Наташа переглянулась с Борисом, с легкой усмешкой взиравшим на супругу, смахивающую в своем черно-желтом одеянии на суетливую пчелу, и подмигнула ему. Борис сделал большие глаза и исподтишка погрозил гостье пальцем. За несколько часов знакомства они уже успели подружиться. Наташа с достаточной дозой скептицизма относившаяся к слишком скорому, на ее взгляд, замужеству подруги, по достоинству оценила острый ум и терпение своего будущего начальника. Уж кто-кто, а она на себе испытала неуемный и въедливый характер подруги, непримиримого борца с чужими недостатками и пороками общества. А тут вдруг в одном письме сообщает, что у них в клинике новый заведующий — непроходимый тупица, лентяй, сквернослов и юбочник. Во втором — что он тайный алкоголик, картежник и любитель юных медсестер. А в третьем, уже без комментариев, — что выходит за него замуж.

Потом месяца два Наташа не получала от нее ни единого письма, а лишь одну замызганную, с множеством восклицательных знаков открытку из Сочи, из которой она с трудом, но поняла, что подруга счастлива!!! Безмерно!!! Безумно!!! Навсегда!!!

Теперь источник Сонькиного счастья сидел рядом с Наташей в кресле и с веселыми искорками в глазах наблюдал за жаркой дискуссией, разгоревшейся за длинным дубовым столом, пережившим семь десятилетий Советской власти и только чудом не сгинувшим в буржуйках двух революций, Гражданской войны, первых пятилеток и самой страшной в истории человечества блокады…

— Парни останутся с нами, — вещала Софья. — Наташку отправим с глаз долой подальше на юг отдыхать. А то она уже на бабу не похожа. Ходячая вешалка для одежды. Ты не смотри на меня, я быстро тебя приведу в норму! — произнесла она с угрозой в голосе. — Иначе ты мне все отделение распугаешь! Или студенты, не дай Бог, случайно тебя за наглядное пособие примут. — Сонька перевела дух и продолжала: — Маму и тетушек завтра же отвозим на дачу. Пусть готовят базу для приема гостей. Егорку и Петьку вместе с Борисом на эти два дня отправим разглядывать местные достопримечательности. Зимой на это времени не будет!

Борис склонился к Наташе и прошептал:

— До сих пор удивляюсь, как я осмелился жениться на ней? Соню в клинике прозвали Цунами, и с первых дней работы, стыдно признаться, я почти панически боялся встречаться с ней. Язык у нее, скажу я вам, поострее той гильотины.

Наташа улыбнулась ему в ответ:

— Надеюсь, теперь вы поняли, что она добрейшая из женщин, но порой бывает до безобразия принципиальной, хотя, я вижу, достаточно легко поддается перевоспитанию.

Борис кивнул соглашаясь и продолжил наблюдение за маленькой решительной женщиной, восседавшей во главе стола.

Егор и Петька, пристроившись по разным углам огромного кожаного дивана, одним глазом косили в телевизор, другим — в сторону матери, как, дескать, реагирует на тетки-Сонькины тирады. Втайне они уже успели сговориться с дядей Борисом и составили свой план летнего отдыха с купанием в Финском заливе, с хождением на яхте под парусом и с ночной рыбалкой в серьезной компании мужчин, куда доступ женщинам категорически запрещен.

— Главная наша тактическая хитрость — во всем соглашаться с дамами. — Мальчишки знали об этом из собственного опыта и поразились, что взрослый дяденька с хитрыми глазами, оказывается, думает точно так же. — Женщины решат, что мы у них на коротком поводке, успокоятся, налягут на дачные дела, тем самым обеспечат нам свободу маневра, и тогда мы займемся тем, что по-настоящему интересно и полезно…

На следующее утро, рассортировав и распределив домочадцев и гостей по видам деятельности согласно утвержденному вечером плану, Софья усадила Наташу перед огромным, почти со стену супружеской спальни, овальным зеркалом.

Она окинула Наташу придирчивым взглядом и взъерошила ей волосы на затылке.

— Да-а! — протянула она задумчиво. — Думаю, что тебе пришла пора сменить имидж. — Софья деловито потерла ладони. — Нужно основательно обновить твой гардероб: никаких темных тонов и сиротских расцветок. Ты вступаешь в новый период своей жизни, надеюсь, в более радостный и перспективный. Поэтому тебе предстоит многому научиться, чтобы вновь почувствовать себя женщиной, причем очень красивой женщиной! Забудь раз и навсегда, что свои достоинства надо скрывать, их надо демонстрировать, кричать о них на весь белый свет, подчеркивать с помощью умелого макияжа. Это дело нехитрое, я тебя этому за пару часов обучу! — Она чуть дернула подругу за короткую челку и покачала головой. — А волосы нужно было оставить длиннее, а то с этой прической «а-ля бритый ежик», ты больше напоминаешь обитателя тифозного барака, чем молодую красивую женщину.

— Соня, — улыбнулась Наташа, — ты ведь знаешь, с косой я бы не выжила! Это ведь ужас, сколько на нее времени уходило!

— Ну, и аллах с ней! Стрижка тебе, по-моему, даже больше идет! Вот глаза только как у стрекозы торчат, а так ничего!

Наташа рассмеялась:

— Что еще у меня торчит? Говори, не бойся! Вынесу самый жестокий приговор.

— Все остальное у тебя на уровне, нужной высоты и упругости. Но наша задача довести твой нежный облик до такой кондиции, чтобы торчало уже у мужиков, на тебя взирающих.

