Шарон стояла не разжимая рук и все так же молча. Наконец сказала:

— Я верю тебе, Тэн.

Тана кивнула. Вид у нее был несчастный, как у потерявшегося ребенка.

— Никогда в жизни я не позволю прикоснуться к себе ни одному мужчине. — Шарон очень хорошо понимала подругу, хотя и по другой причине. Ее никто не насиловал — она отдалась сама, по любви. — Моя мать не поверила ни единому моему слову. И не поверит никогда. Она боготворит семью Дарнингов.

— Не Думай больше об этом, Тэн. Думай о самой себе — это единственное, что имеет теперь значение. — Шарон подвела ее к скверу и усадила на пень, села сама и предложила ей сигарету. Тана сделала одну-единственную затяжку. — Знаешь, я считаю, что с тобой — полный порядок, даже лучше, чем ты думаешь. — Глубоко тронутая доверием подруги, Шарон мягко улыбнулась Тане и вытерла слезы с ее щек.

Губы Таны тронула слабая ответная улыбка.

— Ты не считаешь, что я должна презирать себя после этого?

— Какие глупости ты спрашиваешь, Тэн! На тебе это никак не отразилось.

— Не знаю… иногда мне кажется, что… что я могла бы помешать ему, если бы… не растерялась. — Ей хотелось освободиться от сомнения, высказать до конца все, что мучило ее столько дней.

— Скажи мне честно, Тэн: ты действительно веришь в это? Ты в самом деле думаешь, что его можно было остановить?

Тана надолго задумалась, потом отрицательно мотнула головой.

— Тогда перестань терзать себя. То, что с тобой случилось, ужасно, ужаснее не придумаешь. Может быть, это самое страшное из всего, что тебе написано на роду. Но это произошло. Никто и никогда не сможет сделать это над тобой снова. Ты считаешь, что он осквернил тебя? Но это не так! Что бы там ни было, он не смог взять тебя, настоящую тебя, Тэн. Забудь обо всем и продолжай жить.

— Это легче сказать, чем сделать. — Тана устало улыбнулась. — Такое не забывается.

— Надо себя заставить, Тэн. Нельзя допустить, чтобы это разрушило твою жизнь. Такой мерзавец, как он, не может одержать над тобой победу: он силен только в мерзости, во всем остальном это слабая душонка, Тэн. А ты — сильная. Не поддавайся депрессии — так ты только помогаешь ему. Как бы ни было тебе тяжело, выбрось все из головы и иди вперед.

— О, Шарон!.. — Тана со вздохом поднялась на ноги и взглянула на подругу. Вокруг был чудесный теплый вечер. — Что делает тебя такой привлекательной в глазах парней?

Шарон загадочно улыбнулась, но Тана видела, что глаза ее сегодня остаются серьезными, почти грустными.

— У меня тоже есть секреты.

— Например? — Тана теперь чувствовала себя гораздо спокойнее, чем раньше. Ей казалось, что Шарон открыла спрятанную у нее внутри клетку и выпустила из нее безжалостного зверя, который терзал ее не переставая. Теперь Тана была свободна, в душе ее снова воцарился мир. Ее мать оказалась неспособной сделать то, что сделала для нее молодая девушка, и Тана знала: что бы теперь ни случилось, они с Шарон всегда останутся друзьями. — Что с тобой произошло? — Тана отыскала взглядом глаза подруги, уже зная, что там таится нечто сокровенное.

Ответный взгляд Шарон подтвердил это. Она не захотела увиливать от ответа. Шарон никому не говорила о своих чувствах, но думала об этом постоянно. Они с отцом имели важный разговор перед ее отъездом в «Грин-Хиллз». Он сказал ей те же слова, которыми она только что подбадривала подругу: нельзя допустить, чтобы твоя жизнь оказалась разрушенной. Что случилось, то случилось — этого уже не исправишь. Нужно оставить это позади и идти вперед. Шарон, однако, не была уверена в себе.

