меня из себя. Я никогда никому не позволю так обращаться со мной.

Он всплеснул руками в притворном отчаянии.

— Черт побери! А я-то надеялся… — Оба расхохотались.

Неделя пролетела незаметно — так бывало всегда, когда им было хорошо. Вдвоем на Кэйп-Код — об этом она могла только мечтать. Гарри прятал свои истинные чувства, и их отношения оставались прежними. Потом они разъехались по своим общежитиям, начав учебу на младшем курсе продвинутого колледжа. Год пролетел незаметно. Следующим летом Тана осталась работать в Бостоне, а Гарри улетел в Европу. По его возвращении они снова отправились на Кэйп-Код, и на этом счастливое время окончилось. Оставался один год до вступления в реальную жизнь. Они, каждый по-своему, старались не слишком забивать себе этим голову.

— Что ты собираешься делать? — хмуро спросила его Тана как-то вечером.

Уступив его настояниям, она согласилась познакомиться с одним из его товарищей, но дело у них не клеилось. Тана не интересовалась им всерьез, чему Гарри был втайне рад. Но он все же надеялся, что такие, ни к чему не обязывающие встречи будут ей полезны.

— Он не в моем вкусе, — возражала ему Тана.

— Откуда тебе это знать? Ведь ты ни с кем не встречалась целых три года.

— Я теперь вижу, что ничего не потеряла. Он усмехнулся.

— Ты — настоящая стерва.

— Нет, серьезно, Гарри. Что мы будем делать после окончания колледжа? Ты думал о магистерской степени?

— Ну, нет! С меня довольно. Не протирать же мне штаны за школьной партой до конца жизни! Я выхожу из игры.

— И что потом? — Тана мучилась этим вопросом уже два месяца.

— Откуда мне знать? Наверное, поживу какое-то время в Лондоне, в доме отца, пока он смотается в Южную Африку. Может быть, поеду в Париж или в Рим, потом вернусь сюда. Я хочу развлекаться, видеть мир. — Не признаваясь в этом самому себе, он бежал от нее — от того, чего желал, но пока не мог получить.

— Разве ты не собираешься работать? — изумилась она.

— Зачем? — пробурчал он.

— Безделье недостойно мужчины!

— Что тут недостойного? Мужчины в моей семье никогда не работали, зачем же мне нарушать святую семейную традицию?

— Как ты можешь это говорить?

— Но это правда. Все они — просто богатые, ленивые бездельники, вроде моего отца.

Тана пришла в ужас от услышанного.

— А что скажут о тебе твои дети? — Ей хотелось думать, что его слова не более чем рисовка.

— Я надеюсь, что у меня хватит ума не заводить детей.

— Вот теперь ты похож на меня.

— Упаси бог! Оба рассмеялись.

— Серьезно, Гарри. Ты совсем не хочешь работать? Даже для приличия?

— А зачем?

— Сейчас же перестань паясничать!

— Кому нужно, чтобы я работал, Тэн? Тебе? Мне? Моему старику? Репортерам светской хроники?

— Зачем же тогда ты учился?

— Я не знал, куда себя девать, а в Гарварде было интересно.

— Не правда! Ты был прилежным студентом. — Она перекинула свою золотистую гриву на спину и настойчиво продолжала:

— Ты готовился к экзаменам не разгибая спины. Ради чего же ты старался?

— Ради самого себя. А ты? Ты можешь сказать, для чего ты училась?

— То же самое. Но теперь я не знаю, что делать дальше. За две недели до Рождества ее выбор был сделан.

Позвонила Шарон Блейк и спросила Тану, не хочет ли она принять участие в марше протеста, организуемом доктором Кингом. Тана размышляла над ее предложением всю ночь, а на следующий день позвонила Шарон.

— Ты снова достала меня, подружка.

— Ура! Я знала, что ты согласишься.

Она засыпала Тану подробностями: марш состоится в Алабаме, за три дня до Рождества; риск сравнительно невелик. Все это выглядело весьма увлекательно, и девушки болтали без умолку, как в прежние времена. Шарон так и не стала больше учиться, к большому огорчению своего отца. Она влюбилась в одного молодого чернокожего юриста, этой весной они собираются пожениться. Тана была безумно рада за нее и, повесив трубку, долго не могла успокоиться. Назавтра она рассказала Гарри о марше.

— Твоя мать не будет в восторге, Тэн.

— Я не обязана ей докладывать об этом. По-твоему, она должна знать каждый мой шаг?

— Но что как тебя снова арестуют?

— Тогда я позвоню тебе, и ты внесешь за меня залог. — Она сказала это совершенно серьезно, но он с сомнением покачал головой.

— Не выйдет — я в это время буду в Швейцарии.

— Вот бродяга!

— Я тебе не советую, Тэн.

— Оставь свои советы при себе.

Однако накануне вылета она слегла в постель с очень высокой температурой. У нее оказался вирулентный грипп. Вечером она попыталась встать и уложить вещи, но ее шатало от слабости. Она позвонила в Вашингтон. К телефону подошел Фримен Блейк.

— Вы слышали печальную новость… — В голосе, звучавшем точно со дна глубокого колодца, была неизбывная печаль.

— Какую?

Он не мог говорить, только плакал, и Тана, еще ничего не зная, тоже начала плакать.

— Она мертва… ее убили вчера вечером, они ее застрелили… мою девочку… мое дитя… — Он не мог продолжать. Тана рыдала вместе с ним, напуганная почти до истерики.