— Сонька, — охнула Наташа, — я же мать двоих взрослых детей, а ты такое болтаешь!

— Я что тебя к первому встречному в постель укладываю? — Подруга взъерошила ей волосы и, отступив на шаг, критически оглядела содеянное. — Сначала мы изменим твою масть…

— Как это? — ошеломленно спросила Наташа. — Что ты имеешь в виду?

— А то, что через час ты превратишься в знойную брюнетку с ослепительно голубыми глазами. Это сочетание сильнее атомной бомбы действует на мужиков!

— Ты считаешь, что от них даже кучки пепла не останется?

— Нет, наше оружие сработает избирательно, а на некоторые сугубо мужские детали повлияет, как катализатор…

— Софья, смотрю, ты стала великим знатоком мужской физиологии.

— Вне всякого сомнения, если учесть, что главное из множества достоинств моего супруга — его гигантский ночной потенциал. — Софья расхохоталась.

— Я, верно, чего-то не понимаю, дорогая! — Наташа язвительно улыбнулась. — У меня хранятся письма, в которых убористым почерком, на пяти страницах, причем с той и другой стороны, перечисляются недостатки Бориса Сергеевича Андреева. Неужели ты его так быстро перевоспитала?

Сонька со всего размаху приземлилась на широкую супружескую кровать и, откинувшись навзничь, расхохоталась:

— Просто-напросто я слишком быстро в него влюбилась, а он старательно делал вид, что хирург Разумович для него лишь строчка в штатном расписании, пока я не выдержала и не обозвала его холодным земноводным. Он, в свою очередь, решил доказать, что в родстве с этими тварями не состоит, и доказывает до сих пор, в том же духе и в том же темпе. Знаешь, — Софья вновь заняла сидячее положение и укоризненно посмотрела на Наташу, — а ведь Борька тоже удивляется, как ты, такая видная женщина, до сих пор одна. И вправду, Наташка, пора и о себе подумать! Хочешь, как Нина Ивановна или как мои дорогие родственницы, всю жизнь одна куковать? Ты ведь врач и знаешь, к чему приводит длительное воздержание. Сознайся, хотя бы раз с кем-нибудь переспала? Наташа пожала плечами:

— Пробовала, не получается. Не то что от поцелуев, от объятий меня тошнит, не говоря уж о чем-то более серьезном…

— Это еще раз подтверждает, что тебе необходимо сменить обстановку. Парней, как договорились, я беру на себя, а ты до конца отпуска отправляйся на юга. Курортный роман, надо сказать, способен совершить революционные сдвиги даже в самой заторможенной психике.

— Соня, но мне же, кровь из носа, статью к сентябрю нужно сдать!

— Успеется! Зарядишься там энергией на десять статей и, дай Бог, наконец-то своего драгоценного Карташова забудешь!

— Давай не будем про это, Соня! Хочешь — не хочешь, но забыть его я все равно не смогу. Мальчишки-то все в него, один в один… И потом, — Наташа виновато посмотрела на Софью, — давай я тебе его фотографию покажу, хотя даже не знаю точно, он ли это на самом деле, но очень похож…

Софья на какое-то время потеряла дар речи от удивления и вновь приобрела его лишь после возвращения Наташи, которая принесла большой почтовый конверт, а в нем цветную фотографию.

Рослый темноволосый мужчина с густой щетиной на лице курил, прислонившись к бронетранспортеру в компании таких же угрюмых, исподлобья глядевших в объектив усталых мужиков с автоматами на груди.

— Где ты ее достала? — Сонька покачала головой. — Выходит, ты знаешь, где он служит? Что ж молчала тогда? Не пыталась его отыскать?

— Ничего я не знаю, Соня, — вздохнула Наташа, — и действительно не уверена, Игорь это или нет. Вполне вероятно, что просто очень похожий мужчина. Ты ведь знаешь, он во флоте служил, а здесь, — взглянула она на фотографию, — обычная армейская форма. К тому же он не курил, а тут, смотри, дымит. Эту фотографию Нина Ивановна совершенно случайно увидела в «Огоньке». Тайком от меня написала в редакцию, и ей, к нашему удивлению, выслали этот снимок. Он, оказывается, был сделан лет десять назад и хранился в архиве с надписью «Разведчики на отдыхе». И все, больше никакой информации! Что за разведчики, где они находятся, фамилии, имена — ничего не известно! Вернее всего, это — Афганистан, но, насколько я знаю, морей в тех местах нет, и моряку, естественно, делать там нечего…

Софья вгляделась в лицо человека, который почти пятнадцать лет ежедневно напоминает Наталье о себе двумя мальчишками, похожими на него как две капли воды.

— Сильный мужик, тут уж ничего более не скажешь! Но жив ли? Я тоже думаю, что фотография афганская…

— Я, честно говоря, поначалу хотела сделать запрос. — Наташа, словно лаская, провела по лицу любимого мужчины указательным пальцем. — Но Нина Ивановна меня отговорила. Зачем, дескать, ерундой заниматься и старое ворошить? Столько лет прошло! У него, небось, семья, дети… И что я ему скажу, если даже наша встреча когда-нибудь состоится? Обмана я ему все равно никогда не прощу, а детей родила по собственной инициативе и желанию. Вон какие женихи выросли и без папочкиного участия! И делиться с ним сыновьями я не собираюсь даже под угрозой расстрела!