— В этом году я родила ребенка.

У Таны на миг перехватило дыхание — она была в шоке.

— Правда?

— Да. Дома я встречалась с одним и тем же мальчиком с пятнадцати лет. Когда мне исполнилось шестнадцать, он подарил мне свое фамильное кольцо. Не могу тебе описать, Тэн, что я чувствовала… Он сложен, как африканский бог, и чертовски красив, а танцует… это надо видеть.

Лицо Шарон похорошело еще больше, когда она подумала о нем, — теперь это была прелестная юная девушка.

— Сейчас он учится в Гарвардском университете, я не встречалась с ним уже почти год. — Ее глаза погрустнели. — Я забеременела до окончания школы и сказала ему об этом, а он, похоже, запаниковал. Он стал просить, чтобы я сделала аборт у доктора, знакомого его кузины, но я отказалась. Я знала о несчастных случаях с молодыми девчонками… — При воспоминании об этом на ее глазах выступили слезы; она, казалось, напрочь забыла о том, что Тана стоит рядом и смотрит на нее. — Я хотела сказать об этом своей матери, но не решилась и рассказала отцу, а он сказал ей. Ты не представляешь, что началось… все будто посходили с ума. Мои родители позвонили к нему домой, его предки подняли крик; моя мама обозвала его «негритосом», а его отец обругал меня «сукой»… Это был самый страшный вечер в моей жизни. Под конец родители предоставили мне выбирать: я могла сделать аборт у того доктора, о котором навела справки моя мать, или же я могла родить ребенка и отдать его в чужие руки. Они мне сказали, — тут Шарон судорожно глотнула воздух, и Тана поняла, что это было самым тяжелым в откровениях подруги, — что я не могу оставить его себе… что завести ребенка в семнадцать лет — значит погубить свое будущее… — Тело Шарон сотрясалось от конвульсий. — Сама не знаю, почему я выбрала второй вариант и решилась рожать. Наверное, я надеялась, что Дэнни — отец ребенка — может одуматься… или одумаются мои родители… или случится чудо. Но ничего такого не произошло. Последние пять месяцев я провела в санатории, выполняя все, что нужно, чтобы успешно закончить школу. Ребенок родился 19 апреля, крошечный такой мальчик… — Она вся дрожала. Тана молча взяла ее за руку. — Предполагалось, что я не должна его видеть, но я все же увидела… только один раз… он был такой крохотный… я мучилась родами тринадцать часов… это было неописуемо, а он весил всего шесть фунтов. — У нее были отсутствующие глаза; она думала о малютке сыне, которого никогда больше не увидит… Наконец она опомнилась и посмотрела на подругу. — Я потеряла его, Тэн. — Она вдруг заплакала в голос, как малый ребенок; во многих отношениях она и была еще ребенком, как и ее подруга. — Три недели тому назад я подписала все бумаги, моя мать их оформила… его усыновили какие-то люди в Нью-Йорке. — Она сидела, низко опустив голову, продолжая всхлипывать. — Боже мой! Мне остается только надеяться, что они будут добры к нему… Я не должна была его отдавать, Тэн!.. И ради чего? — Она сердито посмотрела на свою спутницу, будто обвиняя ее во всех своих бедах. — Ради того, чтобы приехать в этот идиотский колледж и доказывать право других цветных девушек учиться здесь? Когда-нибудь они будут здесь учиться. Ну и что?

— Одно с другим не связано, Шарон. Твои родители хотели, чтобы ты начала жизнь с чистого листа, чтобы ты могла в положенное время иметь семью и детей.

— Они ошибались, как и я сама. Ты не представляешь себе, что я чувствовала, когда возвращалась домой одна, без ребенка… это ощущение ничем не восполнимой пустоты… — Она тяжко вздохнула. — Я не виделась с Дэнни с тех пор, как возвратилась в Мэриленд… Я никогда ничего не узнаю о сыне: где он, что с ним. С тяжелым сердцем я сдала экзамены вместе со своими одноклассниками, и никто не узнал, что творится у меня на душе.

Тана взглянула на нее и покачала головой. Вот они обе стали женщинами. Они много перестрадали, много вынесли на своих плечах. И кто знает, окажется ли их будущее более счастливым. Но одно они теперь знали наверное: каждая из них имеет друга. Тана стянула Шарон с пня, на котором та сидела, и девушки крепко обнялись; и каждая, смешивая свои слезы со слезами подруги, ощущала сейчас ее боль, как свою.

— Я очень люблю тебя, Шар! — Тана взглянула на Шарон с нежной улыбкой, и та осушила глаза.

— Я тоже…

Они шагали — рука в руке — сквозь безмолвную ночь. Придя к себе, они разделись и улеглись в кровати. Каждая думала о своем.

— Тэн? — позвал в темноте голос Шарон.

— Да?

— Спасибо тебе!

— За что? За то, что я тебя выслушала? А ты выслушала меня — на то мы и подруги.

— Я считаю, что мой отец прав: надо всегда идти вперед.

— Наверное. Только как это сделать? Может, он знает какие-то конкретные способы освободиться от груза прошлого?

Шарон рассмеялась.

— Надо будет спросить его об этом. — Внезапно ей в голову пришла новая идея. — А почему бы тебе не спросить у него самой? Давай поедем к нам на День Благодарения.

Лежа в постели, Тана не без удовольствия обдумывала ее предложение. Оно ей понравилось.

— Не знаю, что скажет на это моя мать. — Внезапно мнение матери показалось ей если не совсем безразличным, то во всяком случае менее существенным, чем это было шесть месяцев тому назад. Может, настало время опробовать свои крылья и начать поступать по своей воле? — Я позвоню ей завтра вечером.

— Хорошо. — Шарон сонно улыбнулась и повернулась на другой бок. — Спокночи, Тэн!

Спустя короткое время обе они уже спали крепким сном, гораздо более спокойным, чем в последние месяцы. Тана подложила под щеку ладошки, как это делают маленькие дети. Шарон, точно красивый черный котенок, свернулась в клубок — не разобрать, где руки, где ноги. Казалось, что она сейчас мирно замурлыкает во сне.

Глава 5

Когда Тана позвонила матери и сказала, что не приедет домой на День Благодарения, Джин Робертc очень расстроилась.

— Это окончательно, Тэн? — Она не собиралась настаивать на приезде, но ей хотелось видеть Тану. — Ты ведь не очень хорошо знаешь эту девушку.

— Мама! Я с ней живу в одной комнате. Я знаю ее, как никого другого.

— Но, может, ее родители будут возражать.

— Не будут. Она позвонила им сегодня, и они, по ее словам, пришли в восторг от того, что их дочь привезет с собой подругу. — Еще бы им не быть в восторге! Из сообщения дочери Мириам сделала вывод, что она была права: Шарон приняли в «Грин-Хиллз» благожелательно — даже при том, что она там единственная цветная студентка, и теперь она привезет с собой одну из «них» — несомненное доказательство того, как ей там хорошо. Родители не знали, что Тана была единственной подругой Шарон, что во всем Йолане нет ни одного кафе, где ее могли бы обслужить, что за все время после приезда она ни разу не была в кино и что даже в своем кафетерии студентки ее бойкотируют. Но, как сказала Шарон, если бы даже ее мать и знала все это, это не поколебало бы ее уверенности: место Шарон именно там. «Они» должны допустить к себе негров, это время пришло. Для Шарон это было хорошей встряской, в особенности после событий, происшедших годом раньше, и Мириам считала, что это отвлечет ее и не даст сосредоточиться на своих переживаниях. — Они сказали, что будут мне рады, мам.